Алекс и Алекс (СИ) - Афанасьев Семен - Страница 20

Отдельно останавливаемся и на взаимоотношениях кланов между собой и с остальными, плюс на реальной и декларируемой политиках внутри местного общества.

Вместе с теоретическими ответами на мои вопросы (которые Гутя называет схематическими), он чётко и безэмоционально добавляет реальные примеры из повседневной жизни, иллюстрируя практикой те моменты, в которых я начинаю сомневаться.

Алекс почти на каждый пример реагирует снопом вопросов, начиная утомлять даже меня.

Когда я ему открыто говорю об этом, он только отмахивается:

— Где ты ещё такой источник найдёшь? Раз сложилось, надо всё выяснять до конца.

Гутя стоически вздыхает, но ведёт себя более чем терпеливо.

Отдельной благодарности от Алекса удостаиваются его личные предостережения, чего лично мне категорически не следует делать и куда нельзя лезть сразу по выходу отсюда (Алекс говорит, что кое-что из запретного списка он как раз собирался попробовать).

После того, как Гутя объясняет всю подоплёку по последнему вопросу, я минут на пять замолкаю, впечатлённый. И не могу не спросить:

— Я могу что-то сделать в ответ? В пределах своих возможностей.

— Да нет у тебя никаких возможностей, Спринтер, — тяжело вздыхает он, поднимаясь со стула (его капсула давно раскрылась и отдала руку). — Но поползновение я заценил, спасибо на добром слове. А ты приметь, в свою очередь, что вопросов тебе тут никто не задаёт. Хотя стоп, — спохватывается он. — Одну вещь сделать всё-таки можешь. Ты просто живи. Живи вот так, как тут начал. И ещё последний момент… Если на выходе будет, как говорили, ты не едь по встречке. Не надо. Ты молодой, тебе жизнь строить надо. Твою резкость все оценили, но там публики не будет. Зрители тебе там не похлопают, потому что нет там зрителей. Только жизнь, Спринтер.

— Спасибо.

Ему уже пора, а моя капсула ещё не открылась.

— А он гораздо умнее, чем ожидал лично я, — задумчиво роняет Алекс уже наедине. — Мда, век живи — век учись.

— Ну что, как там? — Кол, не отрываясь от комма и не поворачиваясь, спрашивает громко из-за надетых на голову наушников. Сам он сидит спиной к двери. — Как сам?

— Да в порядке он, молодой же, — пожимает плечами Гутя, проходя внутрь и наливая в пустую чашку из стоящего на столе кофейника. — Тут, конечно, полностью его после последнего забега не долечат, времени не хватит; но на воле само зарастёт, если жрать нормально будет. Ничейный он, ты был прав.

— А вы спорили, — Кол стаскивает с головы наушники и удовлетворённо улыбается. — Поживите с моё!

У Гути вертится на языке, что дело скорее в различных финансовых ресурсах, но он ничего такого не озвучивает. Вместо этого, добавляет:

— За грев спасибо сказал, адрес твоей точки запомнил. Только вот доберётся ли, вопрос: ты ж сам сказал, что на выходе…

— ТС-С-С-С-С. Я всё помню! — обрывает Гутю старик, потом возвращает на лицо добродушное выражение. — Да не парься хоть ты! Всё у него нормально будет!

— Ой, дай-то бог… Пацан резкий, молодой… — абсолютно ненаиграно вздыхает Гутя. — А в наше время…

Недосказанное виснет в воздухе.

— Времена всегда такие, — не соглашается Кол. — Ну и ты по себе молодых не мерь. Они — молодёжь — уже другие, правда. Просто не все это понимают. Ладно, раз ты мой кофе выжрал, пошли наружу. — Старик, кряхтя, поднимается на ноги. — Проводим.

Из дверей шлюза появляется подросток.

Опирающиеся на большую сетку люди что-то кричат вразнобой и свистят. Подросток трясёт над головой сложенными вместе ладонями, затем исчезает за Z-образным проходом, выполненном из поставленных на-попа каменных блоков.

Стоящие чуть в стороне Гутя и Кол переглядываются и направляются в сторону перехода в соседний сектор.

Висящее над горизонтом солнце уже не греет, окрасившись в красный цвет.

Из захлопывающихся следом за ним ворот пенитенциарного учреждения, стоящего наособицу посередине пустырей, выходит парень лет пятнадцати-шестнадцати на вид. Он заметно хромает на левую ногу и неестественно ровно держит спину. Отойдя на несколько десятков шагов по дороге, он сходит с обочины, с трудом приседает на одной ноге, удерживая спину прямой, и поднимает с земли невесть откуда затесавшуюся тут узловатую палку.

Приспособив её при помощи обломка тут же найденного камня в качестве костыля, уже опираясь на неё, он, явно повеселев, шагает дальше по дороге, что-то насвистывая себе под нос.

До ближайших зданий города, маячащих ближе к горизонту, несколько часов пешего пути. Машин по этому тупиковому ответвлению дороги (ведущей в Квадрат) тоже нет.

Через какое-то время со стороны города появляется машина, с визгом тормозящая рядом с парнем и поднимающая кучу пыли.

Из машины, с пассажирского сиденья возле водителя, выходит одетый в костюм спортивный мужчина лет тридцати и о чём-то спрашивает продолжающего идти парня.

Тот молча ведёт плечом, сплёвывает в сторону и, не останавливаясь, огибает машину.

Человек с переднего сидения наклоняется в окно, что-то говорит водителю и быстро шагает вслед за парнем. При этом, он что-то громко и грубо говорит ему в спину. Почти догнав хромого подростка, крепыш кладёт руку ему на плечо, но тот резко бьёт импровизированным костылём назад, после чего разворачивается на здоровой ноге и тычком палки под подбородок отправляет здоровяка на землю.

Из машины выскакивает водитель и, тоже что-то выкрикивая, почти бегом приближается к парню.

Тот плавным движением приседает на здоровой ноге и быстро подбирает с земли пару увесистых камней из придорожной гальки. Затем, отставляя в сторону негнущуюся ногу, опускается коленом здоровой на землю и, получив таким образом упор, единым слитным движением отправляет первый голыш в голову набегающему на него водителю.

Камень попадает, как надо. Кажется, лоб водителя даже издаёт глухой звук от удара. Сам водитель падает назад на прямых ногах, словно наткнувшись на стену.

Первый крепыш, сидевший на месте пассажира, тем временем перекатывается, поднимается на ноги.

И ловит второй голыш лбом и переносицей.

Прижав руки к окровавленному лицу и согнувшись, он через пару секунд получает палкой между ног и, тоже потеряв сознание, присоединяется к водителю.

Подросток хромает к машине, что-то делает в салоне, затем под её капотом. Последовательно обойдя машину по кругу, он разбивает в ней все стёкла и фары.

Ещё через несколько минут с новоприобретённым из салона рюкзаком за спиной, он шагает дальше по дороге, оставив за спиной раскуроченный автомобиль и два едва шевелящихся тела.

Утром перечитаю свежим взглядом.

Возможны правки — сейчас глаза чуть замылились.

На всякий случай, тысяча извинений за неудобства. Как показывает опыт, после переделки становится чуть лучше.

Глава 7

— …что тебе не понятно?

— Не понятно, зачем было бить фары, — честно отвечаю Алексу, удаляясь от оставленной на дороге машины. — И стёкла.

— Есть такая вещь, называется символизмом. Невербальное послание. Фары равно «не смотри в мою сторону». Стёкла — «последнее предупреждение», напоминание о хрупкости всего.

— Не улавливаю логической связи, — признаюсь через десяток секунд обдумывания. — Впрочем, возможно, дело в опыте…

— Нет. У меня такого опыта не больше, потому что у нас такой дичи просто нет, — отрезает сосед. — И не забивай голову. Основная задача — набивать себе цену до последнего и не соглашаться сразу. В идеале — не соглашаться ни на что вообще, чтоб на себе не было никаких собственноручно взятых обязательств.