Митральезы Белого генерала (СИ) - Оченков Иван Валерьевич - Страница 41

— Ничего страшного, — зевнул Дмитрий, — ночью выспимся.

— Тоже верно.

Некоторое время они сидели почти в тишине, разве что было слышно, как ехавшие по соседству офицеры развернули свои кресла друг к другу и начали резаться в карты. Щербак взялся за газету, а проснувшийся Будищев достал толстую тетрадь в клеенчатом переплете, в которую он записывал всё, что вспоминалось ему из будущего, и что, по его мнению, можно было внедрить и заработать на этом денег. В данный момент, это были винтовки.

Хотя его опыт общения с большим начальством, ответственным за принятие на вооружение разного рода новинок, был довольно куцым, все же было понятно, что пока гром не грянет, русский генерал не перекрестится. А потому, не смотря на все достоинства, пулеметы его, да и любой иной, конструкции в ближайшее время вряд ли станут широко распространены в российской императорской армии. А вот винтовки… винтовки у солдат будут в любом случае, тут уж никакой «штыколюб» [62] не возразит.

И вот здесь направление прогресса он себе более или менее представлял. Принятая сейчас на вооружение в русской армии берданка, будучи совсем не плохим оружием, как ни крути, очень скоро устареет. Впрочем, как и все однозарядные системы. Значит, нужна магазинка. Единственной винтовкой этого типа, которую ему доводилось держать в руках, разбирать и даже несколько раз выстрелить, была винтовка Мосина — знаменитая трехлинейка. Конструкцию её он себе более-менее представлял, так что стоило попробовать её воссоздать. В конце концов, не зря же она прослужила верой и правдой столько лет? Даже в Чечне применялись, хотя там чего только не встречалось, особенно у духов…

Занятый этими мыслями, он не сразу расслышал, как появившийся из тамбура проводник громко спросил:

— Не угодно ли чаю, господа?

Надо сказать, что устройство тогдашних вагонов значительно отличалось от тех, к которым Дмитрий привык в своем времени. И дело даже не в отсутствии разделения на отдельные купе. К примеру, ещё совсем недавно даже в вагонах первого класса не было отопления, отчего случались совершенно дикие случаи с замершими насмерть людьми. Потом появились печи, тепла которых, впрочем, не хватало, да и топить их частенько приходилось самим же пассажирам.

Впрочем, прогресс быстро шел вперед, и теперь к услугам путешествующей публики было паровое отопление, умывальник и даже клозет. Но вот титан в оборудовании вагона всё ещё не появился, а потому понять, откуда служители берут кипяток для чая, было решительно невозможно! Более того, должностные инструкции и грозные приказы руководства прямо запрещали этот промысел, но… что есть воля высокого начальства по сравнению с желанием подчиненных получить «на чай»? Тлен… Химера…Зеро…

— Вы как? — поинтересовался тут же отложивший в сторону газету доктор и, видя, что занятый своими мыслями сосед ещё не понял в чем дело, пояснил: — чаю будете?

— Чаю? — машинально переспросил Будищев. — С удовольствием!

— Вот и славно, — обрадовался попутчик, и обратился к служителю: — Любезнейший, принесите и нам с господином юнкером.

— Сей секунд, Ваше благородие! — отозвался тот и буквально через минуту на их столике материализовались два стакана крепко заваренного чая в металлических подстаканниках.

Пока он ходил, Дмитрий извлек из своих запасов сверток пирожками, испеченных заботливой Стешей и, развернув его, сделал приглашающий жест соседу — угощайтесь.

— Какая прелесть! — обрадовался тот. — Дайте-ка попробовать, с чем они?

— С вареньем, — пояснил Будищев, накладывая в свой стакан кусочки колотого сахара и, зная что растворяются они крайне неохотно, тут же принялся давить их ложкой.

— Любите сладкое? — с доброй усмешкой спросил Щербак, беря в руки пирожок. — Впрочем, вы ещё так молоды — вам простительно!

— Чай должен быть горячий сладкий и крепкий, как поцелуй женщины! — возразил ему юнкер, и покончив, наконец, со своим занятием, осторожно отхлебнул.

— Да вы философ! — одобрительно засмеялся врач. — Никогда не слышал подобного афоризма. [63]

— Пользуйтесь.

— Всенепременно, хотя, пожалуй, с моими нынешними спутницами не стоит. Они дамы серьезные.

— Вы про сестер милосердия, садившихся в следующий вагон?

— Да. Меня, некоторым образом, просили присмотреть за ними в пути, тем паче, что направляются они, как и я многогрешный, в Красноводск.

— И графиня?

— Вы про Елизавету Дмитриевну Милютину?

— Наверное. Та милая девушка, что вас позвала, не говорила фамилии.

— Ваша правда. Она тоже направляется вместе с нами, хоть и не является одной из них.

— А кем является?

— Ну, — замялся доктор, явно подбирая выражение. — Елизавета Дмитриевна с давних пор отдает всю себя благотворительности и определяет себя как друга сестер. Заметьте, будучи несравнимо выше их по положению в обществе, она пожелала путешествовать вместе с ним в вагоне второго класса!

— Понятно, — хмыкнул Дмитрий, — фамилия, кстати, какая-то знакомая…

— Ещё бы, — удивился его невежеству Щербак. — Она же дочь Дмитрия Алексеевича Милютина — нашего военного министра!

— Точно, — кивнул юнкер, сразу же записавший графиню в категорию скучающих барынь, от безделья занявшихся благотворительностью.

— Вы хоть своего министра фамилию помните? — с легкой иронией поинтересовался врач.

— А зачем? — усмехнулся юнкер, — мы его так и зовем — дядька Степан! [64]

— Да вы, батенька — шутник!

— А что, Люсия Александровна тоже «друг сестер»?

— Кто, простите?

— Баронесса Штиглиц.

— Вы знакомы?!

Дмитрий в ответ лишь неопределенно пожал плечами, тем самым ещё больше возбудив любопытство своего собеседника.

— Однако! — хмыкнул тот. — Нет, юная баронесса как раз таки сестра милосердия. Неопытная ещё, конечно, но весьма старательная.

— Понятно, — безразлично отозвался Будищев и снова отхлебнул из своего стакана.

Щербак ещё какое-то время легким недоумением смотрел на своего странного соседа, но развивать тему дальше не стал. Чай был весьма недурен, пирожки, столь кстати оказавшиеся у нового знакомого, вообще выше всяких похвал, так что им было чем заняться. Впрочем, в свой следующий свой визит к графине он все же рассказал той о странном попутчике, и вскоре им представилась возможность свести более близкое знакомство.

Это случилось на станции Бологое, где стоянка была дольше обычной, поскольку в тендер надо было набрать угля и воды. Пока железнодорожники были заняты своим делом, представители скучающей публики решили прогуляться по окрестностям. Причем, большинство мужчин ограничили свое знакомство с ними посещением привокзального трактира, то дамы нашли время полюбоваться окружающими красотами.

Не успевший проголодаться Дмитрий, в трактир не пошел, тем более что пирожки, испеченные заботливой Стешей, ещё не закончились. Поэтому он просто вышел на перрон и принялся наблюдать за окружающей суетой.

В этот момент поблизости появился Щербак с миловидной дамой, лет тридцати или около того, весьма примечательно одетой. Многое узнавший о мире моды от Геси, Будищев сразу же отметил, что её дорожное платье, при всей нарочитой строгости, было прекрасно сшито из довольно дорогой материи. То же можно было сказать и о накинутой поверх него накидке, отороченной мехом, шляпке с неширокими полями и лайковым перчаткам.

Встретившись с попутчиками глазами, юнкер машинально кивнул своему соседу и получил от них обоих такой же вежливый ответ. В этот момент к ним подбежал какой-то человек в форме железнодорожника и стал что-то оживленно докладывать сразу ставшему озабоченным доктору. Дослушав его, доктор хотел было извиниться перед своей спутницей и уйти за служителем, но та неожиданно пожелала пойти с ними. Эта мимолетная сценка отчего-то заинтересовала Дмитрия, и он незаметно двинулся вслед за их процессией.