Цветок для Оли - Погодин Радий Петрович - Страница 3

- Алешенька, ты уж потерпи, не ломай диван-то...

Зинку мама прогнала, говоря:

- Иди, иди, Зиночка, больные мужчины очень непривлекательные.

Вечером Алеша отправился в больницу.

Он шагал по дороге, прижимая больное место ладонью. Боль завладела им, вытеснила даже дыхание. Когда Алеша напрягался, вытаскивая ноги, схваченные холодной глиной, ей становилось тесно у него внутри и она вырывалась наружу коротким стоном.

Алеша останавливался часто и, подняв лицо, подолгу студил его на мокром ветру. Отдохнув, упирал взгляд в дорогу, искал, где поровнее, где пожиже грязь. Дорогу он не ругал - толку чуть, да и сил не было. По этой дороге ходили и ездили, возили грузы, носили ребят, рожденных на свет в райбольнице, мостили ее проклятиями и чертовщиной - тем бы словам затвердеть.

Низкие тучи наползли, замешали сумрак на мелком дождике. Неприютные кусты, запаршивевшие вдоль дороги, как бы вздыбились, устрашающе раскорячились. Березняк в отдалении смахивал на разросшееся семейство бледных поганок.

Уже совсем ночью, неподалеку от города, Алеша упал. Поднялся с трудом, вытер грязной рукой грязное лицо и увидел перед собой девчонку. Девчонка, должно быть, выскочила на дорогу с отвилка. Она смотрела на Алешу с испугом, шумно дыша и пятясь. Алеша захотел опереться ей на плечо, пожаловаться. Он сказал:

- Погоди. Я сейчас подойду.

Девчонка повернулась и, вскрикнув, пустилась от него убегать. Бежала она как бы толчками, не разбирая дороги, к городу, к тусклому свету спасительных фонарей.

Алеша шагал за ней. Они шли как привязанные. Впереди девчонка, следом Алеша. Он держался за нее взглядом, и она как бы тянула его. Он различал ее всю: и ее худобу под узким коротким плащом, и тонкую шею, туго обвязанную косынкой. Ему казалось, что он видит ее глаза, большие, в мокрых ресницах. Северная ночь пробивалась сквозь тучи и сквозь прорехи в них светилась в висячем дожде, в щербатых блюдечках мелких лужиц.

Город был уже рядом. Девчонка выскочила на сухое, поддала ходу и пропала.

- Куда ты? - прохрипел Алеша ей вдогонку. Оглянулся - один в ночи. Боль подкатила к горлу. Дыхание раскалилось. Ноги отяжелели.

Алеша водил по сухим губам мокрой рукой, пытался загнать боль обратно внутрь, чтобы не стонала она, не хрипела - чтобы заглохла внутри.

Алеша шептал:

- Вот он, город. Спуститься с горы, подняться на гору...

Спускаясь, он услышал стук двигателя. Машина шумела неподалеку, на соседнем пригорке. Оттуда в дорогу вливалась другая дорога, образуя в ложбине глубокую гиблую лужу. Алеша предположил: "В луже машина застрянет, попрошусь подвезти. Как пить дать - застрянет. Машина, груженная тяжело..."

На соседней горе зажглись фары. Смигнули с ближнего света на дальний, проверяя дорогу. Высветили перекресток, устланный свежей бревенчатой гатью. На бревнах, на самом стечении дорог, стояла девчонка. Она стояла нагнувшись, словно искала что-то у себя под ногами. Алеша обрадовался.

- Не уходи! - крикнул. - Я тут!

Фары запалили на бревнах разноцветные блики, закипели в луже бегучими кольцами. Они надвигались с горы, разгораясь слепящими дисками.

Машина сигналила, и Алеше стало тревожно.

Девчонка выпрямилась, огляделась поспешно и нагнулась опять.

- Чего ты! - крикнул Алеша. - Давай уходи!

В ответ девчонка завыла.

Алеша вдруг разозлился. Бросился к перекрестку. Хотел дать девчонке коленом, чтобы не мешкала - оскользнется, а машину кто остановит теперь. Никаких тормозов не хватит с горы по такой грязи.

Подбежав, Алеша ухватил девчонку за шиворот. И не смог ее сдвинуть с места, повалил только.

- Вставай! - заорал он и вдруг увидел, что левая девчонкина нога провалилась в щель между бревнами.

Не думая, Алеша уцепил ее ногу у щиколотки. Рванул. Девчонка хлестнула криком, привстала, как бы моля отпустить ее, и повалилась. Алеша еще раз рванул ее ногу. Девчонка завыла глухим тяжким голосом, который, казалось, никак не мог исходить из ее тоненького существа. Потом девчонка вскинулась, ударила Алешу в грудь кулачком, встала на одно колено и закрыла лицо.

Прямо Алеше в глаза били фары. Свет их, казалось, ревел, нарастал в ушах грохотом. Машина сползала на бревна по жидкой стекающей глине. Алеша отчетливо представил себе скрытого светом шофера, одеревеневшее его лицо и намертво зажатые тормоза. Машина шла юзом. Вывернутыми для торможения колесами она гнала впереди себя волны. Она плыла с высоты тяжкой слепящей силой. Алеша чувствовал ее запах, чувствовал, как дрожит в напряжении весь ее остов.

В шаге от девчонки Алеша заметил выпирающее из настила бревно. Он ухватил бревно за торец и, расставив ноги, потянул кверху всем телом. Глина под бревном чмокнула, засосала воду со свистом. Поднятое бревно преграждало машине путь. Фары надвинулись на Алешу, и удар сокрушительной силы сбросил его в воду. Падая, он услышал глухой, с хрустом стук бревен так бухает и хрустит сплавной залом на реке. И оборванный высокий девчонкин крик.

Алеша барахтался в луже - не мог нащупать дна под собой. Он повернулся лицом вниз, поджал под себя ноги и встал. Тихо было. Алеша вылез на бревна. От заглушенного двигателя шел кузнечный запах солярки. Фары уже не жгли, не слепили белым дальним лучом, светили вниз мягко и желто. С широкого мощного буфера падали капли - тюкали в мокрое. Шлепались комья глины, сползая с грунтозацепов. Громадные, Алеше по грудь, колеса уперлись в бревно, которое Алеша поднял из гати. Под этим бревном, сбитым на сторону, возле могучих колес, согнувшись, лежала девчонка. Настил весь сдвинулся, в нескольких местах вспучился - горбом выпер. Алеша закрыл глаза, представив, как сдавило бревнами девчонкину ногу.

Шофер сидел рядом с девчонкой на корточках.

- Живая, - сообщил он шепотом.

Не было здесь шоферской вины, но Алеша загородил его глаз кулаком и взвизгнул:

- Как двину! Подавай машину назад, сволочь!

Вспоминая, Алеша всегда стыдился этого выкрика - истерической несправедливости тона и своего кулака, похожего на булыжник, вытащенный из грязи.

Шофер скучно отвел его руку. Самосвал, груженный доверху щебенкой, был с прицепом.

"Сильна машина!" Этот странный восторг не явился Алеше отчетливо, но как бы прошел сквозь него слабеньким электричеством. Он повернулся к шоферу, большой, кажущийся в темноте матерым и грозным. В его еще зверском голосе уже не было истеричности, скорее, смущение и досада.

- Чего сидишь - лом неси!

Шофер принес заводную ручку.

- Мы щебень возим, ремонтируем шоссейку... Вот ведь как получилось. Эти жалобные и бессмысленные слова сняли с Алеши напряжение.

- Я тебе починю поперек крестца, - сказал он устало.

Шофер двинулся на него, задышал снизу вверх.

- За что ты меня? Я виноватый?

Алеша оттолкнул его, пошел по настилу.

- А иди ты... Сюда, говорю, иди!

Они вывернули бревно за девчонкой, сдвинули остальные, отдирая скобы заводной ручкой. Когда девчонкина нога оказалась в широкой свободной щели, Алеша осторожно ощупал ее - ногу удерживала скоба, вонзившаяся возле пальцев. Алеша потянул ногу вниз. Девчонка очнулась от новой боли и, уже не в силах кричать, задышала со стоном.

Алеша поднял ее на руки.

- Может, я в город сбегаю, - предложил шофер, садясь на подножку машины и закуривая. - Все равно милицию звать.

- Затаскают, - сказал Алеша. - Потом доказывай. В милиции и не врешь, а все равно будто врешь... Я ее донесу...

Когда Алеша скользил и терял равновесие, девчонка стонала, но тут же спина ее слабела - девчонка тыкалась мокрым носом в Алешкину щеку.

Алеша взошел на бугор. Положил девчонку на чье-то сухое крыльцо. Снял с ее шеи косынку, чтобы перетянуть бедро - унять кровь.

Девчонка села. Вцепилась в юбку.

- А вот я тебе по лбу дам, всего и делов, - сказал ей Алеша. - Вались на спину - не мешай дело делать. - Оттолкнул ее руки, обмотал косынку вокруг бедра, затянул узлом.