Мифическое путешествие: Мифы и легенды на новый лад - Гейман Нил - Страница 16

Уходя, Койот всегда оставляет за собой пустоту. Вот и на нашем городишке плясал, пока не стоптал его в прах. В том-то и подвох, и никому его вовремя не раскусить.

Но ведь у всех у них родились дети, не так ли? Не показалось же им! Так что ж с их детьми теперь сталось?

Память – забавная штука: только одна Сара Джейн (недвижимость, Ротари-клуб, Книжный Клуб По Средам) и в силах на самом деле вспомнить своего малыша. Остальные помнят лишь кукурузу да ощущение бега, стремительного бега всей нашей стаи по бескрайнему полю, к красному с золотом (цвета «Дьяволов») заходящему солнцу. По-моему, так оно милосерднее.

– Почему я? – спрашивает Сара Джейн свой бокал с джином.

– Ты же была королевой, – говорю я. – Вот потому и ты. Пусть только на минуту.

«Здорово было, ведь верно?» – хочется сказать каждому, вспомнив, как все мы были заодно. Как все мы были племенем, а Койот учил нас выращивать такие странные штуки.

– Отчего ты осталась? – желают знать все.

Отчего я не отправилась с ним, когда он ушел? Разве мы с ним – не одного поля ягода? Разве не мы с ним вечно плели тайные сговоры?

– Койот побеждает в большой игре, – говорю я.

А мне достается пир после победы, но об этом я не говорю никому.

Наутро после финального матча я проснулась раньше всех остальных. Все отрубились там, где упали, разлеглись на нашем пятачке, будто в него угодила бомба. Ни кукурузы, ни арбузов, ни тыкв – только с озера тянет промозглым туманом. Пробудилась я оттого, что невдалеке, в полумраке, затарахтел движок моего пикапа, а уж этот-то звук мне знаком лучше, чем мамины крики. Подбегаю к машине, а она уже тронулась, медленно катит по тряской грунтовой дороге, а за рулем – никого, а Койот сидит в кузове, окруженный детишками, да знай себе хохочет. Детишкам лет так по восемь, а может, по десять, и все они – вылитый он: кожаные куртки, коварные ухмылки, черные волосы вьются по ветру. Взглянул Койот на меня и помахал рукой: еще, дескать, свидимся. Не в первый, в конце концов, раз.

Так вот, помахал он мне и отдал футбольный мяч одной из своих дочерей. А та – фигурка точеная, безупречная – подняла мяч высоко вверх, пробуя новые силы. Поднять – подняла, но не бросила. Наоборот, прижала к груди, будто собственное сердечко.

Плут[26]

Стивен Барнс и Тананарив Дью

Этот американец появился в то время, когда дожди обходили нас стороной, травы пожухли, водопои обмелели, а Земля явила взгляду свои истинный возраст.

Принес его к нам быстрый Паук о пяти лапах, ярко блестящий на солнце. День его появления я нарисовал на стене священной пещеры, куда мы возвращаемся раз в году, чтобы спеть предкам нашим новые песни. Я, как и мой отец, и отец моего отца, навещаю Пещеру Теней куда чаще. Здесь, под высокими сводами, на глазах покойных отцов, я рисую на каменных стенах разноцветной земною глиной, смешанной с жиром антилопы-канна.

Мое имя – Кутб, что означает «Защитник Людей». Теперь я уже стар. В моей голове хранится история моего народа, ее-то я и рисую на стенах пещеры. Рисую естественную, настоящую жизнь: добытых охотниками зверей, и капли дождя, упавшие на мои щеки, и нескончаемый, повторяющийся снова и снова ход жирафа, антилопы и льва туда, к северу, через земли, среди белых людей со времен их Великой Войны называемые Восточно-Африканским разломом, ну, а мы, Люди, называем их Родиной.

Рисовать Пауков нелегко, потому что сотворены они не природой. Их спины круглы, как серебряный черепаший панцирь, но велики, точно хижина, в которой, ничуть не мешая друг другу, могут улечься спать целых шесть человек. На пяти лапах Паук мчит по равнине быстрее гепарда. Пауки служат белым людям вместо ног и тех ящиков на колесах, в которых белые ездили, когда я был еще мал. Редкое это зрелище – белый, идущий пешком…

Но этот чужак был не белым. Черты его лица напоминали мои, однако в ночи его кожи таился неяркий оранжево-красный огонь. Ростом он превосходил меня на целую голову, сложен был, точно бегун, хотя обогнать его могли бы и наши дети. Глаза он скрывал за стеклами, скрепленными проволокой, а тело – под белой рубахой и курткой цвета песка.

Пришелец сказал, что его имя – Каген, а это очень похоже на Кагна – Плута, Богомола из наших преданий, того, кто больше всего на свете любит антилоп-канна. В честь Кагна я и рисую на стенах Пещеры Теней глиной, замешанной на жире его избранниц.

Настоящего языка, речи Людей, пришелец не знал. Зато говорил на суахили – языке тех, кто живет далеко на востоке. Я знаю и эту речь, и язык кикуйю, живущих в огромных стойбищах и в долинах намного ближе к угодьям Людей, так что друг друга мы поняли. Голова Кагена оказалась до краев переполнена землей под названием «Америка», а нас он называл «братьями» – из-за ночи собственной кожи, но для нас-то был просто еще одним белым. Наши дети посмеялись над ним, а он захохотал с ними вместе.

Детям он принес в дар безделушки и сласти, мужчинам – табак и металл на ножи, моей второй жене, Яппе, подарил ткани на платье. Спросил, нет ли у меня сыновей, а я ответил, что когда-то имелись, но все разошлись по огромным стойбищам, и больше я их не видел. А он сказал, что хочет усвоить наши предания и знания о народе растений. Сказал, что голова его пуста, и потому знания ему очень нужны. Пустая голова, это ж надо! Так наши детишки и прозвали его Пустой Головой.

Я засмеялся, и он засмеялся, как будто согласие меж нами достигнуто. Ну что ж, Кагену нужны были знания, а мне хотелось нарисовать его историю, и потому я согласился его поучить. Много дней наблюдал за ним краешком глаза, и, познакомившись с ним получше, повел в Пещеру Теней, взглянуть на рисунки отцов и дедов.

Пещера Теней – в середине большого круга. Этот круг мой народ обходит за несколько лет, переселяясь с места на место, туда, где найдется вода и новая дичь. Однако священная пещера всегда остается от нас в двух-трех днях пути. Зев ее и широк и высок – куда выше человеческого роста, – но, входя, мы в знак почтения опускаемся на четвереньки. В глазах богов все мы – несмышленые дети.

Оказавшись внутри, зажги факел и погляди, как прыгают тени к шипастому потолку. Сердце мое всякий раз улыбается при виде гладких камней, пересохшего русла ручья, а особенно стен, покрытых бессчетными рисунками – кое-какие сделаны в те времена, когда у людей еще имелись хвосты.

– О-о, это ты рисовал Войну, – сказал Каген, указывая на тучи и вспышки над пылающим горизонтом, изображенные моей рукой.

Его слова обнадеживали: быть может, разума он все-таки не лишен.

Я объяснил, что мы не зовем Великую Войну, в которой пятьдесят лет тому назад, когда я был еще мал, так пострадали белые, «войной». Мы называем ее временами безмолвного грома. Грома, который слышишь не ушами, а телом.

– Нет, не безмолвного! – возразил Каген. – Далеко не безмолвного.

И после этого он рассказал, что в наш мир явились существа с другого солнца на странных всесильных машинах, разом сделавших все знания белого человека бесполезными. Эти машины разрушили величайшие стойбища во всем мире – некоторые даже больше, чем Дар-эс-Салам!

– А что же остановило эти создания с их машинами? – спросил я, запечатлевая сказанное Кагеном в голове и рисуя всю эту историю на стене пещеры, как был обучен отцом. – Может быть, белые тоже сумели построить великую машину да пустить ее в драку?

– Никто этого не знает, – пожимая плечами, ответил Каген. – Догадок куча, ответов – ни одного. Кто говорит – болезнь, кто – будто они сами между собой передрались. Выползли мы из-под развалин, а повсюду вокруг – эти огромные железяки. Все до единой мертвые. Мы их взломали, осмотрели машины и многому научились. Эти машины изменили всю жизнь.

– Так значит, это дары богов, – сказал я.

Как часто люди забывают вознести хвалу тем существам, что за нами присматривают!