Из глубин древности - Аугуста Йозеф - Страница 3

То место на берегу лагуны, куда прибежал компсогнат, давно было охотничьими угодьями археоптериксов. Их дом находился на высокой араукарии, в развилке суковатых ветвей они свили там гнездо — неумело, из грубых прутьев, выстлав его побегами саговников.

Едва пару археоптериксов разбудили рассветные лучи, как они тотчас же начали выслеживать добычу. Их убранство из перьев блестело под ранним солнцем металлическими оттенками, перемежавшихся рядами белых пятен, которые тянулись через крылья и хвост и сменялись белесой полосой под горлом. На их головах не росли перья, они оставались последним местом, где еще сохранилась чешуя.

Они долго высматривали добычу с ветвей араукарии. Но самцу повезло поймать только большого проторогохвоста псеудосирекса, который неосмотрительно сел отдохнуть прямо перед первоптицей.

А потом долго не было никаких успехов в охоте.

Когда ничего съедобного в кронах деревьев больше не появилось, самец решил попытаться отыскать что-нибудь годное внизу — на желтом песке с редко растущими саговниками.

Но о любом своем умысле он должен был известить самку. Потому выпятил грудь, распушил перья на нежном тельце и испустил сквозь ряды острых зубок резкий и грубый крик — единственный звук, который могло издать его горлышко. Далеко еще было до тех времен, когда в ходе эволюции этот резкий вопль превратился в величественное пение, славящее рождающийся день, или в каскады трелей, раздающихся тихими весенними вечерами.

Едва только стих скрежещущий крик, как самец понесся к земле. Самка послушно следовала за ним.

Но и здесь удача не сопутствовала археоптериксам. Напрасно искали они каких-нибудь кузнечиков, тараканов или жуков; не нашли нигде ничего, даже жалкого червяка.

И тогда они решили сменить место охоты.

Первоптицы подскочили к стволу большого саговника, который одиноко высился над своими низкорослыми собратьями, вскарабкались на него до самой кроны, помогая себе когтистыми лапами и пальцами на крыльях, а оттуда, спланировав, достигли окраины араукариевого леса. Снова и снова они карабкались по коре к вершине и вот так, планируя от одного дерева к другому, постепенно добрались до берега лагуны.

Но прежде чем спуститься на землю, древние птицы внимательно огляделись.

Они видели, как где-то далеко от берега летают несколько птеродактилей, занятых ловлей рыбы и как пара морских крокодилов геозавров, отлично приспособленных к жизни в воде, бешено бороздит в брачном танце водную гладь. Видели, как шарахнулась от геозавров древняя черепаха эуристернум и как она шустро припустила по мелководью к побережью, распугав своим появлением стайку мелких рыбок лептолеписов, вечно преследуемых протоакулами гетеродонтами, кистеперыми ундинами и костноганоидными аспидоринхами с остроконечными удлиненными мордами. Видели, как в прозрачной воде к близлежащему коралловому рифу плывут несколько больших лепидотов, костноганоидных рыб со странными пуговицеподобными зубами в пастях, они раздавливали ими твердые панцири различных улиток, ракушек и брахиопод, чтобы полакомиться их скользкими телами.

Все увиденное не сулило первоптицам никакой угрозы.

Потому они расправили крылья и потихоньку опустились к кроне низкого саговника. Каждый уселся на один из длинных перистых листьев и озирался в поисках того, что было бы можно съесть. Неожиданно на глаза им попался выброшенный волнами недалеко от саговника древний рак мекохирус, чьи клешни были в два раза длиннее его тела.

Археоптериксы живо слетели к нему, чтобы попытаться разодрать рачий панцирь своими слабыми зубками.

Но вонзить зубы в найденную пищу не удалось — им пришлось поспешно взлететь туда, откуда они только что спустились. Вновь усевшись на листьях саговника, первоптицы испуганно глядели на компсогната. Тот как раз остановился у тела рака и без долгих размышлений начал дробить своими челюстями твердый рачий панцирь, от которого ящер с треском отрывал куски, так что начало виднеться беловатое мягкое мясо.

Нахохлившиеся первоптицы издавали грубые пронзительные крики, словно бы сетуя о потерянной еде.

Пока компсогнат не доел рака, он даже не обращал внимания на археоптериксов.

Пока компсогнат не доел рака, он даже не обращал внимания на археоптериксов.

Покончив со скудной пищей, ящер спустя некоторое время возжелал поймать их. Ведь это была добыча! Ими бы он не просто утолил голод, а наелся бы до отвала. Ящер запросто бы справился с первоптицами, ведь те по величине не превосходили голубя. Но они сидели высоко и достать их не было никакой возможности.

Компсогнат бегал кругами то вблизи саговника, то в отдалении, смешно скакал с места на место и даже несколько раз попытался в прыжке достать археоптериксов.

Но первоптицы не боялись, потому что видели — мелкому компсогнату до них не дотянуться, пока они не окажутся на земле. Потому из маленьких горлышек хоть и вырывались скрипучие вопли и шипение, но не от страха, а из-за недовольства.

Однако ни компсогнат в своей плотоядной алчности, ни взволнованные археоптериксы не замечали происходящее вокруг. Потому от их внимания ускользнуло то, что на западе безбрежного небесного купола появилась черная туча, заслонившая часть лазурного простора.

Она постоянно росла, длинные края преломляли солнечные лучи, создавали ужасающую мозаику из света и тени, неустанно изменяющуюся в своей грозной красе. Когда же туча, подобная гигантскому спруту, закрыла яркий солнечный диск, мир вокруг потемнел, все приобрело резкие очертания в преддверии близящегося бедствия.

А ящер и первоптицы совсем не обращали внимания на признаки надвигающейся бури. Все живое поспешило скрыться, лишь они не чуяли опасности. Компсогнат все так же бегал вокруг саговника и все так же пробовал в прыжке достать приглянувшуюся добычу, а нахохлившиеся археоптериксы клекотали на него с вышины.

Так и получилось, что их неожиданно застигла буря.

Сразу же, будто по волшебству, задул резкий ветер. В порыве хищного уничтожения он налетал на все, что оказывалось на пути. То, что не поддавалось его напору и силе, ветер подхватывал и с протяжным свистом уносил с собой, чтобы чуть спустя отбросить, словно ребенок — надоевшую игрушку. В дикой атаке вихрь метнулся к древнему лесу, с рокотом пронесся по нему и, сопровождаемый треском обломанных ветвей, помчался к лагуне.

И спустя миг уже был там.

Обоих археоптериксов сдернуло с саговника, в крутящемся вихре подняло ввысь, обрывая с их тел перья. Новый порыв выхватил первоптиц из воронки и понес их вперед, беспомощных и полумертвых. Раз за разом вихрь то побрасывал их вверх, то кидал вниз и тащил дальше, хлеща маленькие тела все новыми потоками воздуха. И вдруг, будто пресытившись своей жестокой игрой, со страшной силой швырнул одну из первоптиц на землю. Она резко, камнем упала вниз, ударившись своей маленькой головкой о скалу, чей острый край пробил кости черепа и размозжил его. Из раны вытекала кровь, а с ней уходила и жизнь бедной первоптицы.

Другого археоптерикса вихрь поволок дальше. Но и его он швырнул оземь, когда достиг морского берега, словно хотел сполна применить свою силу для того, чтобы обрушиться на гладь моря, превратив ее в скопище вспененных волн.

Первоптица упала в мягкий ил, но прежде чем она пришла в чувство, исполинская волна накрыла ее и обволокла принесенной с собой грязью. Каждая из последующих волн покрывала осадком эту сырую могилу — чем дольше, тем сильнее.

И компсогнат тоже не избежал своей гибели.

В последний момент он пустился наутек от вихря, в ужасе высматривая, где бы спрятаться. Но найти укрытие не удалось — смерч настиг ящера и швырнул точно перышко, сорванное с тела первоптицы. Компсогнат сопротивлялся ударам ветра, пока силы не оставили его. Он добрался до нескольких больших валунов, под чьей защитой рассчитывал переждать ярость разбушевавшейся стихии. Возможно, ящеру бы это удалось, если бы не удар большой ветвью, которую буря выломала где-то в древнем лесу, а теперь швырнула прямо на него. Компсогнат неподвижно лежал на земле и тяжело дышал. Смертельные внутренние повреждения и несколько переломанных костей вызвали обморок, от которого он так и не очнулся.