Отбор для Короля волков (СИ) - Моран Маша - Страница 119

Сатана надо мной смеется… Ночью, когда никто не слышит… Он пробирается ко мне в голову и хохочет… И все время что-то говорит… Вчера он шептал, что я ее выдумал… А сегодня — что я сам ее убил…

Лазаж говорит, что это не я… Но я чувствую, что он лжет… Знаю, что я виноват в ее смерти…

Ее запах исчезает… Скоро его не станет… Скоро не станет меня… Лишь бы успеть… Я уже так близко… Все почти готово… Жертвенник Сатаны почти достроен… Кровавые жертвы давно ожидают… Князь… И его жена… Они послужат мне… Ведь это все из-за них… Если бы не они, их дочь не нашла бы себе замену… Не привела бы ко мне ЕЕ… Я бы никогда ее не узнал… И она была бы жива… В любом из миров… Где угодно… Лучше жить, никогда не зная ее, чем знать… что ее нет… Ее имя… Я не говорю его… Никто не говорит… Им нельзя… Я запретил…

Оно только мое… Как и она… Даже мертвая, она принадлежит мне… Только мне… Ее имя теперь мое клеймо… Я выжег его на себе… Там, где была стрела… На груди…

Ее имя со мной… Незаживающей раной… Оно бьется и пульсирует… Лазаж сказал, что это мое сердце… Глупый старик… Мое сердце не бьется без нее.

— Аглая! Аглая! Пожалуйста, родная… Ну открой же глаза…

Голос мамы пробивался сквозь вату в ушах. Перед глазами зависла мутная пелена.

— Вот… умница… Не закрывай… Смотри на меня, детка…

Аглая поморщилась. В школу, что ли пора? Нет… Она ведь давно ее окончила. На работу? Точно. Она же работает. Где-то…

В нос ударил резкий запах. Что-то связанное с лекарствами и больницей. От отвращения даже затошнило.

Она представила, как вдыхает аромат вина и пряностей. Аромат влажной от дождя древесины… Так пах Он… Его имя вертелось на самом кончике языка, но она никак не могла его вспомнить. Что-то сильное и резкое. Непоколебимое. И в то же время тягучее.

Это было очень важное имя. Нужно его вспомнить… Может, если представить его хозяина, тогда получится?

Аглая помнила сильные руки. Длинные пальцы. Хищный взгляд. Глаза… такие яркие. Ненастоящие. Бирюзовые. Разве бывают бирюзовые глаза?! А какие у Него были волосы… Густые, длинные, гладкие.

Он высокий… Это она помнила точно. Настолько высокий, что приходилось задирать голову. А еще у него смуглая кожа. Бронзовая. Словно бы от загара, но она точно знала, что он жил там, где солнце почти не светило.

Еще у него широкая спина. За ней она могла спрятаться от бед и невзгод. Он закрывал ее непробиваемой стеной. От всех на свете.

От мысли о его губах стало жарко. И что-то противно запищало. Мерзкий звук. Она попыталась вспомнить голос. Хриплое рычание перекрыло отвратный писк. Он по-животному рычал, и от этого его мощная грудь вибрировала. Ей нравилось прижиматься к его телу и чувствовать легкую дрожь.

Нравилось, как он целует. Колючими жадными поцелуями, словно пытался поглотить ее всю. Съесть без остатка. Потому что он — хищник. А она — добыча. Так просто было покориться ему. И так невыразимо поздно.

Но почему? Почему поздно?! У них больше нет времени?

— Аглая… Милая… Пожалуйста, приди в себя… Проснись…

Она помнила, что он принц. Но ведь принцев не существует. Они есть только в сказках.

Наверное, ей просто приснилось.

— Аглая… Очнись же…

Нужно просыпаться. Пора на работу.

Аглая подняла веки и тут же опустила. Свет бил в глаза, голова раскалывалась на части. Во рту было ужасно сухо. Странный писк в голове раздражал до истерики.

Да что же это так пищит?!

— Аглая! Боже… Неужели?! Ты видишь меня? Слышишь?

Аглая с трудом повернула тяжелую голову. Взволнованное лицо матери немного расплывалось, но чем чаще она моргала, тем отчетливее видела. Она смогла разглядеть глубокие морщины, которых не помнила, темные круги под глазами, которых раньше не было, и седые волосы. А ведь мама следила за собой.

С трудом ворочая языком, Аглая спросила:

— Что… с тобой… случилось?

— Боже мой, милая… — Мама бросилась к ней. Начала гладить голове, целовать щеки. — Ты снова со мной…

Разве она куда-то уезжала?

Аглая попробовала обнять мать в ответ, но едва смогла подергать руками.

— Пришла в себя? — Незнакомый мужской голос резанул по вискам.

Аглая с трудом перевела взгляд в сторону, ища его обладателя. Седой немолодой мужчина в белом халате смотрел на нее так, словно увидел что-то необычное.

Вяло закопошилась мысль: она в больнице. Да-да, точно. Это больница. А вот этот седой старик — врач. И почему-то мать рыдает.

— Елена Николаевна, не плачьте… Вы ее пугаете…

Мужчина принялся заглядывать ей в глаза и что-то говорить, но Аглая его не слушала. В груди как-то странно кололо, и шея жутко болела. Слева и справа. И почему-то захотелось плакать.

Не хватало чего-то важного. Кого-то важного. Не хватало аромата горячего вина. Мягких и одновременно колючих губ. Длинных пальцев. Волчьего рычания.

Вихрь воспоминаний обрушился снежной лавиной. Аглаю погребло под яркими вспышками. Ее на куски разрывало. Она не могла ни на чем сосредоточиться. Одна за другой картинки сменяли друг друга. Огромный зал. Трон. Высокие послы. Золото и драгоценности. И взгляд. Бешеный бирюзовый взгляд, от которого кожа раскалялась, а кровь кипела. Черно-голубой шатер, свечи. И Он. Такой сильный, жестокий, хитрый. Его губы, слова, поцелуи. Прикосновения. До жгучего стыда откровенные ласки и пожирающий взгляд.

Он был в каждом воспоминании. Одетый в черное. Сильный. Смертоносный. Жесткий и жестокий. Он говорил, шептал, улыбался. И все время смотрел на нее. С голодом. С жаждой. С желанием. С любовью.

Он держал ее. Не отпускал. Даже на расстоянии в тысячу миров, сквозь все время Вселенной, его пальцы держали ее сердце. Бедное, вырванное с корнем, истерзанное. Сердце, которое впервые любило. Которое больше не полюбит никогда. Потому что осталось там. У него.

Аглая вспомнила имя. Его звали Дамазы.

— Аглая, милая… Что происходит?

Аглая с трудом сосредоточилась на словах матери. Прошла уже неделя с того момента, как она пришла в себя. Чертова неделя.

Неделя, за которую ее жизнь превратилась в ад. Она не знала, сколько еще так выдержит. Но точно не долго.

— О чем ты, мам?

Нечеловеческих усилий стоило держать себя в руках и делать вид, что все… нормально. Но все не было нормально. Она сходила с ума и понимала это.

Сначала он казался ей выдумкой. Собственной иллюзией. Мало ли что могло привидеться, пока она лежала в двухнедельной коме.

Но стоило выйти из больницы, как она во всем убедилась. Заперлась в своей комнате, разделась догола и маниакально изучила собственное тело.

На груди и спине осталась тонкая сеть шрамов. Шея с обеих сторон оказалась искусана. Следы зубов наслаивались один на другой и горели, словно клейма.

Ей не приснилось. Не приснилось. Не приснилось…

Он существовал. Но остался там. В чертовом Фьорире, будь он проклят!

— Ты изменилась… — Мать суетливо передвигалась по кухне, пытаясь сделать вид, что ничего особенного не случилось.

Аглая понимала, что она тревожится и переживает, что не может понять, что с ней. Но у нее не получалось стать прежней. Здесь была лишь оболочка, из которой вынули душу и сердце.

Она помнила лицо Дамазы. В тот, самый последний момент. Помнила, как он кричал. Ревел. От его волчьего воя, дрожали стены и осыпался потолок. Она даже помнила, как его когти впивались в плечи. И его взгляд. Безумный. Дикий. Сочащийся болью.

Эти воспоминания не давали спать по ночам.

— Детка, я понимаю, с тобой случилось что-то ужасное… Но может, ты мне все расскажешь?

Нет, мама не понимала. С ней случилось прекрасное. Самое прекрасное, что только могло быть. И в одну секунду у нее это отобрали. И сколько бы Аглая не убеждала себя, что она сама хотела этого, хотела вернуться в свой мир, легче не становилось. Становилось хуже. С каждым днем. С каждой минутой.

— Нечего рассказывать.