Ребенок от бывшего мужа (СИ) - Франц Анастасия - Страница 37

Эта мысль бьётся в голове, лишая меня рассудка, превращая в неживого человека, который боится потерять любимую женщину и злится на себя и на весь мир от того, что не может ничего сделать.

Я, чёрт возьми, могу остаться без неё. Без своей лучезарной, солнечной девочки, что озаряла мою жизнь всё время с тех пор, как появилась в ней. Я не мог представить никогда без Рыжика своей жизни, а теперь её действительно может не стать.

Моя девочка сидела в кресле возле меня забитой мышкой и молчала. Наверное, чувствовала, что я сейчас на взводе, и малейшее слово или движение — сорвусь, накричу. Не хочу на неё срываться, сдерживаюсь, хоть и с трудом это даётся.

Она поступила безрассудно, глупо, променяла свою жизнь на детей. Да, наших детей, но это ничего не меняет. Она жертвует собой, чтобы их родить. Где её, чёрт возьми, мозги были в тот момент, когда она всё это решила? Решила и ничего мне не сказала, даже не пыталась со мной поговорить всё это время, когда я приходил к ней и последние два дня, когда мы уже жили под одной крышей. Да, я потерял её доверие, но это ничего не меняет. Ничего. Совершенно. Я её мужчина, и она могла мне довериться. Полностью.

Как она может так со мной поступить? Оставить меня одного…

Да, я виноват, провинился, не поверил ей три года назад, но сейчас… Сейчас я с ней рядом, люблю и готов сделать для неё всё возможное и невозможное, но Ада вместо того, чтобы довериться, рассказать, что её здоровью угрожает опасность — молчит.

В голове срабатывает сигнал — не простила и никогда не простит.

Если бы это было не так, то она бы доверилась, рассказала мне всё. Да даже в машине, когда я так крепко её сжимал, обнимая, а она льнула ко мне ласковой кошечкой, шептала, что верит. Но всё это враньё. Она меня просто пожалела.

Дурак. Я потерял её навсегда!

В душе раскалённой лавой разрастается боль, обжигая мои лёгкие и сердце. Ничего не соображаю.

Припарковав машину возле нашего дома, заглушаю мотор, но не выхожу из автомобиля. Смотрю чётко перед собой, боясь повернуть голову в сторону и посмотреть на бывшую жену. Внезапно на мою руку, всё так же крепко сдавливающую руль, ложится крохотная ручка и аккуратно сжимает. Прикрываю глаза, пытаясь совладать с собой.

— Матвей, — её голосок бьётся перепуганной птичкой, что откликается жгучей тяжестью внутри меня.

— Ада, пожалуйста, молчи, — не хочу кричать, понимая, что сейчас всё это ни к чему. Мне просто нужно успокоиться и подумать, что делать дальше.

Не собираюсь сидеть сложа руки и ждать, пока настанет день родов, и её у меня могут отнять.

Но она, чёрт возьми, собиралась умереть, вот почему она пришла ко мне тогда, рассказав, что беременна. Если бы не это, Ада бы ни за что не пришла ко мне никогда. Не после того, как я с ней поступил, выкинув её на улицу ночью, не дав даже объясниться.

Не хочу причинить ей боль, кричать, поэтому отдёргиваю свою руку и выхожу из машины. Обхожу её, открываю пассажирскую дверь, подаю руку малышке. Она аккуратно вкладывает в мою руку свою маленькую ладошку, выходя, а я в ответ сжимаю её так крепко, чтобы она поняла — не отпущу.

Ставлю автомобиль на сигнализацию и веду девочку в нашу квартиру. Поднимаемся наверх, я открываю дверь, захожу и, не разуваясь, веду бывшую жену в гостиную. Сажаю малышку на диван, а сам начинаю ходить из одного угла в другой.

Боль разъедает, поглощая всего меня. Каждая моя клетка умирает от понимания того, что моей малышки может не стать, что, возможно, она умрёт на родильном столе сразу после или даже во время родов.

Я умираю вместе с ней, секунда за секундой, пока не перестанет биться её сердце.

— Матвей, — вновь пытается со мной заговорить Ада, и тут я срываюсь. У меня больше нет сил сопротивляться боли и ярости. Она просто бьёт меня не жалея — так, как даже родная сестра не смогла ударить.

— Ада, ты что творишь?! — взрываюсь. — У тебя мозги есть? — знаю — грубо, но она поступила не лучше, не сказав, что у неё критически опасный порок сердца. Оставляет малыша, зная, что может умереть. — Ты чем думала, когда оставляла малыша? Ты хотела, чтобы он повторил твою судьбу, оставшись в детдоме? Ты чем, чёрт возьми, думала?

— Матвей, — из любимых глаз текут слёзы, но я не прекращаю говорить, чтобы Ада поняла, что она сделала.

Я же не смогу без неё… Да, дети детьми, но любимая женщина — её никто не сможет заменить. А Ада для меня — всё. Я погибну, умру в ту же секунду, когда её сердечко остановится, борясь за жизнь наших малышей.

— У них будешь ты, — отвечает, всхлипывая.

— Но им нужна мать, Ада. Мать! Как ты это не можешь понять? Им нужна материнская любовь, — зарываюсь рукой в волосы, с силой их сжимая, не прекращая ходить.

— Найдёшь себе жену и будете жить счастливо, — бьёт так, что трудно встать.

— Дура, — слетает с моих губ, на миг я останавливаюсь, а потом ухожу на кухню, чтобы не видеть её, когда она такая хрупкая сидит на диване, сжавшись в комок, и плачет, прикрыв глаза ладонями.

Подхожу к шкафу, открываю дверцу, достаю с верхней полки бутылку виски и стакан. Наливаю янтарную жидкость и залпом выпиваю. Пустой стакан летит в стену, разбиваясь на мелкие осколки, которые разлетаются на полу.

Что ты сделала, Ада…?

Что ты с нами сделала, девочка…

Сажусь за барную стойку, закрывая лицо ладонями, стараясь вжать глазные яблоки в череп от той боли, что бушует внутри меня. Невыносимо. Адская боль, что не даёт мне вздохнуть.

Неожиданно на мою сгорбленную спину ложатся маленькие ладошки, движутся поперёк талии, оплетая её. Девочка жмётся хрупким котёнком ко мне, целуя в спину поверх одежды. Чувствую живот, в котором наши малыши. Замираю, не в силах ответить на её ласку, потому что всё ещё взбешён, не желая любимую обидеть.

— Матвей, — хрипит в спину. — Я не смогла бы никогда убить нашего с тобой ребёнка, — говорит, раздирая моё сердце на части. Знаю, что не смогла бы, но не ценой своей жизни, малыш.

По моим щекам впервые текут слёзы горечи, боли. Никогда не плакал, но сейчас не могу сдержать себя. Мне больно. Молчу. Не хочу показывать ей, насколько я сейчас уязвим. Она — моё слабое место. Всегда была. И будет.

Я должен быть сильным ради неё и наших малышей, но вместо этого сейчас настолько слаб, что даже не могу защитить любимую женщину, которая в этом нуждается. Я чертовски слаб от осознания всей ситуации.

— Ада, — мучительно больно.

Не могу сдержать себя — поворачиваюсь к ней в её кольце рук лицом к моей девочке. Зелёные глаза, что когда-то околдовали меня, опухли от слёз. В колдовских глазах неземной красоты затаилась боль, и я спешу её утешить — оплетаю ладонями щёки, притягиваю к себе и осторожно накрываю её губы своими.

Малышка замирает, а в следующую секунду робко отвечает.

Этот поцелуй не похож на предыдущие. В нём — боль, горечь, отчаяние, нежелание отпускать, любовь. В нём столько чувств, что меня раздирает на части.

— Я люблю тебя, — слетает с моих губ, когда я на миг отрываюсь от любимой маленькой женщины. — Я не смогу без тебя, — отчаянно тянусь к ней, целую сначала в уголок губ, потом второй. В носик, отчего малышка зажмуривается. В уголок глаз.

Её ручки оплетают мои запястья, а я прижимаю малышку к себе ближе.

— Рыжик, — шепчу в макушку.

Ада не отвечает мне ответным признанием, и я понимаю, что не заслужил его, но внутри всё равно царапает когтями чувство, что я могу её потерять, что не любит.

Сегодня впервые мы спали вдвоём в моей комнате. Я крепко и сильно прижимал Аду к себе, положив одну ладонь на выпуклый животик, зарываясь в копну солнечных рыжих волос, вдыхая запах любимой, запоминая каждую чёрточку дивной девочки.

Малышка спала, а я шептал ей сладкие слова на ушко, слова извинений и то, что было на самом деле. Я боялся ей признаться во всём, что было. Что именно моя сестра разлучила нас, но больше всех виноват я сам, потому как поверил не своей жене, а человеку, которого звал другом когда-то.