Носитель Z-32 (СИ) - Жеребьёв Владислав - Страница 32

Глава 14

Караван вышел поутру, еще в холод, пока тучи еще не разошлись и солнце не начало жарить почву. Телеги катили уверенно, смазанные колеса и бодрые лошади не давали повода для задержки.

Ваха попал в четверку авангарда, как новичок и как человек, которого, по мнению караванщика, и в расход пустить не жалко. В каждом деле, даже сейчас, неизменно приходилось начинать с низов и карабкаться по карьерной лестнице, сбивая руки в кровь. Рослый белобрысый парень в комке натовской расцветки, Томас, нес на плечах рацию. Чуть позади двигался Горыныч, крепкий мужик в годах, со сросшимися кустистыми бровями и рваной белой полоской шрама на щеке. Ни днем, ни ночью он не расставался со своими ножами. Каждую минуту посвящал тому, чтобы полирнуть или заточить еще раз. Для всего это удовольствия, у него специальный мешок имелся со всем снаряжением. Рядом с ним держался Гном, позывной и вид которого настолько диссонировали между собой, что ничего кроме улыбки вызвать не могли. Гном был широк в плечах, бородат, ростом больше двух метров и весом килограмм в сто пятьдесят. Правда, для таких внушительных габаритов, двигался он удивительно быстро и бесшумно. Колонну авангарда замыкал Ваха.

Говорили мало, по делу в основном, но после смены, пришлось познакомиться. Караван встал на стоянку ближе к вечеру. Тут и местная охрана была, мужички в горках и с потертыми калашами встретили радушно, взяли плату, а потом растворились сумерках, но опасаться было нечего. Тут все «железно», и не только словом, но и делом не единожды подтверждено.

Первая смена авангарда собралась у костра, вышло ночное охранение.

— Что-то я тебя, Ваха, не видел раньше. — Гном решил кашеварить отдельно от остальных, и собрав паек четверки, развел костерок рядом с дымоуловителем, так чтобы с дороги видно не было, пристроил котелок, плеснул воды. Закипело, зашуршало, забулькало. Запах пошел приятный и аппетитный.

Легенда у Вахитова была. Он ее с Хрустом отдельно обговаривал и не раз.

— Да нормально меня помотало. Ехал в Старопетровск, в семнадцатом по одной наводке, да слава богу, не успел. Потом война, халифат наступает. Воевал на юге, деньги зарабатывал. Потом харч. Потом жизнь. Вот теперь перебрался ближе к родному городу, а его и нет совсем.

— Местный значит, питерский? — Горыныч подсел к костру. Ночью заметно похолодало, так что боец уселся, протянув руки к плещущим языкам огня, и блаженно прищурился.

— Да. Учился тут, потом в Москву уехал, оттуда распределение. — Продолжил Ваха, переходя на свою реальную биографию. Три года на Дальнем Востоке, потом назад, в Ленинградскую область, там до двенадцатого года командиром был. Потом поперли, пенсионный возраст и все такое. Оказался на гражданке, а там как у всех.

— Это да. — Горыныч согласно кивнул. — Я тоже под Рязанью служил. Тогда четко было. Выплаты, пенсионные. Даже квартиру дали. Потом ядерный удар, а за ним следом и облако радиоактивной пыли, превратившее в безлюдную пустыню все вокруг. Выжил чудом. Отсиделись в бункере, где командование должно было ночевать. Так бы и сидели, если бы генератор не накрылся. Кто-то там за каким-то вентилем не углядел, охлаждение не пошло, и чуть было не рвануло. Пришлось лезть в костюмы, и сваливать оттуда, во все лопатки.

— Так рвануло? — Поинтересовался Ваха.

— Рвануло, еще как рвануло. Там и боеприпасы рвануло, и склад РАВ местного десантного училища зацепило так, что мама не горюй. Плохо тогда было всем. Радиация, штука паршивая. Не видно ее, а жрет изнутри и резво. Помню, народ пачками на тот свет отчаливал. И ведь далеко рвануло, и пылюка не пришла. Грязная бомба, мать ее.

— А ты чего молчишь? — Гном переключился на скучающего Томаса.

— А что мне сказать? — Импортный солдат пожал плечами. — Вы и так о мне все знаете.

Акцент в его речи угадывался смутно, но ясно было что русский язык для него не родной. То ударение не там поставит, то слово не в том падеже применит, а иногда и вовсе перепутает.

— Он у нас человек заморский, в НАТО вляпался. — Ехидным тоном поделился Горыныч, жадно поглядывая на готовящееся угощение. — От своих отбился. Вот жизнь у человека была. Кроссы на заказ, отпуск в город, медалей по защите собственной страны в чужом государстве, целый иконостас.

— Ты не понимаешь тонкости внешней политики и демократических принципов. — Взвился Томас, однако глумливая усмешка на губах Горыныча мгновенно его остудила.

— Все я понимаю. — Отмахнулся тот. — У нас такое тоже было. Сначала охраняли Амина, а потом его дворец брали. Все честь по чести, поддержка старшего брата, интриги, расследования. Меня лично вообще коробило, когда на камеру, мол, мы защищаем демократию! Будто у вас все гладко было. Сколько голодных бунтов? А? А черные демонстрации, после полицейского произвола? А массовое убийство в Лас-Вегасе? Да где такое видано, чтобы в школу с огнестрелом детвора приходила?

— Дурак ты, Горыныч. — Бросил Томас.

Перепалка эта у них похоже происходила часто, и теперь нарастала с новой силой, в присутствии слушателей.

— Слушай, Томас. — Попытался переключить тему Ваха. — А как ты в наших-то краях оказался? Восемь часов лета, как никак.

— Да очень просто. — Томас поморщился. — Пришли на праздник из нейтральных, на авианосце. Встали рядом с Кронштадтом. Там наша госпожа Клинтон как-то договорилась. Мол дружбу и мир во всем мире. Да и пришли-то на Хейлере. Его конечно морячки любили, да строился он аж в восьмидесятых. Ну и мои два взвода морской пехоты.

— Я слышал, что нет больше Кронштадта.

— Нет, и нашего Хейлера нет. И много кого нет. — Скривился Томас.

— Так как же тебя пронесло? Кронштадт же, это военно-морская база, по ней в первую очередь должны были ударить.

— И ударили. С землей сравняли, с береговой линией. Мы тогда на охоте были с местным командованием. Я, и еще трое офицеров. Пригласили нас тогда в баню, ну мы и напряглись. У нас-то мужики в баню какие ходят, заднепроходные в основном, а по-простому, геи. Ну, решили, что свои задницы защитим, и на международный конфликт не нарвемся. Поехали. Оказалось, все более чем гетеросексуально. Выпили, закусили, попарились. Потом адмирал предложил на охоту слетать. Дескать, вертолет у него в ангаре простаивает, керосин портится. Полетели, сели где-то на пьяную голову, пилот ушел нужду справить и заблудился. Хотели взлететь, да не смогли, да и не бросать же пилота. Оказалось, серьезно залетели, горючки, чтобы назад вернуться, не хватит.

Три дня по лесам бродили, орали, рацию терзали. Потом узнали, что произошло. Теперь даже не знаю, что у меня дома делается. Не добраться туда. Я сначала в Москву вашу хотел податься, думал смогу улететь. Не вышло. Вернулся назад, тут тоже проблема. Думаю, вот теперь, накоплю хабара, обменяю на катер, что наплаву, запасусь снаряжением, продовольствием, питьевой водой, да отчалю. Дома всяко лучше.

— И долго тебе еще копить? — Поинтересовался Гном, раскладывая кашу по мискам.

— Да годик еще. — Прикинул в уме Томас. — Я уже и катер нашел, и с хозяином договорился. Все чин по чину.

— А если самолет взять?

— Да ты шутишь. — Томас покачал головой. — Самолет-то в воздух поднимешь, а дальше что? А если мотор откажет, горючка закончиться, да мало ли что. Нет, дружище, это опасно и глупо. Навигации никакой, должного опыта дальних перелетов нет. Только самоубийца решится на самолете сейчас океан пересечь. Я конечно домой хочу, но не в мертвом же состоянии.

— А будто на катере проще? — Удивился Ваха.

— Проще. Я морскому делу обучен. — Томас вдруг загрустил. — С отцом на лодке ходил, рыбу ловить. У него свое дело было, рыбку добывали и по ресторанам развозили, по побережью. Старший брат с ним остался, а я подался на службу, как мой дед.

Ночью было неспокойно. То тут, то там слышалась автоматная пальба. Было это далеко, но тревога все же не покидала. Освобожденный от ночного караула Ваха, долго не мог устроиться на ночлег, прежде всего потому, что не было у него ни спальника, ни пенки. Пришлось врать, что потерял недавно в кутерьме. Ребята оказались душевные, помогли кто чем.