Всадники со станции Роса
(Повести) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 14

— Не дрыгайся, силы береги, — сказал Гутя. — Еще до лагеря четыре километра топать, а ты, наверно, не обедал, бедненький.

— Ну, чего пристали?! — отчаянно крикнул Сережа. — Я что вам сделал?

— Нас из-за тебя на речку не пускают и в лес, — объяснил ему из-за плеча Витька Солобоев. Он дышал Сереже прямо в ухо, и от него пахло грушевым компотом.

— Я-то здесь при чем?

— А говорят, что если отпускать, то все начнут разбегаться, как ты. Ты больно хитрый. Сам — до хаты, а мы сидеть из-за тебя в палатах должны?

— Врете вы все, — убежденно сказал Сережа. — Вас директор послал.

— Ладно, это не твое дело, — сказал Гутя. Он один из всех не держал Сережу. Прохаживался перед ним. Помахивал одуванчиком. А в другой руке у него был маленький газетный сверток.

— Я в лагерь все равно не пойду, — убежденно сказал Сережа.

— За уши потащим, — пообещал Гутя.

«Ох, ну почему я не взял Нока?» — подумал Сережа. И сказал:

— Надорветесь.

— Справимся.

— Вы права не имеете. У меня же вещей нет, они на берегу остались.

— А собака? — спросил Женька Скатов.

— Тоже на берегу! — ответил Сережа и спохватился: «Не надо было говорить. Если бы думали, что Нок близко, может, испугались бы…»

— Вот и хорошо, — обрадовался Женька. — Дай, Гутя, колбасу, я ее вместо собаки съем. А то все равно Солобоев слопает, ему сегодня добавки не дали…

— Дурак, — сказал Гутя и зашвырнул сверток в кусты. — Не знаешь, что ли, что в этой колбасе?

— Не знаю, — растерянно отозвался Женька. — Я еще на кухне откусить хотел. А что?

— Дурак, — опять сказал Гутя.

«Неужели иголку сунули? — подумал Сережа. — Нок ведь не знает еще, что у чужих брать нельзя. Нет, хорошо, что он там». И сказал:

— Живодеры.

— За живодеров поимеешь, — пообещал Гутя. — В лагере. Ладно, пошли.

Сережа опять рванулся.

— Не пойду я! Меня там люди ждут! Катер!

— Гы, адмирал, — сказал Пудра. — Глядите, парни, катер его ждет…

Остальные загоготали.

— Не волнуйся, деточка, — сказал Гутя. — За тобой в лагерь персональный самолет пришлют.

— Вы еще за это ответите, — пообещал Сережа. — У меня там чемодан. Если вам за меня ничего не будет, за вещи вы все равно ответите.

На Гутином лице мелькнуло сомнение. Но тут вмешался Пудра:

— А на кой нам твой чемодан? Нам про него ничего не сказали. Может, ты его куда выбросил или запрятал, а мы искать обязаны? Нам не чемодан ведь, а тебя велели в лагерь притащить.

— Негодяи, — сказал Сережа с закипающей яростью и бесстрашием. — Точно!

— Ну, ты… — медленно произнес Гутя и пушистой головкой одуванчика ткнул Сережу в губы. А облетевшим стеблем стегнул его по носу. — За негодяев ты особо получишь, по первому разряду.

Сережа мотнул головой и сплюнул прилипшие семена.

— Все равно негодяи, — сказал он. — А кто вы? Хорошие люди, что ли?

— Ладно, тащите его, парни! — скомандовал Гутя.

Сережу рванули вперед. Он уперся пятками, но кожаные подошвы сандалий заскользили по траве. Сережа постарался зацепиться ногой за куст, но только зря расцарапал кожу.

Ну, почему так устроен человек? И не боится он, и боли особой не чувствует, а только злость и плакать совсем не хочет, а слезы сами по себе закипают где-то в глубине и грозят вырваться. Они еще не очень близко были, эти слезы, но Сережа уже чувствовал их.

Вырываясь, он сказал сквозь сжатые зубы:

— Зря стараетесь. Ну, притащите в лагерь, а потом что? Все равно за мной сейчас придут. Алексей Борисович придет. И собака.

«В самом деле, — думал он, — ведь не уедет же Алексей Борисович. Все равно искать будет. Только как он догадается, где я? И когда он в лагерь придет?»

Гутя злорадно объяснил:

— Пусть ищут. С собакой. Там для тебя отдельная комнатка приготовлена в изоляторе. Будешь сидеть, пока маму-папу не вызовут. А потом на линейке коленом под… Ну, в общем, ясное дело.

— Могут и галстук снять, — пыхтя, добавил Солобоев.

— Не, — огорченно сказал Гутя. — Не снимут. Гортензия говорила, что в лагере нельзя выгонять из пионеров. А то бы запросто.

«Если запрут, могут и не сказать Алексею Борисовичу, что я в лагере. Тогда что?» — подумал Сережа. И рванулся так яростно, что его чуть не отпустили.

Витька Солобоев сказал, дыша компотом:

— Ну, я так не согласен. Четыре километра его переть. Машина-то небось уехала, а мы вкалывай. Я не лошадь.

— Чичас он сам побежит, — вдруг сообщил Пудра. — Вы его только подержите минуточку, я чичас…

Он отпустил Сережу (а Витька с Женькой вцепились в него еще крепче) и побежал к заросшей канаве. Мальчишки ждали. Сережа видел, как Пудра натянул на ладонь обшлаг рубашки и вырвал длинный, почти метровый стебель крапивы с темно-зелеными узкими листьями.

— Гады, четверо на одного, — сказал Сережа и даже удивился, что ничуть не боится. И слезы больше не грозили ему. Была в нем холодная, спокойная злость, только и всего.

А Пудра улыбался большим ехидным ртом, помахивал крапивой и медленно подходил.

— Ну, побежишь? — спросил он.

— Животное, — сказал Сережа. — Попробуй только ударь.

Пудра сильно размахнулся и стеганул его повыше колен. Сережа закусил губу, но не двинулся.

— Дураки. Вы меня хоть огнем жгите, я вам подчиняться все равно не буду.

— Бу-удешь, — протянул Пудра и хлестнул еще раз.

Неожиданно, то ли из книжки про разведчиков, то ли еще откуда-то, вспомнились Сереже слова: «Если ударить противника под колено каблуком, можно сразу вывести его из строя…» И он без размаха, коротко, трахнул сандалией Пудру по ноге.

Пудра ойкнул, присел. Свободной ладонью зажал колено. Однако крапиву не выпустил. Глаза у него сузились, и он прошипел:

— Ну, чичас попляшешь… — и размахнулся.

— А ну, кончай, — сказал вдруг Женька Скатов и отпустил Сережу.

Это было очень неожиданно, и Сережа пропустил момент. Ему бы рвануться из Витькиных лап — и был бы свободен. А он прозевал, и в следующий миг его руку перехватил Гутя.

— Ты чего? — спросил Гутя у Женьки.

— А ничего, — хмуро бросил Женька. — Мучаете человека. Чего он размахался? — Женька кивнул на Пудру. — Ему бы так…

— Гы, а меня крапива не берет. Я в нее могу без штанов прыгнуть. На спор, — сказал Пудра.

— Ну и болван, — отрезал Женька. Все вы… Собаку еще погубить хотели. Она-то при чем?

— А тебе жалко? — с досадой сказал Гутя. — Она бы тебе ноги пообглодала.

— А мне чего их глодать? Я, если б знал, с вами бы не связался… Обождите, я еще скажу в лагере, как вы его мучили…

Он вдруг повернулся, пролез через кусты и зашагал к дороге.

— Во изменник, — сказал Пудра, все еще держась за колено.

— Ему же хуже будет, — сказал Гутя.

— Хуже всех будет вам, — пообещал Сережа. — Вы еще вспомните…

— Ой, страшно. Он сейчас маму позовет, — прохихикал Витька Солобоев.

Сережа напряг плечи и сжал кулаки — кулаки-то у него были свободны. И Пудра, глядя на него, вдруг проговорил:

— He-а. Он не маму позовет. Он всадников своих позовет чичас… Мюнхавузен. Ну, зови своих всадников! — И, скривив рот, он издевательски проблеял: — Ескадро-о-он!..

Ох, если бы на самом деле были всадники! Все, что есть у него, отдал бы за это Сережа! Полжизни отдал бы за минутное чудо, за то, чтобы гневные всадники примчались сейчас для защиты и мести. Чтобы и Гутя, и Витька, и гнусный Пудра затряслись и побелели от ужаса перед непонятной и неожиданной силой. Если бы!

И сильнее боли, сильнее обиды и злости жгучей волной поднялась в нем тоска по чуду, которого не может быть.

Ведь только совсем маленькие дети верят в сказки до конца…

Только очень маленькие дети верят в чудеса. Да еще старые, много пожившие люди утверждают, что чудеса все-таки бывают. Редко-редко, но случаются. Но Сережа-то не был маленьким ребенком. И старым опытным человеком он тоже не был. Он был просто мальчик и твердо знал: на свете не бывает чудес.