Гнев Тиамат - Кори Джеймс С. А. - Страница 9

– Наверняка Каллисто, – продолжала Джиллиан, словно не расслышав мягкого предостережения в тоне Бобби. – Только она чего-то стоит и притом достаточно далека от чертова дредноута, чтобы реально было достать.

Бобби придвинулась к ней на полшага и распрямилась, подчеркивая разницу в росте. Джиллиан замолкла, но и не подумала пятиться. «Змея змеей, да еще со здоровенными медными яйцами», – подумал Алекс.

– Подобные гипотезы непродуктивны. И, откровенно говоря, опасны, – сказала Бобби. – Держи их при себе. Ступай, выпей раз или пять. Затей в баре драку, если тебе без этого никак. Так или иначе, облегчи организм и возвращайся завтра на «Предштормовой». К тому времени мы будем знать больше. Свободна!

Джиллиан как будто поняла наконец намек. Полунасмешливо отсалютовав Бобби, она вылетела за дверь.

Алекс открыл было рот, но Бобби ткнула в него пальцем:

– Промолчи на фиг.

– Слушаюсь, – отозвался он и заговорил о другом: – Еще день на станции, а заняться нечем. Жаль, что Наоми нет. С ней не только жевать проклятый концентрат хорошо.

– У нее своя работа, – сказала Бобби. Ее поджатые губы побелели.

– Ну, – осведомился Алекс, – ты сама скажешь, что там между вами вышло, или выбивать из тебя ответ?

От неожиданности у Бобби вырвался лающий смешок – на что Алекс и рассчитывал. С тем же успехом чихуахуа мог бы угрожать многоэтажному дому, и Алекс усмехнулся, подтверждая, что шутит. Бобби вздохнула.

– Она до сих пор считает, что можно обойтись переговорами. Тут мы с ней не сходимся. То же дерьмо не первый год.

– Она много потеряла, – напомнил Алекс. – И боится потерять все.

Бобби ухватила Алекса за плечо, дружески встряхнула:

– Вот это я и пытаюсь ей втолковать, друг. В такой войне, если ты не готов потерять все ради победы, потеряешь все, потому что проиграешь.

Глава 4. Тереза

– Мы не знаем, как они себя называли, – говорил полковник Илич, растянувшись на траве и подложив ладони под лысый затылок. – Мы даже не знаем, были ли у них названия. Они могли вообще обходиться без языка.

Тереза знала полковника Илича всю жизнь. Он был частью ее вселенной, как вода или звезды. В ее жизни, до краев полной холодных заботливых людей, он воплощал собой холодное внимание. С одним отличием: его внимание полностью принадлежало ей. И еще – он ее не боялся. Девочка шевельнулась, потянулась.

– Кое-кто называет их протомолекулой, хотя она была всего лишь изготовленным ими инструментом. Это все равно, что называть людей гаечными ключами. «Создатели протомолекулы» ближе к истине, но на этом язык сломаешь. Еще говорят: «Исходный организм», или «Общество чужаков», или «Архитекторы». Подразумевая более или менее одно и то же.

– А вы их как называете? – спросила Тереза.

Полковник хмыкнул:

– Я их называю Римлянами.

Великая империя, возвысившаяся и павшая в древние времена, оставившая после себя дороги. Мысль была интересная. Тереза несколько секунд покрутила ее в голове, словно пробуя на вкус. Аналогия понравилась ей не точностью, а выразительностью. Тем и хороши аналогии. Мысленно она нырнула в эту кроличью нору, осмотрелась, отметила, что в ней интересного, и решила спросить у Тимоти, как он считает. Он всегда удивлял ее неожиданным взглядом. За то она его и любила. И он ее боялся не больше, чем полковник Илич, только уважение Илича отдавало уважением к ее отцу и от этого… нет, не делалось меньше. Просто другим. А Тимоти принадлежал ей.

Тереза почувствовала, что молчание слишком затянулось. Илич, конечно, ждал ее слов, а о Тимоти говорить было нельзя. Она выбрала другое.

– Так это они все создали?

– Нет, не все. Врата, строительные платформы, ремонтные дроны. Артефакты, да… Но живые организмы существовали на планетах до них. Устойчивые репликаторы не так редки, как мы привыкли думать. Немного воды, немного углерода, постоянный приток энергии от звезды или термального источника… добавь несколько миллионов лет, и наверняка получишь какой-то результат.

– А иначе Римлянам не с чем было бы работать.

Тысяча триста семьдесят три раза, насколько нам известно, это случилось, – сказал Илич. – Довольно много.

Колонизированные миры – в том числе и система Сол – были включены в сеть врат только потому, что на них существовала жизнь, пригодная для использования Римлянами. Несколько сотен систем в галактике, где их миллиарды. Илич принадлежал к поколению, когда все, что больше одного, представлялось чудом. Тереза, в отличие от старого полковника, росла не в единственном мире. Одиночество ее мира было другим, несравнимым. Закрыв глаза, девочка подставила лицо солнцу. Тепло ласкало кожу. Свет, пронизав веки, окрасил все алым цветом. Термоядерная реакция в крови. Она улыбнулась.

Тереза Анжелика Мария Бланкита Ли и Дуарте знала, что она не обычный ребенок, – как знала, что свет, отражаясь от наклонной поверхности, поляризуется. Довольно бесполезный научный факт. Она была единственной дочерью верховного консула Дуарте, а это само по себе означало странное детство. Она всю жизнь провела в пределах – или, очень редко и мимолетно, вблизи – здания государственного совета Лаконии. Сюда, едва она начала ползать, доставляли других детей, товарищей для игр и учебы. Обычно из выдающихся семей империи, но не всегда, потому что отец стремился знакомить ее с разными людьми. Он хотел, чтобы она, насколько то было для нее возможно, жила нормальной жизнью. И сближалась, насколько возможно, с нормальными четырнадцатилетними подростками. Получилось то, что получилось, но, не зная ничего другого, Тереза не могла судить, насколько успешным был результат.

Терезе казалось, что ее окружают скорее дружелюбные знакомые, чем настоящие друзья. Лучше всего обращались с ней Мьюриэль Купер и Шан Эллисон – во всяком случае, они относились к ней почти так же, как и к другим сверстникам. И еще был Коннор Вейгель, учившийся с ней почти с самого начала школы. Он занимал в сердце Терезы особое место, которое она странным образом таила сама от себя.

Если она и одинока – а Тереза подозревала, что да, – сравнивать ей было не с чем. Если всё на свете красного цвета, об этом никто не знает. То, что видишь повсюду, так же невидимо, как то, чего нет. Мы замечаем только контраст. Свет создает темноту. Полнота создает пустоту. Границы одиночества должны обозначаться чем-то, что называется не-одиночеством. Нужно сравнение.

Тереза гадала, не так ли с жизнью и смертью. Или хотя бы с жизнью и не-жизнью.

– Что их убило? – спросила она, открывая глаза. Все показалось ей голубым. – То есть ваших Римлян?

– А, это уже следующий шаг, верно? – сказал полковник Илич. – Разобраться и выстроить стратегию. Мы знаем: то, что их убило, еще существует. И наблюдаем его реакцию на наши действия.

– Та штука на «Буре», – согласилась Тереза. Она видела запись с обсуждением. Когда адмирал Трехо впервые применил главное оружие кораблей класса «Магнетар» в нормальном пространстве, что-то на несколько минут отключило сознание людей по всей системе Сол и оставило на корабле визуальное искажение, привязанное к его системе отсчета. Как следствие, Джеймс Холден оказался во дворце – и этот аспект происшедшего значил для нее больше всего.

– Именно так, – сказал Илич. Он перевернулся на живот и подпер ладонью подбородок, чтобы видеть ее. Взглядом в глаза он обозначал важность своих слов. – Это самая серьезная угроза нашему обществу. Римляне погибли или потому, что неожиданно для себя столкнулись с некой природной силой, или потому, что их убил враг. Именно это нам следует выяснить в первую очередь.

– Как? – спросила она.

– Мы не знаем, как они убили Римлян. Мы еще только начинаем понимать, что они представляли собой в сравнении с нами.

– Нет, я хотела спросить, как выяснить, враг это был или природная сила?

Полковник Илич кивнул, одобряя вопрос. Достав наладонник, он несколько раз стукнул по нему пальцем, вывел таблицу.