Последняя точка
(Удивительные свидетельства монахов и иных лиц, живыми проходивших мытарства) - Серикова Валентина - Страница 13

Действительно, я увидела свое тело, и мне сделалось страшно. Преподобный Онуфрий перекрестил меня, и я проснулась. Полтора часа я не могла говорить, а когда заговорила, то стала заикаться. Кроме того, ноги мои отнялись до колен, и я не могла ходить, меня носили. Доктора не могли излечить меня. Наконец 25 сентября 1912 года меня принесли в женский монастырь города Богодухова Харьковской губернии, где находилась чудотворная Каплуновская икона Божией Матери. 26 сентября я приобщилась святых Таин Христовых, отслужила молебен перед этой иконой, и, когда меня поднесли к иконе и я приложилась, то мгновенно исцелилась. Тут я вспомнила слова преподобного Онуфрия, когда я была близ Богоматери: «Здесь твоя надежда».

Еще прямо после сна я решила удалиться из мира, а после исцеления я уже не могла дождаться возможности уйти в обитель. Меня звали поступить в Богодуховский женский монастырь, где я исцелилась, но я сказала монахиням, что мне хотелось бы уйти подальше от знакомых. Спрашивала я о святых Марфе и Марии, но никто не знал, есть ли обитель во имя их. Однажды я пришла в свой Богодуховский монастырь и монахини сказали мне: «Евфросиния! Ты хочешь подальше уехать от знакомых. Приехала сестра из обители Марфы и Марии. Туда же поступила наша послушница Василиса». Услышав это, я была в ужасе и восторге. Скоро получила ответ от Василисы, что можно мне поехать в Москву. 23 января 1913 года я приехала и поступила в обитель. Передать не могу, что я испытала, войдя в храм обители и услышав пение тропаря святым праведным женам Марфе и Марии.

Записано отцом Митрофаном.

31 октября 1917 года.

Исповедь сестры Сергии, монахини Пюхтицкого монастыря

Монахиня Сергия (в миру Татьяна Ивановна Клименко) родилась 2 января 1901 года в Ростове-на-Дону в дворянской семье. По окончании гимназии, в 1918 году, она поступила на историко-филологический факультет Донского университета, который ей не удалось закончить из-за гражданской войны. В 1923 году в ее жизни произошла знаменательная встреча с великим старцем, тогда еще молодым, но духовно умудренным иеромонахом Стефаном (Игнатенко), насельником Второ-Афонского Успенского монастыря на горе Бештау, в десяти километрах от Пятигорска. Отец Стефан повел ее твердой поступью по пути духовного совершенства. Вскоре, ища уединения, отец Стефан ушел в затаенную пустынь, в горы, а Господь послал матушке другого великого наставника — архиепископа Иннокентия (Ястребова), который, найдя ее уже достаточно подготовленной, в 1925 году постриг в монашество с именем Сергия.

В 30-е годы преподобноисповедник схиархиепископ Антоний (Абашидзе) благословил ее учиться в Московском медицинском институте, «служить Богу на этом святом поприще». По окончании которого матушка стала врачом и до войны работала в Москве, затем в Вышнем Волочке Тверской области. Выйдя на пенсию после смерти матери, монахиня Сергия в 1955 году переехала в Эстонию и поселилась близ Пюхтицкого монастыря. Она посещала все монастырские службы, посильно помогала заболевшим сестрам, но постриг ее продолжал оставаться тайным вплоть до 1975 года, когда матушка игуменья Варвара «открыла» его. Перейдя в ограду монастыря, матушка несла послушания: в храме — чтение синодиков, в келье — Псалтыри. Монахиня Сергия стяжала глубокое смирение и высокий молитвенный настрой. 7 октября 1994 года, накануне дня своего Ангела, монахиня Сергия мирно отошла ко Господу. В молодости, в 1924 году, за год до монашеского пострига, во время тяжелой болезни воспалением легких, по молитвам ее духовного отца иеромонаха Стефана (Игнатенко, (1973 г.) ей было дано видение — прохождение мытарств, которое впоследствии она подробно записала.

В январе 1924 года я болела тяжелым воспалением легких, неделю держалась температура 40,8°. На восьмой день болезни я видела сон или видение (не знаю, как назвать), о котором хочу рассказать. В то время, к которому относится это событие, я уже три года жила, руководясь советами отца Стефана, иеромонаха Успенского монастыря на горе Бештау. В течение недели болезни сознания я не теряла, в ту памятную ночь вполне ориентировалась в окружающей обстановке, не спала и видела отчетливо всю комнату, спящую родственницу на соседней постели и зажженную свечу. Я силилась читать про себя Иисусову молитву. Сначала все шло как обычно, но потом я стала ощущать злую силу, сопротивляющуюся молитве Иисусовой и стремящуюся меня отвлечь от нее: то плыли передо мной пейзажи дивной красоты, то звуки симфонического оркестра врывались в мое сознание. Один момент — я залюбуюсь, заслушаюсь, оставив слова молитвы, и… злая сила потрясет меня всю до основания.

Монахиня Сергия (Клименко).

В такой борьбе, томясь от жара, но в полном сознании, я вдруг вижу перед собой отца Стефана с крестом на груди. Отдавая себе отчет в невозможности его появления, я начала читать «Да воскреснет Бог…», памятуя совет отцов Церкви. Отец Стефан дожидается окончания молитвы, говорит с улыбкой «Аминь» и… берет меня. Иным словом я не могу выразить пережитого, — в мгновение ока душу взял из меня. Мы очутились с ним словно в недрах земли и шли по высоким обширным пещерам, расположенным, как я чувствовала, где-то в глубине недр. Я была в монашеском, скорее в послушническом, одеянии, а отец Стефан — в своей обычной черной рясе. Он шел впереди, а я следом за ним. Путь наш шел по берегу ручья с черной, быстро текущей водой. Его русло пересекало пещеру, и мы направились к истоку его. Я подумала о том, что может означать этот поток, и мгновенно почувствовала, как отец Стефан подумал мне в ответ: «Это мытарство за осуждение» (далее также мы не говорили, но общались мысленно).

Я поняла, что нахожусь на мытарствах, которые мне пришлось бы пережить, если бы я тогда умерла. Мы подошли к истоку черного ручья и увидели, что он вытекает из-под огромных мрачных закрытых наглухо тяжелых дверей. Я «услышала» мысли отца Стефана, объясняющие мне, что там, за этими ужасными дверями, мытарства за смертные грехи. Чувствовалось, что там царят невообразимый ужас и страдание. Отец Стефан повернул от этих врат назад, и я вдруг увидела на дне ручья мою знакомую, которая и до сих пор жива. Отец Стефан, повернувшись ко мне, подумал с каким-то ударением: «Осуждение ближнего не прощается». И я с необычайной яркостью ощутила свою виновность в отношении этого греха и невозможность оправдать себя. С ужасом взмолилась я о душе, погруженной в черные воды, и… вдруг она вышла оттуда в своем человеческом облике и притом сухая. Отец Стефан объяснил мне, что если бы эта раба Божия умерла в том состоянии, в каком она была тогда, она бы погибла за грех осуждения, не покрытый покаянием. (Она, бывало, говорила, что детей в целях отвращения от греха надо приучать осуждать дурно поступающих людей). Но так как час смертный ее не настал, то она сможет великими скорбями очиститься. Слов между нами не было. Мысль отвечала на мысль непосредственно. К сожалению, я не помню всей последовательности виденного, хотя все видения передаю совершенно точно.

Мы оказались словно в магазине готового платья. На вешалках кругом висело много одежды. Было нестерпимо душно и пыльно. И тут я поняла, что эти платья — мои мысленные пожелания хорошей одежды в течение всей жизни. Здесь же я видела свою душу словно распятую, повешенную на вешалке, как костюм. Душа моя точно претворилась в платье и пребывала, задыхаясь, в скуке и томлении. Тут же стояла как бы клетка, в которой томилась тщательно одетая женская фигура: она словно умирала и не могла умереть от скуки. Эта душа задыхалась от пустоты и скуки тех суетных тщеславных желаний, которыми тешилась в жизни мысленно. Я поняла, что все это представляет мытарство за мшелоимство, за суетную любовь к красивым одеждам. Меня охватило чувство вины — такой осязательной она никогда не ощущалась при жизни. Стало понятно, что в случае моей смерти здесь бы мучилась, томясь, в пыли моя душа.