Горный поход - Горбатов Борис Леонтьевич - Страница 26

На походе скоро об Исакове услышал весь полк.

Комдив отметил его на разборе. Газета написала о нем. В приказе по армии его наградили ста рублями.

Орудие Исакова — лучшее в батарее. Лошади Исакова — исправные лошади. Работает Исаков, не зная ни отдыха, ни сна, не уставая.

Во встречном бою под Цнисом Исаков особенно отличился. Он ехал с орудием, приданным к походной заставе, противник обстрелял их.

Не дожидаясь указаний, с молниеносной быстротой изготовил Исаков орудие к бою и, открыв по синим убийственный огонь, заставил их замолчать.

В знаменитую ночь на тропе он проявил себя героем: отдавал спокойно распоряжения, спасал лошадей от падения, нашел место для них на ночь, сам не сомкнул глаз.

Недавно он подошел ко мне и спросил смущенно:

— Ну как там, в партию подавать?

ПОЛИТРУК МУХИН

У помполита[10] пулеметной роты Мухина лошадь широкозадая, гнедая, вялая, и имя ей — Марс.

В полку острили: политрук летит на Марсе. Он ехал впереди своей роты, застенчиво улыбающийся, всегда чем-то обрадованный: в самом деле словно витал мыслями на Марсе.

Но мысли его на земле.

Самые прозаические мысли:

«Белимов и Макарьев совершили тяжелое воинское преступление: не исполнили приказания. Дисциплина, значит, качнулась. Надо поговорить с ними.

Вышла ли газета во втором взводе? Сколько у нас неколхозников? Дорога какая хреновая. Устанут ребята. Дождь. Надо, как придем, костер мировой разжечь. — По ассоциации начинает напевать: — „Мировой пожар раздуем“, — и сразу обрывает пение. — Как там с обедом? Не застряли кухни?..» — торопливо поворачивает лошадь и едет выяснять, где кухни.

А что стихи товарищ помполит пишет, так это он и сам не отрицает. Пишет. Стихи. Но какие?

Стихи его пользуются необычайной для поэтов популярностью. С ними бросаются в атаку бойцы; огнем, штыком и мухинскими стихами встречают противника.

Они очень короткие — две строки.

Вот летит свой самолет. И по роте вслед ему летит лозунг помполита:

А вот летит чужой самолет.

Пулеметчикам помполит передает по телефону:

И лозунги эти, немного необычные, создают подъем: крылатые, они летят из уст в уста. Они становятся громовыми, ибо их кричит вся рота.

Мухин не витал на Марсе.

Он даже из роты редко когда уходил. То проводил занятия, инструктаж, беседы; то, лежа на животе, вместе со своей редакцией выпускал газеты; то шел на кухню узнать, готовится ли бойцам обед; то просто сидел и по душам беседовал с красноармейцами.

Иногда он уходил к себе в палатку и там лежал, мечтательно устремив глаза вверх. Может быть, сочинял лозунги, может быть, вспоминал свою недолгую и в общем простую жизнь: московскую пекарню, где был пекарем, тяжелый этот, пригибающий спину труд, армию, воспитавшую из него коммуниста и политрука.

Часто он сидел и разбирал книжки. Он умел и любил учиться. Было в нем какое-то уважение к книге, к газете, к печатному документу. У него всегда с собой масса вырезок. А когда шли в поход, он предусмотрительно подобрал себе целую библиотечку, руководствуясь указанными в плане темами.

Так, оказывалось, что, когда прорабатывали службу заграждений, у него у одного были нужные материалы.

Он любил говорить. Говорил цветисто, высокопарно и длинно. Голос у него застенчивый, мягкий, вкрадчивый.

Вот он едет на своем любимом Марсе, как всегда чем-то обрадованный: должно быть, пулеметчики хорошо действовали или лозунг отличный придумал.

МЛАДШИЙ КОМАНДИР

Биография младшего командира проста: она начинается в веселой теплушке.

До теплушки — колхозная степь, станица на пригорке, унавоженные соломой и конским следом жирные кубанские дороги.

Биография начинается в теплушке, где встречаются земляки, одностаничники, ранее не знавшие друг друга.

Широко распахнута дверь теплушки, льются в нее запахи чужой земли; не станица, а мир раскрывается перед жадными глазами станичника, и плывет по этому миру на лунных волнах душная и веселая, свойская теплушка.

Биография продолжается в полку, куда прибыли призывники. У биографии снимают степную, спутанную гриву волос, биографию моют, одевают в военный костюм, учат грамоте, строю; перед ней раскрывают широкий горизонт и показывают пружины, которые двигают людьми, странами и событиями.

Растет, растет вчерашний станичник. У него кости хрустят от роста.

Он скоро вызовет на соревнование одностаничника.

— А ну, кто скорей хитрую военную и политическую механику одолеет?

Он скоро напишет письмо в колхоз и колхоз свой на соревнование вызовет. А если он неколхозник, так пошлет семье наказ: идти в колхоз, а «сестре батька не слушать, потому что старое старится, а молодому по-молодому жить надо».

Он скоро остановит разбушевавшегося из-за миски борща товарища и хмуро и строго скажет:

— А матюгаться нечего. Ты боец рабоче-крестьянской, — и добавит внушительно: — Товарищ!

Он станет в свободные вечера постоянным посетителем полкового клуба. Станет комсомольцем.

Пройдет первая ступень, начнется набор в полковую школу. Его выхватят из красноармейской массы потому, что он дисциплинированнее, смышленее, политически крепче, к учебе более охоч и воля в нем и упорство есть.

И станет он тогда курсантом.

Полковая школа! Это гордость каждого полка. Это гордость каждого курсанта.

— Курсанты! Не подкачать сегодня на стрельбе!

— Курсанты! Как идем? Где равнение? А еще курсанты…

— Курсанты! В нашей курсантской семье случился такой позорный случай… Не можем терпеть…

О полковая школа, кузница младших командиров, родина и колыбель их, курсантский университет, где обучают всяким наукам и хитрой технике, и мудрой политике, и кропотливой топографии, и ловкой физкультуре!

Быстро проходит год в школе. Экзамен, и на свои петлички курсант с гордостью и стыдливой важностью цепляет два или даже три треугольника.

Ах треугольники! Их не достанешь в наших местах. Приходится рисовать химическим карандашом, расплывающимся под первым дождем и окрашивающим малиновые петлицы в неописуемый цвет.

Так рождается младший командир.

Все чаще и чаще отделению приходилось действовать самостоятельно: то посланное в разведку, то в охранение, то приданное другому взводу, то оторвавшись в бою.

Отделенный командир вел людей, а голова его ломалась на части. Как жалел он тогда, что плохо учил в школе кропотливую топографию. Вот в руке схема, а на местности что-то получается другое. Как жалел он, что еще маловат его тактический кругозор: вот стреляют там, тут… Кто? Свои? Чужие? Не разобраться в этом.

Но он уверенно вел людей, и крепкая башка бывшего курсанта выручала. И отделение приходило благополучно во взвод, и во главе его шел еще более окрепший отделком.

На походе, как никогда раньше, стал младший командир политическим руководителем своего отделения.

Вошло в быт на самых коротких привалах читать статьи из газеты. И отделком разъяснял трудные места бойцам.

На тактических занятиях отделком объяснял обстановку: «Противник там-то. Положение такое-то. Нам делать то-то. Даешь образцовую работу!»

Когда шли на Пирсагат — подъем был «малость» длинен, — стали приставать бойцы. И Дядюкин бросает лозунг: