Смертельный выстрел - Рид Томас Майн - Страница 27

Пока судьи совещались между собою, в коттедже часы пробили полночь. Не успел еще стихнуть последний удар, как со стороны ворот послышался чей-то голос, не принадлежащий, по-видимому, никому из участвовавших в совещании.

— Здесь масса Вудлей? — спрашивал голос.

— Да, он здесь, — отвечали ему.

— Могу я видеть вас, масса Вудлей? — спросил опять голос.

— Разумеется, — сказал охотник, направляясь к воротам. — Мне как будто бы знаком этот голос, — продолжал он. — Это ты, Синий Билль?

— Тс-с, масса Вудлей! Не кричите, ради Бога, не называйте громко меня. Услышат вот те люди, пропал тогда ни за что ни про что бедный негр.

— Не бойся ничего, Билль! В чем дело? Ты чего это говоришь так таинственно? Случилось что-нибудь? А, понимаю! Ты ушел в неположенное время. Кому из них дело до этого, а я тебя не выдам. Говори, зачем ты пришел сюда?

— Отойдем подальше, масса Вудлей, и я все расскажу вам. Я не смею говорить здесь… Не надо, чтобы они видели меня. Уйдем в сторону от дома, в тот лесок… Там я скажу, зачем пришел. Негру надо сказать что-то… очень, очень важное. Да, масса Вудлей, очень, очень важное. Тут дело о жизни и смерти.

Сим не медлил больше и, отворив ворота, вышел на дорогу; отсюда он последовал за негром, который провел его в чащу кустов.

— Ну, в чем же дело? — спросил Вудлей негра.

— Масса Вудлей, хотите знать, кто убил Чарльза Кленси?

— Как же, Билль, ведь мы все время только об этом и говорим… хотим, разумеется, знать. Но кто может это сказать?

— Негр может.

— Ты это серьезно говоришь, Билль?

— Так серьезно, что совсем не буду спать, пока не расскажу своей тайны. Да и старуха не будет спать. Нет, масса Вудлей, Феба не даст мне покоя, пока я не сделаю этого. Она говорит, что каждый христианин должен так поступать, а мы с ней оба методисты. Ну, а теперь я скажу вам, что человек, который убил Чарльза Кленси, был мой собственный масса… молодой масса… Дик.

— Билль! Ты уверен в том, что говоришь?

— Поклясться могу, что это правда, настоящая правда и ничего больше, кроме правды.

— Но какие доказательства у тебя есть?

— Доказательства! Да ведь я мог видеть это собственными своими глазами, и если я не видел, зато слышал собственными ушами.

— Черт возьми! Да это ведь настоящая, несомненная улика!.. Расскажи, Билль, все, что ты видел и слышал.

— Да, масса Вудлей, я все расскажу.

Десять минут спустя Симеон Вудлей узнал все, что было известно Биллю, который передал ему до мельчайших подробностей все, что произошло во время его неудачной охоты.

— Так письмо выпало у твоего господина, говоришь ты, когда он бежал? И ты поднял его? А захватил ты его с собой?

— Здесь, вот оно!

Негр передал письмо и фотографию.

— Прекрасно, Билль! Это поможет нам объяснить многое. Ты желаешь, быть может, чтобы я сделал что-нибудь для тебя?

— Боже мой, масса Вудлей, вы это лучше знаете. Не надо говорить вам… Если только старый Эфраим Дерк услышит, кто был этот негр, который все слышал и рассказал, жизнь Синего Билля станет не дороже шкуры опоссума. Каждый час днем и каждый час ночью будет гулять по спине его бич. Он забьет меня до смерти.

— Правда, — сказал Вудлей. — Да, трудно будет спасти тебя, если он узнает об этом. Он не должен знать и не узнает. Обещаю тебе это, Билль! Никто у нас не узнает, что ты это сказал мне. Иди себе спокойно домой и не бойся. Ты ни в чем не будешь замешан. Будь я проклят, если я навлеку несчастье на тебя!

И, дав это торжественное обещание, охотник простился с негром, который осторожно пробрался к себе домой, и с тех пор спокойно и без страха спал и сидел рядом со своей Фебой.

С нетерпением ждали возвращения охотника суд Линча и присяжные, хотя еще до его ухода произнесли мысленный приговор обвиняемому, гласивший «виновен и не заслуживает снисхождения».

Тем временем к коттеджу прибывали и те соседи, которые после дневных поисков убитого вернулись было обратно домой. Узнав о смерти мистрис Кленси, они спешили к дому покойной, чтобы выразить ей свое безмолвное сочувствие. Было уже за полночь, когда у коттеджа собралась такая толпа, какой еще там никогда не бывало. Каждый, подойдя к дому, входил в комнату, чтобы поклониться телу усопшей, бледное лицо которой взывало, казалось, к правосудию. С трудом сдерживали посетители свое негодование и, выходя оттуда, многие из них громко клялись добиться правосудия и мести.

Когда Вудлей вернулся, вся толпа мгновенно окружила его, с нетерпением ожидая, что он скажет. Он тотчас сообщил все, что слышал, но не назвал имени того, кто принес ему это известие.

— Когда он кончил свой рассказ, — продолжал Вудлей, — он передал мне письмо, выпавшее из кармана Дика Дерка. Оно здесь у меня. Оно прольет, может быть, новый свет на все дело. Хоть, я думаю, вы согласитесь со мной, что оно и без того ясно.

Все согласились с ним, а один крикнул:

— Чего тут еще толковать? Чарльза Кленси убили… да, убили. И сделал это Дик Дерк.

Некоторые, однако, пожелали прочесть письмо, не только из любопытства, но также и из желания убедиться в виновности преступника. «Вреда от этого не будет, — говорили они, — а между тем там может оказаться что-нибудь новое».

— Прочитайте его, Генри Спенс! Вы ученый, а я нет, — сказал Вудлей, передавая письмо школьному учителю, который тотчас же взошел на крыльцо и, поднося письмо к свече, объявил прежде всего, что оно написано женской рукой.

— Чарльзу Кленси! — прочел он.

— Чарльзу Кленси!.. — с удивлением воскликнули многие из толпы. Кто-то спросил:

— Это то самое письмо, которое выпало у Дика Дерка?

— То самое, — ответил Вудлей.

— Терпение, товарищи! — сказал плантатор, изображавший собою председателя. — Не перебивайте, пока не прослушаете всего.

Наступило молчание. Спенс открыл конверт и вынул оттуда фотографию; взглянув на нее, все с громким удивлением признали в ней Елену Армстронг; но еще больше удивились все, когда Спенс прочел подпись внизу фотографии:

«Елена Армстронг тому, кого любит».

— Дальше, Спенс! Читайте письмо! — крикнул чей-то нетерпеливый голос.

— Да, читайте! — прибавил другой. — Мы, я вижу, попадаем на верный след.