Враг моего мужа (СИ) - Манило Лина - Страница 24

Крымский кладёт голову мне на грудь и затихает. Я зарываюсь в его волосы, и даже на голове крохотные шишки. Кажется, он даже не дышит, но я знаю точно: он жив. Чувствую это. Понимаю.

За окнами мелькает закатный город, после сменяется видами чахлой лесополосы, следом густым хвойником. Саша выворачивает руль влево, и машина съезжает на узкую тропинку, и мне кажется: уже бывала здесь однажды. Наверное, снова база. И хоть я не видела этих мест тогда, не понимала, куда именно меня везут, тогда была удивительно спокойна. И сейчас не волнуюсь.

Годы жизни с Романовым, пусть и не очень долгие, научили меня, что безопасность — это важно. Но Коля походил на самого настоящего параноика, окружая себя охраной в несколько колец. Крымский же напротив кажется человеком, который не устраивает лишний переполох ради понтов.

И от сегодняшней суеты совсем тяжело на сердце.

— Саш, останови здесь и сходи прогуляйся, — не поворачивая головы распоряжается Артур, и Саша слушается беспрекословно.

Несколько минут, пара хлопков двери и в салоне воцаряется пугающая тишина.

Крымский проводит ладонями по моим бёдрам, но это не будущего секса ради. Это просто жест, который необходим сейчас нам обоим.

— В машине нет прослушки, мы проверили, потому поговорим здесь, — Артур серьёзен, как никогда, а пальцы сильнее впиваются в кожу на бёдрах. — Твой бывший объявил мне войну.

Это звучит чудовищно, но я держу себя в руках. Лишь губу закусываю, а в животе обжигающий лёд.

— Это он? — взмахом руки очерчиваю его лицо, которое, несмотря на свежие травмы, с каждой минутой становится бледнее.

И это мне совсем не нравится.

— Нет, — усмехается и на миг прикрывает глаза. — Это авария.

Ахаю, но Артур прикладывает палец к моим губам, просит тишины. Ему всё труднее разговаривать, потому я затихаю, а красная помада пачкает его кожу, оставляет мои следы на руке Крымского.

— Но над моим байком кто-то подшаманил. Это кто-то свой. Крысы иногда заводятся даже в самых чистых стойлах.

И я озвучиваю то, что вертится на моём языке уже очень долго, но только сейчас получается сформулировать мысль:

— Это из-за пустырей? Из-за тендера?

Он и правда, должен был состояться на этой неделе, и Крымский прикрывает глаза, и это значит больше, чем все "да" мира.

— Злата, он знает, что ты ко мне приходила, — сообщает, уткнувшись носом в мои ключицы. Горячее рваное дыхание обжигает кожу, и мне совсем не нравится, как тяжело дышит Артур. Надсадно, с хрипами, и хватка его пальцев на моих бёдрах всё слабее. — Я… я обязан тебя защитить. Я выиграл эту битву благодаря тебе, твоей помощи. Но мне нельзя проиграть войну. Но Романов… он знает, что ты мне помогла, знает, сука…

Каждое слово даётся ему с трудом, но он торопится сказать что-то ещё. Меня сносит высокой волной паники. Она бьёт прямо в грудь, лишает на миг дыхания, а Артур такой горячий и болезненно бледный сейчас.

Но вдруг он будто бы приходит в себя, фокусирует на мне уплывающий за черту мглистого тумана взгляд, который уже заволакивает чернотой, и неожиданно зарывается дрожащей ладонью в мои волосы.

— Артур, тебе плохо, надо позвать кого-то.

— Пустыри мои, и ты будешь моей.

И затихает, ослабев вдруг и окончательно, а я порывисто ищу на его шее пульс, только едва нахожу.

Господи, спаси и сохрани. Во имя всего хорошего в этом мире, помоги.

15 глава

Злата

Господи что же делать?!

Кое-как скатываюсь с колен Крымского. Его голова безвольно откидывается назад, руки опадают сломанными крыльями, а лицо бледное до синевы. Мне вдруг мерещится: вот-вот увижу кровь. Я не знаю, есть ли у Артура раны, кроме тех, что уже успела увидеть. Наверняка. Ведь если ему так плохо и это была действительно авария, у него есть повреждения и на теле. А вдруг он сейчас умрёт?

Пожалуйста, пожалуйста, мысленно прошу я его, только живи. Ты же такой большой и сильный, у тебя ещё столько всего впереди. Не дай Романову себя обыграть, это несправедливо. Коля не имеет права так легко победить, это несправедливо. Артур, ну услышь же меня! Держись, Крымский, ради всего, что тебе дорого, держись.

Пытаюсь открыть дверцу машины, но она не поддаётся, словно кто-то её заварил и мне понадобится автоген. В панике дергаю то на себя, то толкаю вперёд — то так, то эдак, но у меня никак не выходит справиться с этим замком. Проклятая машина! Чёртов Крымский! Нужно было тебе вырубиться именно в сейчас!

Паника заставляет мои руки дрожать, словно в лихорадке. Я делаю глубокий вдох, зажмуриваюсь до черных мушек перед глазами,  а зубы сжимаются так крепко, что болит челюсть. Нет, я справлюсь, обязательно смогу. Это же просто замок, мне нельзя быть такой слабой, это преступление.

Коля, сволочь! Ты забрал у меня всё: молодость, покой, надежду. Истрепал все нервы, превратил в ничтожество, которое можно только оскорблять и пинать ногами. Ненавижу тебя, гад. И это чувство намного сильнее всех остальных, и оно снова помогает мне выстоять, взять себя в руки и двигаться дальше. Победить саму себя.

На все мои телодвижения и мрачные мысли уходит не больше нескольких секунд, но каждая из них — на вес золота. Наконец-то у меня получается справиться с замком, и я вываливаюсь чуть не кубарем наружу. Высокая трава щекочет босые ноги,  что-то впивается в пятку, но это не важно. Главное, понять, что мне делать дальше. Осматриваюсь по сторонам, меня трясёт, а к горлу подступает тошнотворный комок. Страшно-то как. До ужаса.

Надо вызвать скорую! Господи, как же я сразу не додумалась?! Дура, просто идиотка! Вспоминаю о своём телефоне, оставшемся в сумке, но вдруг замечаю Сашу. Он стоит чуть поодаль, курит и задумчиво ковыряет носком тяжёлого ботинка дёрн.

Словно что-то почувствовав, Саша переводит на меня взгляд и выбрасывает сигарету.

Наверное, моё лицо сейчас слишком красноречиво сигнализирует о панике, царящий внутри, потому что Саша срывается с места и преодолевает расстояние между нами за жалкие секунды. Рывком подаётся вперёд, заглядывает в салон машины и громко матерится.

— Саша, надо в скорую звонить! — мой голос срывается, но справиться с ним удаётся. И это маленькая, но победа над обстоятельствами.

— Разберёмся, — отмахивается и принимается что-то искать в своём телефоне. — В машину, быстро.

— Надо в скорую, — настаиваю, но на меня никто не обращает внимания. Я, словно пятое колесо у телеги, лишь мешаю. — Саша, ты не слышишь меня?

— Это ты меня не слышишь! Быстро в машину, — и, оббежав автомобиль по короткой дуге, занимает водительское место. — Мы не можем скорую ждать, я сам отвезу. Давай же, ну!

Я слушаюсь, потому что сейчас действительно не время спорить. Когда Артуру так плохо, а на счету каждая секунда, от долгих разговоров один вред.

Мотор рычит, заводясь, вибрация проходит по салону, отражается в каждой клетке, а под ложечкой сосёт. Мне хочется верить: Саша знает, что делает. Мы успеем, обязательно успеем.

— Говори с ним, — раздаётся голос Саши, и я вижу отражение его тёмных глаз в зеркале дальнего вида. — Пока едем, говори о чём хочешь. Он тебя услышит, это ему поможет.

Эта просьба кажется странной, но почему бы и нет, верно? После задумаюсь над её значением, вложу какой-то смысл, которого в ней, возможно, вовсе нет, но сейчас нужно сделать то немногое, на что я способна.

И я говорю. Обо всём и ни о чём. Рассказываю о том самом месте, в котором мы с родителями проводили время долгие годы назад — то, где я прячусь во время медитаций. Тогда всё ещё было хорошо, потому что в моей жизни не было урода Романова.

Рассказываю, как сильно любила в детстве кататься на плечах отца и пить мамин клюквенный морс. О летних днях, проведённых у тёти Тани, о мальчике, с которым впервые целовалась. Миша был смешным и лопоухим, и странно дёргался, стоило мне посмотреть на него. А потом набрался смелости и коснулся моей щеки губами. Наш роман длился ровно десять дней, но я до сих пор вспоминаю то время с нежностью и теплотой.