Цивилизация каннибалов - Диденко Борис - Страница 10

Создание устойчивых нелепостей, или абсурдов, типа «то же, но не то же» и было тем самым выходом на уровень, немыслимый в нервной деятельности любого животного. Последующая история ума была медленной эволюцией средств разъединения элементов, составляющих абсурд, или дипластию. Этому противоречивому объединению соответствует какая-то эмотивная реакция, которая свидетельствовала об абсурде и нуждалась в н ем. Следом этого остается факт, выраженный в т.наз. законе А. Элькоста: всякое человеческое чувство в норме амбивалентно (внутренне противоречиво). Дипластия воспроизводит как раз то одновременное наличие двух противоположных друг другу раздражений, которое «срывает» нормальную высшую нервную деятельность у животных.

Животное имеет дело либо с «тем же» раздражителем, не отличая новый от прежнего, т.е. пренебрегая их различиями, либо «не с тем», т.е. дифференцируемым. Напротив, то отождествление, о котором идет речь, ничего общего не имеет с их смешением: где есть смешение, там нет удвоения, нет обобщения. Дипластия — такая операция, где между двумя предметами или представлениями налицо: 1) очевидное различие или независимое бытие и 2) сходство или слияние; если нет и того и другого хоть в какой-то степени отождествление невозможно.

Создание дипластий — сублогика; преодоление дипластий — формальная логика. Преодоление дипластий можно определить также, как деабсурдизацию абсурда. Обычно абсурд (бессмысленность, нелепость) выступает просто как невыполнение условий логики. Но можно и перевернуть: логика — это невыполнение условий абсурда. И получится тогда более широкое обобщение. Условия абсурда — это противопоставления трем основным законам логики: 1) обязательность многозначности (минимум двусмысленности), т.е. «А не равно А», 2) обязательность противоречия, 3) вместо «или-или» — «и-и». В таком случае, всякую логичность следует рассматривать как нарушение этих правил. Далее, есть возможность эти формулировки свести к одной позитивной. А именно, формулой абсурда может служить А = В. Два элемента — А и В — различны, но они и тождественны.

Оба элемента пары, по определению, должны быть столь же несовместимы друг с другом, как нейрофизиологические явления возбуждения и торможения. И в самом тесном слиянии они не смешиваются. Собственно, к физиологическому антагонизму возбуждения и торможения восходит всякое явление функциональной оппозиции в человеческой психике, включая речь (фонологическая и синтаксическая оппозиция). Но человек в дипластий не может сливать возбуждение и торможение, — он может сливать в дипластий два раздражителя противоположного знака.

Эта спайка — явление особого рода: в глубоком прошлом бессмыслица внушала священный трепет или экстаз, с развитием же самой речи, как и мышления, бессмысленное провоцирует усилия осмысления. «Речь есть не что иное, как осмысление бессмысленного». Дипластия под углом зрения физиологических процессов — это эмоция, под углом зрения логики — это абсурд…

Но это не значит, что дипластия принадлежит исчезнувшему прошлому. Прошлое живет. Не видно, чтобы люди склонны были отказаться от ее чар, лежащих во всем, что священно и таинственно, что празднично и ребячливо. Растущий строгий ум туго и многообразно переплетен в цивилизациях мира с доверчивым бездумьем и с причудливыми фантазиями.

ДИВЕРГЕНЦИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ВИДОВ

Теперь видно, что главной проблемой антропогенеза уже становится не морфологическое отличие Homo sapiens от предковой формы, а его реальные отношения с ней. Человек не мог не находиться в тех или иных отношениях с видом, от которого он стал отличаться и отделяться. Наука об антропогенезе должна стать наукой о конкретных биологических отношениях людей и той предшествовавшей формы, от которой они ответвились. Это были отношения и биогеографические, и экологические, отношения конкуренции, симбиоза или паразитизма, наконец. Главное внимание в этой науке должно быть перенесено на вопрос о реальных отношениях людей с его предковой формой. В науках о человеке должен произойти сдвиг, который можно сравнить лишь с копернианской революцией.

Пора отбросить все те несуразицы, которыми замусорена проблема становления Homo sapiens. Научной несообразностью является взгляд, будто все особи предкового вида превратились в людей. Еще бессмысленнее думать, что они перестали рождаться на свет с тех пор, как некоторые путем мутации стали людьми. Не лучше и идея, что немногие, ставшие людьми, в короткий срок лишили кормовой базы всех отставших и те быстро перемерли: на Земле до сих пор остается довольно пищевых ресурсов для множества видов животных. Упорно избегается тема о реальных взаимоотношениях двух разновидностей вида Troglodytae, в ходе этих взаимоотношений ставших подвидами, а затем и разными видами, продолжая и на этом таксономическом уровне находиться в биологических отношениях друг с другом (таких, как промискуитет и каннибализм).

И что касается человека (Homo sapiens), то он появляется всего лишь 35-40 тысяч лет тому назад. Его исторический марш, обгоняющий темпы изменения окружающей природы, т.е. обретающий относительное самодвижение и ускорение (при неизменности телесной организации), начинается и того много позже. Начало такого самодвижения следует отсчитывать лишь с неолита, эти недолгие восемь тысяч лет человеческой истории по сравнению с масштабами биологической эволюции можно приравнять к цепной реакции взрыва. История людей — взрыв! В ходе ее сменилось всего несколько сот поколений.

Толчком к взрыву послужила бурная дивергенция двух видов — Troglodytes (палеоантропов) и Homo pre-sapiens, стремительно отодвигавшихся друг от друга на таксономическую дистанцию подвидов, видов, родов, семейств и, наконец, на дистанцию двух различных уровней самоорганизации материи биологической и социальной. Только существование крайне напряженных экологических отношений между обоими дивергирующими видами может объяснить столь необычайную быстроту данного ароморфоза: отпочковывания нового, прогрессивного вида. К тому же, с самого начала дивергенция не сопровождалась размежеванием ареалов. Наоборот, в пределах одного ареала происходило крутое размежевание экологических ниш и форм поведения. Следовательно, перед нами продукт действия некоего особого механизма отбора, противоположного дарвиновскому, «естественному». Уж очень специфично то, что возникло: вид, отличающийся инверсией процессов высшей нервной деятельности: «животное наоборот».

И проблема антропогенеза в точном и узком смысле сфокусирована на сравнительно недолгом интервале времени, но крайне насыщенном. «Загадка человека» полностью включена в неисчерпаемо сложную тему дивергенции палеоантропов и Homo pre-sapiens. В переводе на хронологию длина этого интервала всего лишь 15-25 тысяч лет, на нем-то и укладывается все таинство дивергенции, породившей людей.

Часто говорят о непомерно быстром образовании вида Homo sapiens из родительской формы Troglodytes, хотя никаких «обычных» темпов образования видов не существует. Но в нашем случае дело идет не о далеких биологических видах, а раздвоении единого вида. Вот как раз вполне «бессознательным» и стихийным интенсивным отбором палеоантропы и выделили из своих рядов особые популяции, ставшие затем особым видом. Обособляемая от скрещивания форма, видимо, отвечала прежде всего требованию податливости на интердикцию. Это были «большелобые». В них вполне удавалось подавлять импульс убивать палеоантропов. Но последние могли поедать часть их приплода. «Большелобых» даже удалось побудить пересилить инстинкт «не убивать», т.е. заставить их убивать для палеоантропов, как «выкуп», разных животных, хотя бы больных и ослабевших, вдобавок к прежним источникам мясной пищи.

Вспомним обряды инициации. Суть их состоит в том, что подростков, достигших половой зрелости (преимущественно мальчиков), выращенных в значительной изоляции от взрослого состава племени (в особых домах), подвергают мучительным процедурам и даже частичному калечению, символизирующим умерщвление. Этот обряд совершается где-нибудь в лесу и выражает как бы принесение этих подростков в жертву — на съедение лесным чудовищам. Последние являются фантастическими замещениями некогда совсем не фантастических, а реальных пожирателей — палеоантропов; как и само действие являлось не спектаклем, а подлинным умерщвлением. Надо думать, что этот молодняк, вскормленный, или вернее, кормившийся близ стойбищ (в загонах?) на подножном растительном корму до порога возраста размножения, умерщвлялся и служил пищей для палеоантропов. Лишь очень немногие (отбираемые палеоантропами по «большелобости») могли уцелеть и попасть в число тех взрослых, потомки которых затем отпочковались от палеоантропов, образовав малопомалу изолированные популяции кормильцев (данников) этих палеоантропов, — в итоге все же уничтоженных: это сделал уже Homo sapiens. Этот ароморфоз был достаточно локальным феноменом: по данным современных генетических исследований человеческого гемоглобина выяснилось, что все человечество является потомками всего лишь 500-1000 предковых мужских особей.