Весь этот свет - Макгвайр Джейми - Страница 3

– Эллиотт? – позвала меня тетя Ли. Я вскинул голову, посмотрел на маленькие черные квадратные часы, стоявшие рядом с ноутбуком, и ахнул. Я не заметил, как прошло целых два часа.

– Эллиотт, – повторила тетя Ли. – Звонит твоя мама.

– Я перезвоню ей через минуту! – крикнул я.

Тетя Ли спустилась по ступенькам, держа в руке мобильный телефон.

– Она говорит, если ты хочешь получить собственный мобильный, тебе придется воспользоваться моим, чтобы с ней поговорить.

Тяжело вздохнув, я встал и добрел до тети Ли. Взяв у нее телефон, я нажал кнопку громкой связи, положил его на стол и вернулся к работе.

– Эллиотт? – сказала мама.

– Привет.

– Я… м-м-м… Я поговорила с твоим папой. Он вернулся. Передал тебе, что ему жаль.

– Так чего же он сам не скажет? – проворчал я.

– Что?

– Ничего.

– Ты не против его возвращения?

Я откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.

– Какое это имеет значение? Вряд ли тебе интересно мое мнение, тебе на него наплевать.

– Мне не наплевать, Эллиотт. Именно поэтому я звоню.

– Как твой синяк?

– Эллиотт, – прошипела тетя Ли, делая шаг вперед.

Мама ответила не сразу.

– Лучше. Твой папа обещал…

– Он всегда обещает, а потом начинает сердиться и не держит слово.

Мама вздохнула.

– Знаю, но я должна попробовать.

– А может, это тебе следует предложить ему попробовать снова?

Мама молчала некоторое время.

– Я уже с ним поговорила. Он знает, что это его последний шанс. Он старается, Эллиотт.

– Не так уж трудно не распускать руки и не бить женщин. Если он не может сдерживаться, пусть уходит. Так ему и передай.

– Ты прав. Знаю, ты прав. Я ему передам. Люблю тебя.

Я стиснул зубы. Мама знала, что я люблю ее, но ей пора было запомнить – мое признание в ответ не означает, что я с ней согласен и одобряю возвращение папы.

– Я тоже тебя люблю.

Мама издала смешок, но в нем не слышалось радости.

– Все будет хорошо, Эллиотт, обещаю.

Я сморщил нос.

– Не надо. Не давай обещаний, если не сможешь их сдержать.

– Иногда жизнь идет не так, как нам бы хотелось.

– Пустые обещания – это плохо, мама.

Она вздохнула.

– Порой я задаюсь вопросом: кто из нас кого воспитывает? Сейчас ты не понимаешь, Эллиотт, но однажды поймешь. Я позвоню завтра, хорошо?

Я покосился на тетю Ли. Она стояла на нижней ступеньке лестницы, и даже в приглушенном свете было видно, что она смотрит на меня неодобрительно.

– Ага, – сказал я. Мои плечи поникли. Учить мою мать уму-разуму бесполезно, но я все равно чувствовал себя виноватым. Каждый раз, когда терпел неудачу. Я дал отбой и протянул тете ее мобильный. – Не смотрите на меня так.

Тетя указала на свой нос, потом кончиком пальца нарисовала в воздухе невидимый круг вокруг своего лица.

– Думаешь, это из-за тебя у меня такое выражение лица? Можешь мне не верить, Эллиотт, однако я считаю, что ты прав.

Я ждал продолжения, ждал, что тетя меня отчитает, но она молчала.

– Спасибо, тетя Ли.

– Эллиотт?

– Да?

– Если ты посчитаешь, что той девочке нужна помощь, ты скажешь мне об этом, правда?

Я пристально посмотрел на нее, потом кивнул.

«Буду за ней присматривать».

Глава первая

Кэтрин

Девять окон, две двери, веранда, опоясывающая весь дом, и два балкона – вот как выглядел наш двухэтажный особняк в викторианском стиле на Джунипер-стрит. Облупившаяся синяя краска и пыльные окна словно пели пронзительную песню о веке безжалостных лет и суровых, морозных зим, которые пережил этот дом.

Что-то едва ощутимо кольнуло меня в щеку, а в следующую секунду я сильно шлепнула себя по лицу ладонью, так что кожу обожгло болью. Я прихлопнула черное насекомое, ползавшее по моему лицу. Паразит хотел попробовать на вкус капли пота, выступившие у меня на лбу. Папа всегда говорил, что я и мухи не обижу, но наблюдение за домом, наблюдавшим за мной в ответ, творило с моим разумом странные вещи. Страх – неукротимое чудовище.

Цикады пронзительно стрекотали от жары, и я закрыла глаза, пытаясь отвлечься от их назойливого пения. Я терпеть не могла плач, жужжание насекомых, звук высыхающей под палящим солнцем земли. Я только что вернулась из школы, остановилась в нашем дворе и скинула на землю свой темно-синий рюкзак из «Уолмарта». Плечи у меня болели: я шла через весь город пешком, а рюкзак был тяжелый. Повеял легкий ветерок, и несколько прядей волос упали мне на лоб. Скоро мне придется войти в дом.

Несколько минут я уговаривала себя быть сильной: войти внутрь, вдохнуть душный пыльный воздух и подняться по скрипящей лестнице, как вдруг на заднем дворе раздался какой-то ритмичный стук, и у меня появился благовидный предлог не входить в двойные деревянные двери.

Я пошла на этот звук: будто кто-то рубил топором дерево или стучал молотком по кости. Завернув за угол дома, я увидела дочерна загорелого паренька. Он бил окровавленным кулаком по стволу нашего старого дуба, вот только дерево было раз в пять крепче своего обидчика.

Редкие листья дуба не защищали незваного гостя от солнца, но он все равно стоял там в своей промокшей от пота футболке, которая явно была ему мала. Паренек не то онемел, не то слишком глубоко ушел в себя, но когда его глаза обратились ко мне, я не смогла отвести взгляд.

Я приставила ладонь козырьком ко лбу, потому что из-за солнечного света мальчишка казался мне темным силуэтом. Через несколько мгновений я смогла разглядеть его очки в круглой оправе и резко очерченные скулы. Похоже, он решил отказаться от безнадежного поединка с деревом, наклонился и поднял лежащий на земле фотоаппарат. Затем он встал и просунул голову в петлю черного широкого ремня, прикрепленного к камере. Повесив ее на грудь, он запустил пятерню в сальные волосы, доходившие до плеч, и сказал:

– Привет.

Когда он открыл рот, его металлические брекеты блеснули на солнце.

«Весьма глубокомысленное замечание для человека, который на досуге колотит деревья».

Трава щекотала мои ступни, шлепанцы хлопали меня по босым пяткам. Я подошла еще на несколько шагов, гадая, кто этот тип и почему он стоит у нас во дворе. Какое-то внутреннее чутье побуждало меня бежать, но я сделала еще шаг. Мне случалось сталкиваться с куда более страшными вещами.

Мое любопытство почти всегда одерживало верх над здравым смыслом. Папа часто говорил, что оно роднит меня с кошкой из детской поучительной сказки, которую сгубила именно эта черта характера. Желание выяснить правду подталкивало меня вперед, но незваный гость не двигался и не говорил ни слова, терпеливо ожидая, пока стремление приоткрыть завесу тайны пересилит мое чувство самосохранения.

– Кэтрин! – раздался голос моего отца.

Паренек не вздрогнул, только прищурился под яркими лучами солнца и спокойно наблюдал, как я замерла на месте, услышав свое имя.

Я попятилась, схватила рюкзак и побежала к переднему крыльцу.

– Там какой-то парень, – выпалила я, тяжело дыша, – на нашем заднем дворе.

Папа по своему обыкновению был одет в белую рубашку, широкие брюки и галстук, неплотно охватывающий шею. Темные волосы уложены гелем, усталые, но добрые глаза смотрели на меня так, будто я только что совершила нечто удивительное – если годичное обучение в старшей школе можно назвать героическим поступком, то, наверное, отец был прав.

– Парень, говоришь? – переспросил папа и вытянул шею, делая вид, будто заглядывает за угол. – Из школы?

– Нет, но я уже видела его недалеко от нашего дома. Это тот тип, который подстригает газоны.

– Ах, вот как, – протянул папа, снимая рюкзак с моего плеча. – Это племянник Джона и Ли Янгбладов. Ли говорила, что он иногда гостит у них летом. Ты никогда с ним не говорила?

Я покачала головой.

– Значит ли это, что парни больше не грубияны? Не могу сказать, что счастлив это слышать.

– Папа, почему он на нашем заднем дворе?