Упавшие с небес (СИ) - "Майский День" - Страница 17

Мне показалось, что разучился понимать тангерский язык или просто не догоняю в силу общей растерянности, потому рискнул переспросить:

— Кого?

— Транзитный пассажир. И в благодарность за услугу лишь поверхностный досмотр.

Нажим я ощутил вполне, и не успел ещё сообразить, какими бедами грозит прозвучавшее нетривиальное сообщение, когда мы уже дошли до портала и я воочию увидел, кого навязывал мне пограничник чужой расы. Если честно, я даже не особенно удивился. Всегда со мной так случалось: если одна беда задевала краем, то другая влепляла заряд прямо в лоб.

Глава 8

Он стоял и лениво озирался, пока мы делали последние шаги, а потом кивнул небрежно тангеру и безошибочно направился в кают-компанию. Тот палач, что привлёк моё внимание в кафе, но так ничего плохого мне и не сделал. Пока. Теперь я начинал понимать — почему. Время ещё не подоспело. Страж растягивал грядущее удовольствие.

Желание выстрелить ему в спину так обожгло душу и пальцы, что пришлось сжать кулаки. Этот жест тоже выглядел недружественно, но пока не вызывал опасений. Разрядник буквально прожигал карман, просясь в дело. Как тангеры убрались прочь, я толком и не запомнил. Очнулся стоя возле наружного люка и упираясь в него ладонями, словно хотел выйти вон из корабля и топать по космосу, пока не доберусь куда-нибудь туда, где можно спросить со всех и за всё. С каждым прожитым среди людей годом я всё явственнее убеждался, что вина моя, какова бы она ни была, намного слабее наказания. Несоразмерной казалась водружённая на шею повинность и отобранная память тоже. Всякий хочет знать, за что страдает, нечестно не сообщать об этом, заставляя мучиться ещё и предположениями: от пустячных до самых страшных.

Я дистанционно велел Тревору увеличить скорость, совсем мы и не останавливались, но после прыжка разгон на ровный ход бывал неизбежен, а потом пошёл выяснять за какие особенные провинности мне прислали палача прямо на борт, да ещё в нетривиальном единственном экземпляре.

Даниель, как всякий уважающий себя инженер, после чужого наглого вторжения наверняка засела в своей рубке, чтобы проверить досконально записи и показания бортовых систем контроля. Таисия без матери вряд ли сейчас рискнёт болтаться по кораблю, так что появилось время для приватного разговора.

Незваный гость сидел за общим столом разглядывая заурядный дизайн каюты.

— Что? — спросил я совершенно как в прошлый раз.

Наверное, трепыхалась в душе надежда, что разговор повторится словно в страшном сне, после чего этот красивый до уродливости экземпляр просто исчезнет. Для действующего ангела или кем он там был, не велик ведь труд промчаться сквозь всю вселенную, посмеиваясь как над сжатиями, так и над выполаживаниями, которых боится до нервных судорог любой нормальный пилот.

А ещё пробудилась смутная надежда узнать хоть что-то новое о собственной судьбе помимо очевидного факта, что лёгкой она по-прежнему не будет.

— Садись, поговорим, — ответил ангел, стирая из реальности первый, благоприятный вариант.

Он указал мне место напротив, а потом ногтем среднего пальца стукнул по гладкой поверхности стола. Пустяковый, хотя и нелепый жест выглядел безобидно, но я ощутил тянущее чувство неуверенности. Мне показалось, что в мире существенно сместились настройки, вот только я не мог понять, как именно. Впрочем, стоило ли тягаться с высшим существом мне, ничтожному человеку?

— Что тебе надо? — спросил я агрессивнее, чем намеревался вначале. — Пришёл делать гадости — так делай. Я изучил все ваши палаческие ухватки, если сумеешь чем-то удивить, то я удивлюсь.

Он не отвечал, разглядывал меня с отстранённым интересом скучающего энтомолога. Для него я был и остался букашкой. Я не помнил своих прошлых высот, не постиг падений, и злобное высокомерие тех, кто низверг меня во прах, откровенно провоцировало почти человеческий сейчас темперамент.

— Я уже сказал, что пришёл поговорить, — размеренно ответил этот урод. — Хотел начать беседу там, на станции, но потом решил выждать некоторое время. То, что происходило с тобой и возле тебя, требовало предварительного изучения.

Во мне не только сердце сейчас постукивало агрессивным ритмом, но заодно накапливалась и размеренно пульсировала злоба. Эта байда про необходимость отсрочки на то, чтобы вникнуть в то чего и не было, бесила хуже обычных побоев. К ним я притерпелся, а новая манера издеваться не могла не разбудить ярости. Ни со мной, ни вокруг меня не случилось ничего экстраординарного. Покупка корабля и первый рейс много значили для изгнанника, но не для ангелов, которым доступны любые небеса. Я твёрдо верил, что меня опять пытаются обмануть

— Ты не мог бы выражаться яснее?

Он ответил не сразу. Всё так же изучал поверженного в человечки собрата, словно выставочный экспонат заурядной коллекции, только теперь во взгляде прибыло брезгливости. Вероятно, для этого существа с белоснежными крыльями и помыслами я выглядел мелкой ядовитой гадиной. Благости у меня от подобного отношения не прибыло.

— А что ты сам можешь рассказать о себе? — спросил он тоже отнюдь не доброжелательно.

Мало того, что я не понял вопроса, так ещё никак не мог постичь иного: почему этот посланец так себя ведёт? Что бы ему стоило выказать дружелюбие? Да, я бы не повёлся на сладкое: не привык, чтобы меня обвешивали соплями соучастия, но такой подход смотрелся бы логично. Если желаешь что-то выведать у противника, покажи себя милым. Я сам этого не умел, но люди пользовались простым приёмом постоянно, и у них получалось.

Я не ответил, заставил свой гнев чуть притихнуть и произнёс довольно спокойно:

— Представился бы для начала. Что за разговор, когда один из двоих смотрит исключительно сверху, да ещё с изрядной долей презрения.

Он улыбнулся. Человеческая гримаса на ангельском личике выглядела откровенно лживо.

— Можешь придумать мне любое имя, если тебе так необходима эта зацепка.

Вертелись на языке разные слова, но помимо здоровой злости билось во мне и отчаяние.

— Джон Доу подойдёт?

— Как скажешь.

Обмен пустячными репликами успокоил, отчасти восстановил душевное равновесие, и я сумел поинтересоваться почти доброжелательно:

— Так что же ты хотел услышать, задавая свой нелепый вопрос? Вы там, на небесах, и так осведомлены обо всём в деталях. Если вообще заморачиваетесь моими обстоятельствами.

— Безусловно, — не стал он спорить, кивнул рассудительно. — Только действительно важные вещи может знать о себе лишь сам индивидуум. Со стороны не всё можно рассмотреть.

Надо же, обозначил меня нелепым обобщённым словом лишь бы не произносить имён. Обиделся на Джона Доу? Незамысловатость предположения неожиданно развеселила и помогла взять себя в руки. В целом, конечно, я так и не переставал кипеть, но соображать начал немного успешнее прежнего.

— То есть в голове у меня вы не копаетесь? — уточнил я как мог невинно.

Он спесиво дёрнул губой, но я уже понял затруднение. Не рисковали они считывать мои мысли, не иначе опасаясь разворошить ненароком скрытое и допустить к нему моё сознание. Прежде только предполагал, теперь почти убедился. А раз остерегаются, то и перетопчутся. Я молчал.

Что бы там не хотел услышать этот надутый спесью ангел, отвечать на вопрос не следовало. Скажу какую-нибудь глупость и раз — попаду в точку. И этот манекен с глазами встанет и уйдёт или просто растворится в воздухе. Я догадывался, что для ангелов нет преград. Когда-то и я был таким, но меня спихнули с небес и тем самым наделили законным правом недолюбливать инициаторов этого процесса.

Я знал, что присутствие Джона Доу на борту вполне может закончиться для меня привычной нешуточной мукой, когда в рубку для очередного маневра придётся ползти, захлёбываясь кровью и стонами, но пока спесивый страж оставался на борту, существовал и крошечный шанс что-то о себе узнать.

Я произнёс с небрежной уверенностью хозяина положения: