Господин изобретатель. Часть II (СИ) - Подшивалов Анатолий Анатольевич - Страница 46

Так и случилось, через пять дней у меня появилась целая геолого-металлургическая партия из пяти человек во главе с маркшейдером Кузьмичом. Привезли с собой инструменты и походную лабораторию в четырех вьючных ящиках. За это время я с офицерами сходил в охотничий магазин и мы приобрели четыре двустволки: две подороже, две попроще, патронташи, пулелейки, запас пороха и свинца в дроби, картечи и слитках. Набрали еще 19 добровольцев, в основном из старообрядцев, которым рассказали об экспедиции в Беловодье родственники и знакомые. Народ вроде дельный и, главное непьющий и работящий, за себя постоять тоже умеют. Жалованье им положил по 200 рублей за экспедицию с учетом аванса, на тех же условиях, что купавенским мастеровым.

Из Одессы пришла телеграмма от нашего интенданта – титулярного советника Титова Михаила Титовича, Титов доложился, что получил десять пулеметов, бомбы, запалы, винтовки, револьверы и патроны. Поскольку у него не было охраны, все сдал под роспись в Одесский арсенал. Пришла заказанная мной разгрузка, но он ее забраковал и отправил обратно – брезент оказался гнилой, рвался даже руками. Пулеметные станки пока у него, он в них не разбирается, но железные колеса на месте и крутятся. Квартирует он в казарме и помещения готовы для приема людей койки и матрацы завезены, помещение для хранения оружия тоже есть, под решеткой, глухие кирпичные стены, замки крепкие. Для господ офицеров за две недели можно снять номера в гостинице «Лондон», либо пусть живут в казарме, отдельное помещение разгородим на выгородки на 2–4 койки. Можно вызывать казаков и заниматься упаковкой. Ящики плотники начали делать здесь же, доски и рогожа хорошие.

Дал из штаба телеграмму интендантам Военного Министерства, по поводу заявки, те ответили, что получили ее и начинают формировать отправку, закончат через неделю. Напомнил, что дело срочное и на контроле у Государя, так что если через десять дней на адрес титулярного советника Титова, интенданта экспедиции не будет телеграммы об отправке груза, то докладываю телеграммой генералу Черевину для доклада Государю. Напомнил о браковке снаряжения моим интендантом, ответили, что нашли другого поставщика и заменят заказанное.

Отправил телеграмму в Главный Штаб генералу Обручеву, сообщил, что на днях выезжаю в Одессу принимать оружие, помещение нам выделили, интендант все уже оборудовал, прошу дать команду казакам и артиллеристам выдвигаться в Одессу, в Сабанские казармы (сам же я не могу сделать этого, они должны получить приказ командования о включении в отряд и подчинении мне как руководителю экспедиции). Нет ли другого штабиста вместо Акинфеева, который мог бы быть начальником штаба экспедиции и заниматься картографической съемкой. Есть ли какие новости от Агеева и что творится в бывшем отделе, все тот же бедлам[113] или нашли кого нормального?

Генерал ответил, что команда казакам и артиллеристам будет, есть у него на примете штабс-капитан, холостой и жаждущий приключений, в помощь ему для топографической съемки даст опытного унтера, приедут они прямо в Одессу через неделю. Еще мне по рангу положен денщик, тоже прибудет с ними, старый опытный унтер, очень аккуратный и хозяйственный – так что буду доволен. Про Агеева ничего не слышно, а отдел организуют новый, правильный, так как предыдущий руководитель, тот, что подписал мой рапорт, полностью скомпрометировал и себя и своего покровителя.

Вот как, похоже, что и я сыграл свою роль в сборе компромата на Великого Князя Владимира Александровича в глазах брата. Не иначе, эту многоходовку разыграли Михайловичи[114]? А я лишь был пешкой, которая, на свою беду, стремилась в ферзи и ее надо было убрать с доски. Может, и подметные письма и резаные гужи – оттуда, подстава с гранатами – ведь точно, его. Естественно, Владимир Александрович и без меня много где дров наломал и наследил, но вот то, что «юное дарование» затирал, то есть меня – в вину ему точно поставили. И правильно, неприятная личность, в нашей-то истории, он, посетив больного брата в Ливадии вышел и громко сказал в присутствии детей: «молитесь, император безнадежен», ну ладно Николай он уже большой был, на Алиске своей жениться хотел, хотя все равно по умственному развитию – ребенок (после этой вести побежал в парк «драться», то есть, бросаться шишками). Больному туберкулезом уже четыре года Георгию – 25 лет. Но там же реально дети были: Ольге -12 лет и она заплакала, Михаил – 16 лет, но для него было шоком узнать, что папА умирает, а ведь Император еще месяц жив был[115]. Теперь, может, история по-другому повернется, в пользу Михайловичей, а там один авантюрист Александр Михайлович, будущий «августейший пират» чего стоит!

Весь мой отряд в количестве 32 человек вместе в подъесаулом Нечипоренко и собранным добровольцами грузом (лаборатория, ружья и их личные вещи), выехал в Одессу. Я дал телеграмму доктору Афанасию Николаевичу о сборе в Одессе, и о месте, куда должны прибыть он, его помощник и их оборудование. Перевел интенданту Титову тысячу рублей казенных денег для организации размещения и питания личного состава, пока они не встанут на довольствие. Также пять тысяч из моих средств были вручены поручику Львову с той же целью, только питание тридцати человек добровольцев – под его ответственность.

Справили сороковины по деду, встретил там и отца того самого юноши который ничего не умел и спросил отца, что же он дитё свое на такое рисковое дело посылал, там ведь не прогулка, сгинул бы парень с концами. Отец ответил с поразившей меня прямотой, что жизни научиться – это как научиться плавать, там специально на глубокое место бросают: выплывет – молодец, не выплывет – судьба такая… Возразил, что там рядом человек есть, который за шкирку вытащит, а купец Воробьев мне в ответ: «Вот я на вас и надеялся, а раз не взяли – воля ваша». Ну что ты с такими людьми будешь делать, я ведь не пасти его сына еду.

Глава 14. Одесса

Перед отъездом из Москвы всем добровольцам справили форму по моим эскизам, так что еще в Первопрестольной появление на вокзале взвода бородачей с форме оливково-песочного цвета с множеством карманов перепоясанных широкими светло-коричневыми ремнями в коричневых крепких ботинках и оливково-песочного цвета широкополых шляпах вызвало нездоровый ажиотаж. Хорошо, что выезжали поздно вечером и фотокорреспондентов не было, зато они отыгрались вовсю в Одессе. Я сказал, что всем надо говорить, что мы экспедиция и едем в Ливию искать золотые копи египетских фараонов. Рабочие и уральцы были очень довольны формой, щупали и мяли ткань, говоря, что ей сносу не будет. Я-то знал, что будет, поэтому и на локтях куртки и на коленях брюк ткань была двойная и простроченная. Ткань была плотная, к сожалению, ни о какой джинсе в России еще слыхом не слыхивали, поэтому взял самый толстый и плотный хлопок, что нашелся в Москве. Брюки и куртка были свободного широкого кроя, по типу афганского песочника, который и был взят за основу, только я не стал делать нарукавный карман, все равно никаких индпакетов еще нет, как и индивидуальных аптечек с промедолом. А на брюках не было наружных боковых карманов, только внутренние. Форма шилась из расчета на 50 человек: дополнительно к тому что выдано, были взяты на каждого вторые шаровары и по двое рубах с нагрудными карманами из хлопковой ткани примерно того же цвета. Шляп-панам было взято еще три десятка – мало ли, унесет ветром, хотя на ней был подбородочный ремешок. С дедовых складов привезли шесть пудов ТНТ в круглых шашках и два пуда СЦ, упакованного в пакеты из вощеной бумаги, а затем в матерчатые мешки по фунту. Взяли три штуки «царьградского шелка» – все, что осталось, штуку сукна и шесть штук разного ситца на показ и подарки. Все было уложено во вьючные ящики, сколоченные добровольцами.

Я приехал через четыре дня, задержавшись на сороковины и застал в казармах только своих добровольцев и интенданта, оказавшегося совсем молодым человеком в круглых очках, вроде меня самого два года назад, я уже предпочитал прямоугольные очки слегка дымчатого цвета. Таких «оптических приборов» от полностью прозрачных в золотой оправе до почти черных в темной роговой у меня была полудюжина. Молодость интенданта не мешала ему быть нагловатым (ко мне это не относилось), пронырливым и слегка хамоватым в общении с чиновниками и торговцами всех рангов, что их вначале слегка обескураживало, а потом… Потом уже было поздно, батенька. Носил Михаил Титыч фатовские усики по моде того времени и прическу с боковым пробором, что вносило некоторый «бендеризм»[116] в его облик. В «красавице-Одессе» он уже освоился, перенял особенности говора и это его «щоб я так жил» уже звучало рефреном в казарме. Староверы его побаивались и сторонились, переодеваться в нашу форму, интендант наотрез отказался, как до этого отказался поручик Львов.