Черная луна (СИ) - Мах Макс - Страница 26

От понимания того, как бесчеловечно с ней поступили, Герду охватил ужас, и она сделала последнюю отчаянную попытку вернуться в Коллегиум. Сначала она что есть сил стучала в запертые ворота, билась о них всем телом и молила о пощаде. Она унижалась, вставала на колени прямо в грязь, оставшуюся после недавнего дождя, взывала к милосердию, кричала, что никогда никому больше не причинит вреда, не будет ни в чем перечить, что готова мыть полы и таскать тяжести. В общем, готова на все, только бы ее впустили обратно. Но настоятель был неумолим. Впрочем, возможно, он просто успел о ней забыть, - в конце концов, кто она, и кто он! - а неумолимы и безжалостны были другие люди. Те, которые не снизошли до ее мольбы, не сжалились над несчастной девушкой, не бросили со стены даже жалкой серебрушки.

Сколько времени продолжалась эта истерика, Герда не знала. Очнулась она все у тех же наглухо запертых ворот, зареванная, с охрипшим горлом, со сбитыми в кровь коленями, вся измазанная в грязи. Между тем, солнце уже клонилось к закату, и Герда решила идти в город. Оставаться на ночь около Коллегиума не имело смысла. Она уже поняла, что не дождется снисхождения, и никто не придет к ней на помощь. Оставалась надежда, что в Рогле кто-нибудь сжалится над бедной сиротой и, Христа ради, возьмет в услужение. Сейчас Герда старалась не думать о том, какой может оказаться плата за "доброту" богобоязненного горожанина или фермера. Все это станет актуально потом, когда она найдет кров для ночлега, огонь, чтобы не замерзнуть в ночи, и какую-нибудь еду, чтобы не умереть с голода.

Дорога спускалась с горы бесконечным серпантином. Виток за витком, вниз вдоль склона к Большому тракту и реке, за которой вздымались городские стены. Герда смерила взглядом расстояние и прибавила шагу. Идти было еще далеко, но на долину уже опускались сумерки. Зимой темнеет раньше. Но, если она не успеет войти в город до закрытия ворот, то, скорее всего, замерзнет насмерть под его стенами или на этой дороге, которой не видно конца. Среди ужасов, которые мерещились ей в слишком быстро наступающей ночи, фигурировали так же злобные разбойники, оголодавшие волки и беспощадные горные барсы. Герда спешила. Страх подгонял ее, заставляя идти все дальше вперед, и она шла так быстро, как только могла, но уже понимала, что все напрасно, ей не успеть.

"Что ж, - подумала она с тоской, - не получилось убить в Эриноре, достанут здесь".

Герда остановилась и перевела дыхание.

"Не успеть..."

И в этот момент она заметила быстро приближающегося к ней всадника, а еще через пару минут услышала уже топот копыт по каменистой земле. Теперь она рассмотрела - хотя сумерки мешали различить подробности, - что верхом на пегой лошадке в гору поднимается не мужчина, а женщина. Сидит в седле по-мужски, но одета явно в платье и плащ. Тогда Герда пошла навстречу. Надежда на помощь, разумеется, была ничтожной, но все-таки надежда всегда лучше любой самой замечательной безнадеги. Между тем всадница подъехала к Герде и остановила лошадь.

- Никак, из Коллегиума прогнали?

- Да, сударыня, - поклонилась Герда женщине. - Приговорили к изгнанию и вышвырнули за ворота.

- Денег, небось, не дали. - Не вопрос, констатация факта, видно, знает, о чем говорит

- Даже свои не позволили забрать.

- Вот же ироды! - со злобой сказала, словно выплюнула, незнакомка.

- Ладно, - добавила, пару раз вздохнув и выдохнув. - Нечего нам тут лясы точить. Дома, в тепле, успеем еще наговориться. Залезай мне за спину, девочка, поедем выручать твою задницу!

Так Герда познакомилась с Ольгой Грох, содержавшей корчму на большой дороге. Корчма, а вернее, постоялый двор с корчмой и конюшней, окруженный тыном с крепкими воротами, стоял на тракте как раз в том месте, где от него отходит дорога на Роглу, и притащились они туда уже в темноте. Было очевидно, что одна, да еще и пешком Герда до города засветло не добралась бы. А так доехали до постоялого двора, Ольга постучала в ворота, и вот уже распахиваются тяжелые створки, кто-то уводит лошадь в конюшню, а они вдвоем с хозяйкой проходят через боковую дверь в небольшую комнатку, примыкающую к кухне. Здесь было тепло, - в очаге, весело потрескивая, плясал на поленьях огонь, - и невероятно здорово пахло едой.

- Садись, горемыка! - кивнула Ольга на табурет у стола. - Сначала соберу тебе что-нибудь поесть, тогда и поговорим.

Сейчас, при свете лампы Герда разглядела наконец свою спасительницу. Ольга Грох оказалась дородной моложавой женщиной с редкими седыми прядями в толстой косе, с живым выразительным лицом и внимательными глазами. Она улыбнулась растерянной и порядком дезориентированной Герде и вышла, притворив за собой дверь.

Герда рассеянно огляделась вокруг, ничего, на самом деле, не замечая, села все-таки на табурет, недоуменно посмотрела на закрывшуюся за доброй женщиной дверь и внезапно снова заплакала. Слезы лились сами собой, и она ничего не могла с этим поделать. Просто сидела и плакала. Глядела перед собой и ничего не видела. Даже вернувшуюся в комнату хозяйку не сразу заметила. Та ее дважды окликнула прежде, чем Герда очнулась от транса, в котором прибывала все это время, осмысленно взглянула на свою спасительницу и вытерла рукавом грязного, насквозь промокшего платья заплаканные глаза.

- Совсем плохо? - участливо спросила женщина, расставляя на столе принесенные ею на деревянном подносе яства: нарезанное ломтиками копченое сало, твердый овечий сыр, ржаной хлеб, маринованные овощи в глиняной плошке, высокий кувшин и две кружки. - Сейчас будем тебя лечить, Маргерит. Поешь, выпьешь, согреешься, тебя и отпустит.

- Это местное пиво, - пояснила, наполняя кружки каким-то незнакомо пахнущим темно-коричневого цвета напитком. - Оно сытное, как хлеб, вкусное, во всяком случае, мне нравится, но при этом очень крепкое. Как раз то, что тебе сейчас надо, чтобы выговорится, а потом завалиться спать...

Что ж, в словах Ольги было много правды. Герда, голодная и продрогшая на холоде, ела и не могла остановиться. И пиво пила, не слишком обращая внимание на его вкус. И говорила, потому что просто должна была перед кем-нибудь выговориться. Однако даже в таком ненормальном состоянии, в котором она сейчас находилась, Герда не забывала про осторожность, и, рассказывая свою историю, ни разу не назвала ни одного подлинного имени и, разумеется, упустила все наиболее проблематичные эпизоды своих горестных приключений. В этом рассказе она была сиротой, воспитанной в богатом бюргерском доме, где занятый работой отец не уделял ей достаточного внимания, а мачеха и ее родные дочери тиранили бедную Маргерит, как хотели...

- Да, девонька, - тяжело вздохнула Ольга, выслушав "историю Маргерит", - досталось тебе, врагу не пожелаешь! Но, если думаешь, что ты одна такая несчастная, ошибаешься.

Судя по всему, хозяйка тоже хотела поделиться с Гердой своей, наверняка, не менее грустной историей, но ограничилась она всего несколькими фразами:

- Там, где для тебя все закончилось, - сказала она сухо и трезво, не смотря на количество выпитого пива, - для меня все только началось. Вот я, Маргерит, и стала на второй год обучения бесправной шлюхой. Даже не наложницей какого-нибудь гениального мага, а обыкновенной подстилкой для каждого, кто хотел воспользоваться. К чести большинства моих однокашников, таких любителей секса по принуждению нашлось совсем немного, зато не побрезговали поучаствовать некоторые из преподавателей. Ну, а потом вышла я из Коллегиума практически ни с чем. Дар у меня слабый, еле-еле хватает на то, чтобы хозяйство не развалилось. Идти мне было некуда, и я осталась в Рогле. Вышла замуж за старика, содержавшего эту корчму. Она тогда еле-еле держалась на плаву. Но я поставила дело на ноги, расширила, построила постоялый двор. Отвоевала у наследников покойного мужа и который год живу здесь у подножия горы. Все жду, может сгорит когда-нибудь этот чертов Коллегиум у меня на глазах. Но пока лишь вижу, как вышвыривают несогласных и строптивых. Ты уже четвертая - я тебя, к слову, еще с утра заприметила, - и что характерно, все бедолаги - девушки, ни одного парня за все время, и все не из старых родов. Дар обычно слабый, а характер сильный. Вот и суди, что там, да как...