Опасная красота. Поцелуи Иуды (СИ) - Юраш Кристина - Страница 60

В наполненном народом наосе повисла такая гробовая тишина, что, казалось, пролети муха — ее все услышали бы. Я закусила костяшки пальцев, не в силах поверить.

Не в силах принять это…

Тем громче и увереннее раздался голос вошедшего в зал вампира:

— Я, Светлейший Князь Темных, Константин Леоне, глава дома Леоне, беру осужденную на казнь Монику Калдер под свое личное покровительство по праву первородного вампира.

Толпа ахнула чуть ли не хором, а я подняла глаза на Его Сиятельство, безукоризненного Леоне, который, будто во сне, ступил в двери наоса и встал рядом со скамьей подсудимых, где сидела я.

— Святейший Правительствующий Синод налагает на право первородного вампира свой третий и последний интердикт, — отозвался Коул Тернер, не сводя с Леоне ледяных глаз. — Блудница будет казнена сегодня!

— Что это значит? — прошептала я Синклеру, который, как и я, как и все присутствующие здесь, не мог оторвать глаз от противостояния между кардиналом и князем, родными братьями, воздух меж которыми как будто искрил.

— Что у вас не осталось ни одного шанса, — адвокат с сокрушением покачал головой. — Леоне давал Синоду три интердикта — то есть право три раза отменить любое его решение или приказ. Два раза они им уже воспользовались, причем давно, а третью такую возможность берегли, как зеницу ока. Теперь даже сам светлейший князь не сможет никак повлиять. Кардинал Коул Тернер твердо решил вас повесить, и он сделает это сегодня. Мне очень жаль. Мы сделали все, что могли…

— Подождите! — я ухватила его за рукав прежде, чем он поднялся. — Кто вам заплатил? Теперь вы уже можете сказать… Теперь все равно, правда?

— Защищать вас меня нанял офицер Кастор Трой, — ответил Николай Синклер и прикоснулся к моей руке. — Мне искренне жаль, что я не справился…

Наверное, точно так же, недрогнувшей рукой Его Высокопреосвященство Коул Тернер когда-то подписал смертный приговор девушке, которая точно так же, как и я, его любила, но оказалась предательницей.

Наверное, мне следовало догадаться, какая участь меня ожидает… Точно такая же, что и Иуду Искариота — петля на шее.

Наверное, я заслужила такой финал, потому что поверила в человечность того, у кого ее нет.

Самое ужасное, что любить от этого Коула Тернера меньше я не стала…

В исповедальне, больше напоминающей деревянный ящик, я впервые за долгое время увидела его так близко, что мне хотелось закричать. Только он и я в маленьком закрытом пространстве — словно сон, но я не знала, волшебная греза это или самый жуткий кошмар.

Я хотела подойти к нему и опуститься перед ним на колени, как того требовал ритуал, но он сделал жест рукой, показывая, что это лишнее.

Мужчина, которого я любила и который осудил меня на смерть, настолько ненавидел меня и брезговал мной, что даже не позволил к себе приблизиться.

— Так странно… — сказала я тихо, не сводя с него взгляда, вбирая все его черты, идеальные и холодные черты. — Я тысячу раз представляла, что скажу тебе, сочинила и отрепетировала десятки монологов, представляла, какие аргументы приведу в свое оправдание, как буду тебя переубеждать… И вот сейчас… Не могу говорить… Не могу, прости…

С трудом сдержав рвущий лёгкие истеричный всхлип, я прижала ладонь ко рту, а кардинал молчал, прямой в своем строгом и простом черном кителе, и спокойно смотрел на меня безразличными мерзлыми глазами.

— Я не прошу прощения — понимаю, за такое не извиняются… Я просто хочу, чтобы ты знал… — одними губами прошептала я, не зная, понял, разобрал он, или нет. — Я люблю тебя. Всегда любила. Только тебя одного.

— В сердце — покаяние, в устах — исповедь, в поведении — смирение. Да простит тебе Каин всякое твое прегрешение, вольное и невольное. Да примет Лилит твою душу в царствие свое, — в ответ на это сказал Коул Тернер. — Amen.

Я поднялась по ступеням деревянной платформы в холодный пасмурный апрельский день. Накрапывал мелкий дождик, и они были скользкими, слишком скользкими под подошвами моих грубых монастырских ботинок.

В первое мгновение я испугалась — сейчас поскользнусь и упаду, но затем осознала, что происходит, и этот маленький глупый страх уступил место животному всепоглощающему ужасу и неотвратимости, которую я словно несла на своих плечах, как могильную плиту.

Она была тяжелой, такой тяжелой — не знаю, как я тащила ее на себе…

Почему не кричала, не рыдала, не билась в истерике от одного только вида нравственника с черным мешком на голове, который, скрестив руки, ждал меня на краю платформы.

От сливающихся в единое размазанное пятно лиц окружающих людей и вампиров. Многие сжимали в руках зонты — странно, дождик был не таким уж и сильным — вполне можно было обойтись без них.

От прямого темного силуэта Коула Тернера, который стоял в отдалении ото всех, сцепив руки в черных кожаных перчатках — сестра Анежка Гурович услужливо держала над его головой большой раскрытый черный зонт.

И от мерно покачивающейся прямо перед моим лицом толстой веревки с петлей, которую палач надел мне на шею и затянул.

Делая частые неглубокие вздохи, я задрожала, ощущая тяжесть пеньки, шершавая текстура которой терлась о мою шею, подавляя в себе желание схватиться за нее и попытаться повиснуть на ней — это только продлит мои мучения…

А в следующее мгновение, даже не взглянув на меня, Его Высокопреосвященство, кардинал Коул Тернер коротко кивнул стоящему около платформы нравственнику, и тот дернул за канат, приводящий в движение ту часть платформы, на которой стояла я.

Люк под моими ногами открылся, я полетела вниз, но повисла на веревке. Мои шейные позвонки, ломаясь, тихо хрустнули.

В эту секунду я умерла.

ГЛАВА 27

Новая жизнь

Я поднялась судорожным, резким рывком, испуганно глотая ртом воздух, абсолютно не ориентируясь в пространстве и не в силах вспомнить, кто я есть и что со мной произошло.

И лишь спустя несколько минут дикой, бесконтрольной паники, окружающие предметы обрели цвета и очертания, а я — память в виде смутных видений, но не абсолютный контроль над телом.

В руках и ногах чувствовалась противная, дрожащая слабость, поэтому я сочла за лучшее опуститься обратно на постель, с которой вскочила, для лучшего оценивания обстановки.

И вот тогда до меня дошло, что это вовсе не постель, а металлический стол — узкий и холодный. А я, совершенно голая, лежала на нем, укрытая простыней.

Затем пришли еще кое-какие детали — стены, до половины обложенные зеленым кафелем, тусклый свет мертвенно-синих ламп и два узких стола неподалеку от меня, точно так же накрытые простынями.

Это была секционная для вскрытия, куда однажды привел меня Кастор Трой.

Я находилась в морге.

В моих странных, путанных мыслях мелькнула жутковатая догадка — я мертва, а в сознании нахожусь только потому, что превратилась в призрак. Совсем скоро сюда явится коронер, отталкивающий Малюс и я, витая под потолком, буду наблюдать, как он препарирует мое мертвое тело…

Но я была жива. Я дышала и чувствовала.

Чувствовала холод металла подо мной и сухую шершавость простыни, чувствовала ломоту в одревеневших мышцах и навязчивый, тяжелый трупный запах, стоявший здесь. Я чувствовала ужас, потому что часть моего сознания все еще переживала момент, когда Коул Тернер кивнул палачу, тот дернул канат и петля захлестнула мою шею.

Жива, о святые небеса!

— Вот ты и очнулась, моя милая малышка, — послышался совсем рядом чей-то голос. — Мне очень хотелось быть рядом с тобой в этот момент. О, каким долгим и томительным было это ожидание! Один раз даже стало страшно, что ты не очнешься… Действительно стало очень страшно, поверь!

Я не видела источник голоса, но он показался мне хорошо знакомым и… вселяющим тревогу. Попыталась повернуть голову, но шея отозвалась такой резкой и мгновенной болью, что, тихо простонав, я оставила эту попытку.

— Больно? Моя ты бедняжка! Тебе столько всего пришлось пережить, нежная, хорошая, чудесная, трепетная девочка, любимая, бесконечно любимая… — продолжал голос и я ощутила, как меня ласково погладили по волосам. — Бесконечно любимая Его Высокопреосвященством маленькая сучка! О, ты заплатишь за это… Сегодня ты утолишь все мои страдания!