Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Сайд Ливард - Камелот (СИ) Камелот (СИ)

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Камелот (СИ) - Сайд Ливард - Страница 1


1
Изменить размер шрифта:

Когда я тебя встречу. Книга вторая Камелот.

Leeward Side

Камелот. Встреча первая.

***

Почему Он захотел именно Рим и именно гладиатора? Откуда выплыли такие странные ассоциации и видения? Кто ж знает, кто ж знает.

Человек молчал. Человек управлял коляской с ручным приводом, уверенно разворачивался и отъезжал на некоторое расстояние, стараясь встать спиной.

Тип его, если так можно сказать, транспорта выдавал в хозяине активного человека. Одинокого человека.

Потому что ручное управление, потому что сумка-рюкзачок, наполнена всем необходимым.

Потому что с человеком никогда никого рядом не было.

На попытки заговорить с ним, человек хмыкал из-под опущенного капюшона и заправлял выбившуюся челку. Светлую длинную челку. Прятался, уходил в себя, ускользал, но … молчанием своим звал, приглашал, манил.

ОН не мог понять этого феномена. Впервые после третьего класса школы, когда ОН с детской наивностью пытался очаровать самую красивую и популярную одноклассницу и получал лишь холод и презрение, ОН ощутил себя в роли старого тарана, идущего на приступ одинокого донжона, оставшегося от крепости.

И тогда само собой вырвалось.

— Гопломах, мурмиллон или димахер? Гаста или пугио? Махайра или гладий? – нет, ОН не ожидал начала диалога.

ОН высказал свои мысли, свою фантазию.

И снова хмык из-под капюшона. И молчание. Долгое. Когда сидящий заговорил, ОН даже вздрогнул.

— Димахер, но с гладиусами. Можно копье. Но не сеть и не трезубец. И, думается, без кольчуги.

— Вам знакомы эти слова?

Молчание.

— А… вы зачитывались в детстве Рафаэлло Джованьоли?

Молчание.

Последняя попытка.

— Вы управлялись со всем этим… когда-то. Прошу прощения.

— Да. Нет. Нет.

И коляска развернулась, незнакомец растаял в тумане за поворотом.

ОН поймал себя на ощущении, что прислушивается не скрипят ли колеса и ремни, ровно ли едет и мягки ли рессоры.

Дома на листе красовались к ночи строки:

«Ланиста опять орал на кого-то, переходя на истеричный фальцет. Это выдавало высшую степень негодования и злобы. Кто-то подвел его на арене, и все ставки полетели в Тартар. Стало быть к ночи будет пьянка в покоях хозяина и надсмотрщиков и показательная порка в подвале, там, где в камерах ютились рабы-гладиаторы.»

***

Она поджала губы и так тонкие. Опустила голову и исподлобья настороженно глядела. Как только ОН поворачивался к женщине, та делала вид, что сосредоточенно поправляет шарф или разглаживает невидимые складки на пальто.

Теперь ждал не ОН.

Ждали его.

Ждали так, что раз от раза менялся шарфик, подводились губы помадой, а на третью встречу донесся тонкий аромат цветочных духов.

В первый раз, поняв, что ее разглядывают, женщина сжалась, сцепила руки на коленях, приготовившись к неприятному, но неизбежному. И раз за разом по капле оттаивала.

Сама разглядывала, наблюдала. Как птица на ветке. По полшага, по полжеста подпуская к себе поближе.

— Погода? О, да… не говорите.

— Туманы по утрам это к заморозкам…

— У стариков ломит суставы, а ведь в их возрасте кости ломкие как вот… вот эти листья.

— Что? Да, да, листья. Что по весне гибкие, влажные, мягкие, но сильные. А по осени набирают желтизны и ржавчины и твердеют, засыхают. Даже дожди не размачивают их и не возвращают упругость.

— Ломаются…ах, вот так прямо меж пальцами… и старики ломаются… между сменами погоды и от…- женщина скороговоркой, боясь показаться неуместной, прошептала – от погоды и одиночества. Листья больше не нужны деревьям, а старые люди больше не нужны никому.

Пара фраз. О погоде. О тумане. О времени года. Чуть извиняющимся тоном. Торопливо.

Это выдавало одновременно желание диалога и страх отказа.

Желание-не желание. Качели.

Однажды спина выпрямилась, плечи развернулись. Руки крыльями взмахнули. Луч холодеющего осеннего солнца блеснул в волосах. Женщина рассмеялась. Переливчато колокольчиком. Негромко, но неожиданно кокетливо.

И Он увидел королеву.

Застеснялся открытия своего, засобирался, засуетился, почти бегом побежал прочь. В груди екало и сжималось тоскливое, обидное и рассерженное одновременно: почему, зачем, откуда?

Королева.

И слилось, соединилось « с гладиусами … и думается без кольчуги».

Конечно, без кольчуги! Но с клеймором! Плевать, что это оружие скоттов!

В сверкающих латах, без шлема, чтоб по спине полоскались светлые космы и солнце играло в них и отражалось на поверхности лат.

Королева и верный рыцарь. Чтоб не прятать взгляд, не поджимать губы и не сдерживаться ни в смехе заливистом, ни в слезах горьких!

Чтоб спина прямая, потому что подол котта в пол, потому что расширяющиеся к запястьям рукава, ниспадают по подолу, потому что гебинде поднимает подбородок и скрывает голову и плечи. Потому что корона-обруч. Взгляд прямо и вперед. Полупрозрачные рукава парят за спиной как крылья.

Королева плывет.

Придя домой, Он залпом выпил остатки уже теплого и оттого противного вина. Не любил теплое, не следовал рекомендациям эстетов и сомелье. И зло заплакал.

Именно так!

Недвижимый, прикованный к инвалидной коляске – воин!

Во все времена!

Испуганная, казалось, сломленная – королева!

***

Запах. Мокрой земли, мха и прелой листвы.

Первое, что Агний стал ощущать это запахи. А потом обострился слух, уловил шелест широких листьев над головой, легкое потрескивание сухих веток, бульканье то ли родника, то ли мелкого ручья и пронзительное посвистывание птицы. Прямо над головой, над ухом. Звуки и запахи наполняли его и умиротворяли.

И тогда Агний попытался сделать первый вдох. Легкие, забитые гарью и пеплом отозвались резкой болью. Парень с силой приподнял себя и, согнувшись пополам, ухватившись за бока, разразился глухим, болезненным кашлем, сплевывая зеленовато-бурую слизь.