Враг моего мужа (СИ) - Манило Лина - Страница 41

Я стою напротив Романова, а тот медленно, но уверенно приходит в себя. Штаны спущены до колен, и от этого меня выворачивает наизнанку. Какая же ты гнида, Коленька. Какая падаль. На его башке кровь, в уголках губ скопилась слюна, а взгляд мутный. Он стонет, пытается встряхнуть головой, снова стонет, но упорно пытается подняться на ноги.

— Знаешь, если бы мне раньше кто-то сказал, что тебя сможет вырубить женщина, не поверил бы.

Он смотрит на меня, а глаза мутные-мутные. Но даже сквозь дурманную плёнку проступает отчётливая ненависть. Он сплёвывает на пол, касается разбитой головы и подносит окровавленные пальцы к лицу. Вглядывается внимательно, будто решить не может, в чём испачкался, хмурится, а после выдыхает короткое, но ёмкое: “Сука”.

В бок впивается пистолет, и я достаю его из кобуры. Он идеально ложится в руку, холодит кожу на ладони, приятно увесистый. Надёжный. Кручу его в руках, задумчиво смотрю на дуло. Чёрное, блестящее. Ствол безупречно смазан, заряжен на полную катушку, будто только и ждал своего часа. Но самое важное в нём то, что он ни на одну живую душу не зарегистрирован. Очень удобно.

И когда направляю его играючи на Романова, прицеливаюсь будто бы шутя, на смену ненависти приходит страх. Он, как тёплый летний ветерок, ласкает меня, бодрит знатно.

Опускаю ствол ниже, очерчиваю в воздухе круг и говорю:

— Надень штаны, погань, пока член не отстрелил.

Ты гляди, слушается. Надо же, как он за свою пипирку испугался.

— Что же ты тупой такой, а? — качаю головой и снимаю ширинку Романова с прицела. Выдыхает едва слышно. — Ни охраны тут толковой не выставил, ничего. Думал, никто тебе не понадобится? Пра-авильно, с бабой лучше без лишних свидетелей разбираться. А то вдруг бы кто узнал, что Николай Аркадьевич Романов не рыцарь в сияющем белом плаще. Кто ты там у нас? Меценат, патриот и будущий мэр?

Смеюсь, потому что это действительно забавно. Романов и мэр. Умора ведь.

— Как же ты не сдох, а? Везучий Головастик.

— Я решил тебя вперёд пропустить.

— Ты мне не сделаешь ничего! — хрипит. — Не посмеешь! За мной такие люди стоят, тебе и не снилось.

— Боюсь-боюсь.

Романов смелеет, а в глазах появляется горделивость. Он действительно ещё верит, что всё у него будет в ажуре, а все окружающие — в кулаке.

— Правильно делаешь. Тебя по стенке размажут. Это такие люди!

Заебал.

— Это случайно не главный мент города? — хлопаю себя по лбу, якобы вспоминая. — Если он, то к нему уже поехала служба собственной безопасности. Настало время узнать, каким сраным боком они прошляпили избиение твоей жены. Очень, думаю, интересная история. Главврача долбаной клиники уже трясут. Уверен, обосрался и всё вывалил. Там ещё до кучи нарушение трудового договора, плюс неучтёнка по сильному обезболу. Столько всего интересного найдут, уверен.

Коля бледнеет. Так тебе, мудак. Это только начало. Словно только у тебя ходят в знакомых "такие люди".

Я продолжаю:

— Или это мэр? — взмахиваю рукой, в которой зажат пистолет, а Коля вздрагивает, словно уже пустил ему пулю в лоб. — Ну, тот, с которым ты школу недавно открывал? Надо бы и там техническую документацию проверить. Или постой? Уже проверяют! Что-то кажется мне, что там не самые качественные стройматериалы, а всё оборудование было протащено по левым накладным с явно завышенной стоимостью. Точно, по роже твоей вижу, что я угадал.

Я не блефую, и Романов это чувствует. Его лицо бледнеет стремительно, хотя дальше некуда, а под глазами проступают тени. Дышит тяжело, надсадно, и хрипы рвутся из груди. Боится, сволочь. Слишком высоко взлетел, поверил, что стул под задницей — это вершина Олимпа. Теперь падать больно, но неизбежно.

— А, забыл же совсем! Память что-то подводит, — притворно сокрушаюсь. — Ведь на днях придёт проверка ещё в парочку твоих компаний. Думаю, когда всплывёт весь твой чёрный нал, серые накладные, а до кучи дело Златы поставят на особый контроль ещё более серьёзные люди оттуда, все твои связи расползутся, как гнилой свитер. Кому ты нужен будешь, если все свои задницы будут спасать? Но это так, в общих чертах. Да, счета арестуют, это без вариантов. Что, брательник, не привык с голой задницей по миру скакать?

Коля пытается вскочить и у него почти получается, если бы не мой ботинок, который попадает точно в его солнечное сплетение. Будто бы даже хруст рёбер слышу.

Колю складывает пополам. Хрипит, держится за грудь, открывает и закрывает рот, будто его вмиг лишили кислорода.

— Ц-ц, братишка, — почти ласково, а в ответ глухое яростное рычание. — Лучше отдохни. Не делай резких движений, у меня нервы не в порядке. Ещё пришибу тебя раньше времени, а я ещё не наигрался.

Романов громко стонет, а я снова подхожу к нему ближе чем хотелось и присаживаюсь на корточки. Теперь наши глаза на одном уровне, хотя мне и противно видеть эту рожу.

— Смотрю, неплохо тебя Злата приложила.

— Сука она. Продажная предательница, — хрипит и тяжело сглатывает. — Пить хочется.

— Перехочется.

Упираю ствол в его висок. Романов замирает, и мне отчётливо видно как его сотрясает мелкая дрожь.

— Если из твоего поганого рта вырвется хоть одно слово о ней. Одно-единственное слово или неосторожное движение, и от твоей башки ничего не останется. Разлетится по всей комнате.

— Не шутишь, — тихо, а я смеюсь.

— Ещё бы мне шутить. Надоел ты мне, приятель. За всю жизнь надоел.

У Коли глаза своей матери — он вообще удивительно похож на неё. А я… с каждым днём всё сильнее смахиваю на нашего общего папашу. Человека, разломавшего когда-то наши с Романовым жизни. Превратившего нас в чудовищ своим больным воспитанием.

Мы до сих пор разгребаем то, что он вложил в нас. До сих пор мучаемся от фантомных болей. Но скоро всё закончится. И как хотел когда-то отец, день за днём стравливая между собой, останется только один победитель.

Мы с Романовым, не знавшие материнской ласки, стали такими из-за человека, подарившего нам по половине своего мудацкого ДНК. Сейчас папаня наверняка смотрит на нас и делает ставки, кто кого.

— Ты ж любил нашего папочку, да? — скалю зубы, а челюсть болит и желваки каменные. — Соскучился по нему? Ничего, скоро встретитесь.

— Ублюдок! — Романов кричит, а я снимаю ствол с предохранителя. — Зачем он тебя вообще в нашу жизнь притащил? Мерзкий головастик.

Колю прорывает. Он так завёлся, что плевать хотел на пистолет в моих руках. А я? Я даю ему выговориться: истерящий Коля — забавное зрелище.

— Спутался с твоей блядской мамашей, тебя заделал. Потом привел в наш дом. Да лучше бы ты сдох в родах вместе с ней. Или на помойке сдох!

Я бью Колю рукоятью ствола в нос, он хрипит, а по бледной харе течёт кровь. Матерится громко и кажется очень удивлённым.

— Мне уже давно срать на твои оскорбления. Но о матери моей ничего говорить не смей. Урод.

Мы замолкаем, а тишину разрывает звук телефонного звонка. Аппарат не мой, значит, Романова.

— Кто это интересно? — я нахожу мобильный на одной из тумбочек, а на экране чёрным по белому “Нина, главбух”. — Ух ты, тебе видать по важному финансовому вопросу звонят. Надо ответить.

Коля дёргается, зажимает нос, а несу ему телефон.

— Одно неверное слово или попытка попросить о помощи, и я раскрою твой череп. Ясно?

Он не отвечает, но я знаю, что уяснил. Принимаю звонок, ставлю его на громкую связь, не выпускаю из свободной руки.

— Говори! — одними губами, а ствол снова у его виска. Он знает, что я не шучу, потому не рефлексирует.

— Николай Аркадьевич! Николай Аркадьевич, вы слышите меня?

Коля булькает что-то, и незнакомой крикливой Нине этого достаточно.

— У нас ЧП! Тут налоговая, аудиторы! Я не знаю, что делать. Они требуют документы, прокуратура сейчас подъедет. Приезжайте, срочно! Без вас никак. Они тут всё на уши поставили.

Какая истеричная особа, ужас.

— Уничтожь всё, что сможешь, — кое-как выдавливает из себя Коля, а я качаю головой.