Ребенок от мужа сестры (СИ) - Франц Анастасия - Страница 29

Все эти вопросы градом сыпались на меня, но я ничего не понимала. Почему он ничего не рассказывает? А может, у него есть другая — та, ради которой он всё это делает? Тогда зачем все эти “я тебя люблю”? Для чего все эти слова?

Миллион вопросов, но ни на один из них нет ответа.

Слышу, как Ян заканчивает разговор. Наступает тишина, которая давит на меня как огромный булыжник, не давая глубоко вздохнуть, встать. Опираюсь рукой о стену и аккуратно поднимаюсь. Понимаю, что нам с Яном нужно поговорить. И начать с того, что я никуда его не отпущу. Не после тяжёлой операции.

Рукавом кофты вытираю глаза, которые, скорей всего, вновь опухли, и я с такой силой закусывала губу, что сейчас ощущаю привкус крови во рту. Кончиком языка облизываю её, слегка морщусь от неприятного зуда.

— Я знаю, что ты здесь, — слышу спокойный голос Яна и вздрагиваю.

Как он?..

Замираю и боюсь сделать шаг в его сторону. Но понимаю, что разговора нам не избежать, поэтому нужно поговорить сейчас и расставить всё по полочкам. Только никуда его не отпущу. Если нужно — костьми лягу, но он не улетит ни на какие бои.

Глубоко вздыхаю и делаю первый шаг в кухню. Сразу замечаю мужчину, стоящего ко мне спиной. Его руки в карманах брюк, спина прямая, словно скала.

Мелкими шагами продвигаюсь в его сторону. Между нами гнетущая тишина. Напряжение, висящее в воздухе, становится всё плотнее и в конце концов кажется, что сейчас оно разлетится на мириады осколков, нанося нам глубокие раны.

Останавливаюсь совсем рядом с ним. Между нами считанные миллиметры, но никто из нас не делает этот последний шаг, словно чего-то боится, не решается.

Не выдерживаю — утыкаюсь лбом в его спину, прикрываю глаза, выдыхаю. И вновь делаю глубокий вздох, вбирая в себя запах этого мужчины, пытаясь запастись им на пару дней, когда не смогу его видеть, ощущать совсем близко. Когда не смогу держать его за руку.

С чего начать? Что сказать? Я не хочу его отпускать в Россию. Говорите что хотите, но я не могу позволить ему уехать. В груди всё разрывается от того, что он уедет, и я, возможно, никогда не смогу его увидеть больше. Этот страх сковывает всё моё тело.

Я осторожно прикасаюсь к его спине и провожу по ней пальцами сверху вниз. Бергер напряжён настолько сильно, что я ощущаю это всем своим телом. Когда моя ладонь оказывается на его спине, мужчина вздрагивает.

Осторожно веду её по литым мышцам боков, перемещая ладонь на грудь. Останавливаю прямо посередине и веду вверх, туда, где находится его сердце, но сильная рука останавливает меня, не давая добраться до места совсем чуть-чуть.

Вздрагиваю. Ян осторожно убирает мою руку от себя. Она безвольно повисает вдоль моего тела. Осторожно — так, чтобы мужчина не заметил моего судорожного вздоха и боли от его движения — отодвигаюсь от него.

Это словно пощёчина, которую он мне дал. Он молчит, так и не поворачивается. Стоит, словно неподвижная скала.

Прижимаю кулачки к своей груди. Он не хочет, чтобы я была рядом. Ограждает от своей жизни.

А нужна ли я ему вообще?

Эта мысль бьёт в моё сознание так ярко, мощно, что сбивает меня с ног. Делаю маленький шаг назад, отворачиваю взгляд от него. Он всё так же молчит. Не повернулся, не сказал ни слова и не позволил прикоснуться к себе, будто ему стали неприятны мои руки.

Вновь поднимаю на него свой взгляд, чуть наклонив голову.

Почему?

Это слово бьётся в голове, мигая, как неоновая вывеска, причиняя мне боль. И хочется произнести его вслух. Нет, крикнуть так, чтобы он оглох, чтобы услышал, ответил хоть что-то, сказал, не молчал. Его действия убивают, уничтожают, причиняя боль в сто крат сильнее, чем когда-либо.

Не скажет. Не ответит. Не нужна.

Отрываю взгляд от него, резко поворачиваюсь, чтобы уйти, потому что рядом с ним больно находиться. Он сжигает мои крылья, всё то, что уже поселилось у меня в душе, без права на воскрешение из пепла.

По щеке бежит одна-единственная слеза, которую не успеваю смахнуть — она катится по моей щеке, омывает губы и падает вниз, ударяется об пол, разбивая всё то, что, мне кажется, стало только что налаживаться.

Если он так хочет уехать — пускай едет. Пусть уедет, исчезнет из нашей жизни и больше никогда в ней не появляется.

Делаю ещё один шаг в сторону выхода из кухни. А потом ещё один, увеличивая между нами расстояние, превращая его в пропасть, в чёрную яму, где никогда больше не соединить наши берега.

Руки всё так же сжимаю в кулаки, не желая показывать ему свою слабость, которая стала им. И была всегда. Всегда и во всём. Я всегда была слаба перед ним. Словно маленькая глупая мышка, которую поймал в лапы большой чёрный кот и вот-вот съест, и даже не оставит и косточки.

Ещё один шаг — и нас никогда не собрать воедино. Наше возможное будущее так и останется лежать осколками на холодном полу.

Ну же, скажи хоть слово, сделай хоть что-то, чтобы остановить меня… Прикоснись, обними, не отпускай никогда. Ты что, не видишь, что между нами всё рушится, что никогда не соберёшь, не склеишь, как бы мы того ни захотели?

Ты не хочешь? Я не нужна тебе?

Я уже не сдерживаю слёзы, и они одна за другой текут по лицу, разбиваясь об пол, острыми краями раня моё сердце.

Зажмуриваю глаза, желая перенестись сразу же в свою комнату и выть в подушку, заглушая крик боли, терзающей моё сердце, всю меня. Это невыносимо больно, когда любимый человек тебя отталкивает, ничего не объясняя.

Не понимаю, что могло произойти за всё то время, что я спала.

Один шаг. Всего один шаг — и, чёрт бы его побрал, ничего уже не будет. Ну же, Ян, прошу, не дай мне уйти, не отталкивай. Я тебя люблю.

Но он не останавливает, не окликает. Не делает совершенно ничего, чтобы меня остановить, не дать разбиться всему, что, мне казалось, стало у нас налаживаться.

Ян же говорил, что всё это время любил меня, что я нужна была ему — а теперь все это стало пеплом, развевающимся по ветру.

Всё так быстро может разбиться, что ты даже не поймёшь, как и когда это случилось. Тебе только и остаётся, что смотреть, как всё то, что тебе было так дорого, утекает сквозь твои пальцы, а удержать ты это не можешь.

Выхожу из кухни. Чувствую, как перед глазами всё плывёт. Хватаюсь рукой за стену, пытаюсь удержаться, не упасть, не сломаться. По крайней мере, пока не дойду до своей комнаты, а потом могу разбиваться вдребезги, сколько захочу, не оставив от себя ничего. Совершенно ничего.

Прислоняясь плечом к стене, делаю глубокий вдох-выдох, пытаясь унять сердце, которое, кажется, вот-вот выпрыгнет из груди, настолько сильно колошматит о рёбра.

Резко меня хватают за локоть и разворачивают. Не успеваю ничего понять, как врезаюсь в сильную грудь, моё лицо обхватывают жадные руки, приподнимают и врезаются с рыком в мои губы поцелуем, что ураганом сметает всё на своём пути, не оставляя ни одного шанса выжить. Но я и не хочу. И вот в секунду мои руки оплетают шею мужчины, я приподнимаюсь за цыпочки, прижимаясь сильнее к любимому.

Поцелуй головокружительный, страстный, голодный. Тот, который сметает всё на своём пути. И вот я воскресаю подобна птице феникс в любимых сильных руках. Я люблю его.

Глава 26

Тея

Только что я погибала, раздавленная беспощадным грузом правды — мы не созданы друг для друга, между нами закончилось всё, даже не успев толком начаться, и сейчас в наших отношениях поставлена жирная точка. Но через мгновение сильные руки подхватывают меня под бёдра и прижимают к стене, возвращая к жизни, вдыхая в меня надежду, стирая из памяти безысходность и отчаяние.

Не дают упасть в тёмную бездну, зловещее дыхание которой я уже ощущала на своей коже. Меня вырвали из этой тьмы, чтобы вновь подарить жизнь. Жизнь рядом с человеком, которого я безумно люблю.

Люблю и любила все эти годы вдали, когда думала, что он отказался от меня, что я ему не нужна. Когда потеряла нашу с ним частичку — не смогла удержать и принести миру то, что нас связывало. Любила, даже когда была вместе с Мамаевым и выходила за него замуж. Любила, когда он появился и вновь был с моей сестрой, но я старалась задавить в себе чувства, видя, как она счастлива и любит его. Я любила Яна все эти долгие годы вдали от него и не смела вмешиваться в его, как мне казалось, счастливую жизнь.