Враг моего мужа (СИ) - Манило Лина - Страница 4

И снова никого вокруг, и только многочисленные железяки на куртке моего провожатого грохочут набатом. Вот, что я слышала, оказывается.

Спиной я ощущаю липкий взгляд на себе — острое чувство дискомфорта, словно мне за шиворот кинули змею, и сейчас она ползает под платьем, извивается. Вздрагиваю, даже плечами передёргиваю, кручу головой — делаю всё, чтобы сбросить с себя эту иллюзию.

— Направо, — и я сворачиваю, ощущая себя отбывающей наказание за страшное преступление. Только руки за спину не заламывают и к стене лицом не прижимают, а так один в один.

Пока я плаваю в мареве тяжёлых раздумий, мы оказываемся у стальной двери, и она сама, без чей-то помощи, разъезжается.

Я делаю шаг вперёд, и свежий ветер бьёт в лицо. Волосы взлетают вспышками пламени, снова опадают на плечи, щекочут шею. Я закрываю на мгновение глаза и позволяю себе взять паузу и делаю несколько глубоких вдохов.

Почему я не пытаюсь вырваться? Почему не зову на помощь? Не угрожаю полицией?

Потому что слишком хочу возмездия и очень хорошо знаю, как умеет бездействовать полиция. Иначе бы Коля сидел в тюрьме, а не трахал очередную бабу в какой-нибудь сауне в компании “деловых партнёров”.

Разве поехала бы я к Крымскому, если бы тогда эти продажные твари хотя бы попытались завести дело? Если бы допросили больше одного раза, а протокол первой беседы не уничтожили? Нет, конечно. Мне бы и в голову не пришло. Но вышло так, что кроме Артура мне не на кого надеяться.

Зачем-то же я тогда выжила, может быть, и сейчас повезёт.

— В машину, — как сухой щелчок, и я оказываюсь в огромном салоне. Внутри пахнет кожей, дымом и немножко по?том.

Когда дверца за мной с грохотом захлопывается, а водитель занимает своё место, я зачем-то поворачиваюсь назад и вижу Крымского. Он курит и смотрит на меня. В глаза. Не отрываясь.

А после идёт в нашу сторону, а водитель мешкает, устраивается удобнее и ждёт. Я инстинктивно съёживаюсь, когда Крымский оказывается возле машины, и его энергетика проникает в салон. Он садится на сиденье рядом со мной, но приблизиться не пытается. А водитель поворачивается в его сторону и ждёт. Наверное, приказа.

— Саш, я знаю вас всех отлично. Её, — скупой жест в мою сторону, — не трогать. Никому. Ясно? Это мой приказ, так всем и передай. Шкуру спущу лично с каждого, если ослушаетесь. Она мне целая нужна.

И покидает салон.

Машина плавно набирает скорость и уносит меня куда-то далеко-далеко. Я не смотрю на часы, совершенно не слежу за дорогой, потому что за окнами слишком темно, чтобы хоть что-то рассмотреть. Толку тогда напрягаться?

Ощущаю себя рыбой, выброшенной на берег. И вдохнуть бы полной грудью, только вода далеко и никак до неё не добраться, как не бей хвостом о песчаный берег.

Иногда ловлю на себе цепкий взгляд водителя, но стоит ответить на него, как меня снова игнорируют. Но я понимаю: ко мне присматриваются. Только вот с какой целью? Как к забавной зверушке? Угрозе? Красивой женщине?

Я не умею считывать чужие эмоции, не могу разобраться, что в голове у другого, в сущности незнакомого, человека, потому прикрываю глаза, сбрасываю туфли, подтягиваю ноги и, согнув их в коленях, прикрываю глаза.

В голове звучат слова Крымского, его отрывистый приказ “её — не трогать”, и верю, что его послушаются. Даже не могу понять, почему так сильно доверяю этому.

Наверное, я засыпаю. Даже не сразу понимаю, что машина остановилась, и открываю глаза только тогда, когда с моей стороны распахивается дверца, и кожу холодит прохладный ночной воздух.

Лето в этом году что-то припозднилось, и ветерок ощутимо холодный— заставляет поежиться.

— Выходи, — всё тот же скрипучий низкий голос.

Саша даже не наклоняется ко мне, просто объявляет, что именно мне нужно делать. И так… проще, что ли, потому что я не способна сейчас к долгим разговорам с людьми. Мне всё ещё сложно держать себя в руках и не показать всему миру, насколько изранена изнутри и снаружи.

Нахожу туфли, кое-как засовываю в них ноги, а мой конвоир — именно такое слово ему больше всего и подходит — не торопит. А говорил, что нервный, надо же.

— Где мы? — спрашиваю без надежды на ответ, и в самом деле его не получаю. Похоже, я достойна лишь коротких приказов и руководств к действию, всё остальное не для меня.

Позади огромные ворота, наглухо запертые и непроницаемые. Впереди огромная площадь незнакомого мощёного плиткой двора с припаркованными то тут то там внедорожниками и всё теми же мотоциклами, что и у клуба. Или очень похожими. Сколько на территории человек, если столько транспорта? И они все… мужчины? Ох ты ж…

— Куда идти? — спрашиваю, и мне кивком головы указывают направление: вперёд и налево.

Не успеваю сделать нескольких шагов, как появляется невысокий сухонький мужичок, в клетчатой рубашке и с какой-то коробкой в руках. Окидывает нас взглядом и ускоряет шаг.

— Санёк, Артур звонил, он минут через пятнадцать будет здесь.

Его голос совсем не подходит внешности: низкий глубокий баритон с бархатистыми нотками. И ещё он… не вызывает страха, даже кажется симпатичным. Я не та, кто бросится к незнакомому человеку с дружескими объятиями, но этот старичок не кажется способным на злые поступки.

Так бы мог выглядеть мой дедушка, если бы он у меня был.

Хотя, что я понимаю в людях, если даже в Коле далеко не сразу разглядела самое настоящее чудовище?

Санёк отводит старичка в сторону, о чём-то быстро докладывает, низко наклонившись, а я растираю озябшие плечи и переступаю с ноги на ногу. Подошвы стоп жутко болят от высоких каблуков, хоть я и снимала их в машине, но физический дискомфорт снова спасает меня от внутреннего апокалипсиса.

— Пойдёмте, барышня, — почти ласково улыбается дедок и, отдав коробку Саше, предлагает пойти за ним. — Меня дядей Ваней кличут.

— Как у Чехова? — улыбаюсь в ответ, и дядя Ваня мне подмигивает. — А я Злата.

— Красивое имя, тебе подходит, — он намекает на мои рыжие волосы, и это мне кажется почему-то милым.

Я всегда была блондинкой, а выйдя из больницы, поняла, что не могу видеть себя, прежнюю, в зеркале. Вообще не могла смотреть на себя, тошнило от собственной внешности, от себя самой тошнило. Пошла в магазин, купила самый яркий оттенок краски и стала рыжей. И мне… понравилось.

Чем дальше мы углубляемся, тем громче и отчётливее слышатся мужские голоса, громкий смех, споры. И маты, да. В воздухе витает аромат чужой силы, тестостерона и алкоголя.

— Мальчики у нас шумные, — отвечает на незаданный вопрос дядя Ваня, будто бы извиняется. — Артур распорядился тебя пока в гостевой домик отвести. Там… безопасно.

Безопасно. Странное слово, исходя из того, что меня по сути похитили и привезли в место, где не меньше тридцати мужчин о чём-то громко общаются.

— Тут мило, — отмечаю, когда дядя Ваня распахивает дверь кажущегося совсем крошечным домика в самой глубине двора. Внутри всего одна комната, но довольно уютная. — Спасибо вам.

Дядя Ваня улыбается, обнажая довольно крепкие белые зубы, и, не сказав больше ни слова, просто уходит. Оставляет меня одну. Вот просто закрывает за собой дверь с той стороны и проворачивает ключ в замке, а я решаю внимательнее осмотреть своё пристанище. Только временное ли или мне тут до скончания века сидеть?

Светлая комната, в которой есть всё необходимое для жизни: небольшой стол у окошка, кожаный диван, подобное ему кресло с широкими подлокотниками и высокой спинкой, действительно очень уютная. Светлые стены, широкое окно, бирюзовые жалюзи в поперечную полоску и книжный шкаф. Почему-то это кажется мне удивительным — книги? Здесь?

Я не хочу ничего трогать в комнате, потому прохожу к креслу, присаживаюсь на самый краешек, как примерная девочка, складываю руки ладонями вверх на коленях и жду. Чего? Или лучше спросить “кого”?

Минуты текут, словно густой кисель. Теряю терпение, встаю, принимаюсь ходить из угла в угол. Растираю лицо руками, босые ноги щекочет мягкий ворс ковра, в котором утопаю практически по щиколотку, в горле пересыхает — безумно хочу пить. Если я начну кричать и биться в дверь, потребую воды, меня хоть кто-то услышит? Сомневаюсь, потому что звуки чужого веселья проникают даже сквозь стены моего узилища.