Дочь княжеская. Книга 4 (СИ) - Чернышева Наталья Сергеевна - Страница 31

Кажется, губы прошептали это вслух.

Буду. Жить.

Несмотря ни на что и вопреки всему.

ГЛАВА 5

Хрийз сидела на подоконнике, обхватив колени руками, и вспоминала, как точно так же сидела там, дома… в прежнем своём доме… будучи призраком из иного мира… на Земле. Почти та же поза, и то же отчаяние, вот только руки теперь не призрачные, а, по субъективному ощущению, весят каждая не меньше тонны. Болит ушибленный палец, где и когда прибила, не вспомнить. Но под кожей — синий, в черноту, синяк, красота. Заживать будет год, не меньше.

Впрочем, на фоне остальной боли, по-хозяйски обжившей тело, ушиб — мелочь, нестоящая внимания…

Хорошо, подоконник здесь низкий. На уровне колена. И широкий. Можно было сесть, откинуться спиной на боковую стенку оконного проёма, подтянуть через время ноги, чтобы по босым ступням не резало сквозняком из-под двери. Окно, узкое, но высокое, выходило на склон горы, за которым виднелось море, сизо-серое, еще покрытое льдом.

Весна не спешила набирать силу. Снег еще лежал, лёд пока что даже не думал таять, и небо иногда сыпало метелью, вот как сейчас. Но облачный покров уже рвался пронзительными полосами сине-зелёного неба, и сквозь прорехи лился солнечный свет, вспыхивая веселой зеленью на косых струях снежного ливня.

Яшка улетел куда-то на Грань. Хрийз иногда чувствовала его мысли, холодные спокойные мысли неумершего. Он изменился очень сильно, но связь с хозяйкой парадоксальным образом стала крепче. Несмотря на привязку к Миле, как к старшей в его стихии. Мила Яшку не трогала и, кажется, вообще о нём забыла. Но он иногда садился ей на плечо. Сядет, слетит тут же, вернётся к Хрийз, смотрит виновато, бурчит что-то виноватое… Хрийз не ругала его. Толку ругать.

Отчаянный птиц отдал жизнь и пожертвовал пoсмертием, чтобы найти за гранью свою хозяйку и провести её из мира в мир. Вот и говори после этого, что у животных нет души, нет разума… Всё это есть в полной мере. Не такое, как у людей, но есть.

Хрийз потёрла руку, пострадавшую от Милы. Выпила маленькая неумершая немного, но рука теперь ныла, причём так, что перебивала остальную боль, ставшую уже привычной за столько дней. А еще на руке обнаружились следы других укусов. Много следов. Старых.

Хрийз, болезненно морщась, поглаживала кожу, и не могла припомнить, когда это она умудрилась столько раз кровью своей поделиться. Помнила только Ненаша Нагурна. Но тут, судя по шрамам, не один Ненаш прикладывался.

Считать ауру не получалось. Чётко воспринимался только Милин след, но Мила и кусала всего несколько часов назад. А остальные?…

И вообще рука была какая-то неправильная. Слишком тощее предплечье, слишком узкая кисть, короткий толстый шрам у мизинца, как от давнего, застарелого ожога, только Хрийз не помнила, когда так обожглась и по какой причине. Может, четыре года в коме сказались?

Четыре года, с ума сойти. Всё это из-за сложностей при переходе из одного закрытого мира в другой закрытый. Прямо как эйнштейновское растяжение времени при скоростях, приближённых к скорости света. На звездолёте проходят минуты, на оставленной далеко позади Земле — годы и столетия.

Если какая-то параллель с физикой пространства тут была, то вывод напрашивался не очень приятный: скажи спасибо, что прошло всего-то четыре года, а не четыреста. И не четыре тысячи.

— Ваша светлость!

Ох, да, Сихар. От порога, и с заботой: постельный режим нарушен.

— Сихар, — сказала Хрийз, не открывая глаз, — подойдите, пожалуйста. Присядьте рядом… Я знаю, знаю… Но я не могу больше лежать, простите! И не буду.

— Вы рискуете, — шаги, Сихар подошла.

Хрийз чувствовала её ауру, ауру высшего мага, целителя. Уловила запах — нежный, лилейный, тонкий, и — неистребимые нотки больницы: лекарств, трав, врачебной магии.

— Да, — согласилась Хрийз, спорить совсем не хотелось. — Рискую. Но умереть повторно могу в любой момент, по вашим же собственным словам. Можно мне умереть не в постели? Надоела она мне.

— Нельзя, — сказала Сихар, осторожно касаясь ладонью руки девушки. — Нельзя вам умирать!

— Значит, не буду умирать, — сказала Хрийз, пережидая очередную волну слабости и тошноты. — Расскажите мне, Сихар.

— Что рассказать, ваша светлость?

— Почему вы решили сжечь моё тело?

Сихар молчала долго. Так долго, что Хрийз поняла, что ответа не будет. Наверное, у целительницы были причины молчать. И если сейчас прикрикнуть на неё, она всё равно не расскажет. Потому что хоть ты и княжна, а приказывать еще не очень можешь. Особенно высшему магу с именем и статусом. Такому, как Сихар Црнаяш.

— Я… — тихо начала Сихар, и голос её сорвался, но она вздохнула, беря себя в руки, и продолжила: — Я была против уничтожения Алой Цитадели потому, что где-то там, среди истощённых душ, оставались мои родные и… дети… Двое старших моих… от Пальша Црная… — снова вздох, короткий, прерывистый. — Я надеялась, что… Что их можно будет отпустить… Как и остальных.

— Но не это было главной причиной, не так ли?

— Вы чувствуете истину? — спросила Сихар, и по тону ее Хрийз догадалась о горькой улыбке, тронувшей губы целительницы. — Ваша сестра, Хрийзтема Старшая… У нее был… был этот глаз. Истинный взор, одна из… магических техник высшего порядка. Насквозь каждого… поймаешь взгляд ее, хотя бы и вскользь, сразу голой себя почувствуешь… А уж если она намеренно хотела что-то вызнать…

— Я — не она, — сообщила Хрийз, не поднимая век.

Ей не хотелось смотреть на Сихар. Достаточно было того, что целительница сидела напротив.

— Не уверена, — сказала Сихар после паузы. — Стихия Жизни может умереть и в вас, как когда-то умерла в ней.

— Поэтому вы хотели сжечь начавшее оживать тело? Вы ее не любили, Сихар. Я читала. И мне рассказывали те, кто помнит

— Нет, — категорично ответила Сихар. — Не любила, — снова горькая усмешка, легко считываемая через интонацию. — Что не любила! Ненавидела я ее. Смотрите, смотрите истинным взором, ваша светлость: ненавидела я вашу старшую сестру! Не человек она уже была, — чудовище.

— А меня ненавидите тоже? — вопросы сами слезали с языка, будь Хрийз хотя бы наполовину здорова, не решилась бы она разговаривать с женщиной старше себя так.

Но в голове крутился нескончаемый бесовский хоровод, язык высох и шлепал бесконтрольно, дико хотелось пить и просто было тупо плохо. Так плохо, что уже даже боль приелась, стала из выносящего мозг ужаса всего лишь фоном.

— Вас — нет… — тихо, трудно выговорила Сихар.

— Тогда почему?…

На полную фразу не хватило сил. Сихар молчала, даже, кажется, реже стала дышать. Неужели боится?! Хрийз все-таки совершила над собой насилие и открыла глаза. Увиденное потрясло ее: по оранжевым щекам целительницы медленно ползли слезы.