У истоков России
(Историческая повесть) - Каргалов Вадим Викторович - Страница 15

Князь Даниил повернулся к Антонию, ударил кулаком по столу:

— Куда зовешь своего князя, боярин? С огнем играешь?

— Не привыкли Александровичи бояться врагов… — начал было Антоний, но князь Даниил прервал его:

— Бояться не привыкли, но и неразумными не были. Смири гордыню, боярин! Гибельна твоя гордыня!

— Жизни не жалел, служа господину моему Дмитрию Александровичу! — вскинулся Антоний. — И сыну его служа, жизни тако же не пожалею!

— Кому нужна твоя жизнь, боярин? — жестко и презрительно опросил вдруг Даниил после минутного молчания. — Окупишь ты жизнью своею конечное разорение Переяславского княжества? Нет, не окупишь! — И добавил угрожающе: — Если б не знал твою верность старшему брату, боярин, то подумал бы, что недруг подсказывает Ивану недоброе, погибельное… Смири гордыню, боярин!

Антоний вскочил, оскорбленный. Губы его дрожали, с трудом выговаривая бессвязные слова:

— Мыслимо ли?! Слуге Верному?! Обидно се! Защити, господин Иван Дмитриевич, от поношения!

Иван съежился, боязливо переводя взгляд с обиженного боярина на князя Даниила, грозно сдвинувшего брови, и снова на Антония, ждавшего его слова в свою защиту.

Тяжелое молчание повисло в избе, и никто не решался первым нарушить его, чтобы не омрачить взаимным недоброжелательством встречу, от которой так много ждали и москвичи, и переяславцы.

Зашевелился в своем углу сотник Шемяка Горюн, будто нечаянно стукнул по полу ножнами меча.

Заскрипела, отворяясь, дверь. И все повернули головы на этот скрип, почувствовав неожиданное облегчение.

Заполнив дверной проем широкой окольчуженной грудью, наклонив под притолокой голову в островерхом шлеме, в избу тяжело шагнул седобородый мрачный великан. С конца плети, зажатой в могучем кулаке, падали на пол капли воды.

— Сей муж Илья Кловыня, воевода московской конной рати! — торжественно возгласил Даниил. — Где твои люди, воевода?

— Семь сотен ратников, как велено было, возле деревни стоят, — прогудел Кловыня. — Может, сам посмотришь, княже?

Переяславцы удивленно переглянулись. Видно, даже многоопытный боярин Антоний не ожидал столь скорого прибытия московской конницы.

«Вот случай удалить боярина и остаться с Иваном наедине!» — решил Даниил, направляясь к двери. За ним нерешительно потянулся Иван.

Боярин Антоний тоже вскочил со скамьи, с неожиданным проворством обогнал княжича, прижался к косяку, чтобы пропустить его вперед, — решил, видно, не оставлять своего воспитанника без присмотра и на улице.

Но князь Даниил вдруг остановился возле порога, обнял Ивана за плечи и небрежно бросил Антонию:

— Ты пойди, боярин, посмотри воинство. Воевода тебя проводит. А мы с братиничем, пожалуй, в избе останемся, поговорим по-родственному…

Антоний замахал руками, не соглашаясь.

— Иди, боярин! — настойчиво повторил Даниил.

Оттесняя Антония за порог, глыбой надвинулся воевода Илья Кловыня:

— Иди!

Подскочивший Шемяка Горюн крепко взял Антония под руку, будто желая вежливо подержать, а на самом деле чуть не силой вытолкнул его за дверь.

За прикрытой дверью малое время слышалась какая-то возня, приглушенные голоса, потом все стихло.

Даниил и Иван остались одни.

Они опять сели за стол, каждый на свое место. Даниил отодвинул в сторону железный светец с тремя тонкими свечами. Свечи были из плохого воска, чадили и потрескивали, как сырые поленья в печи. Дрожащие язычки пламени отражались в серых глазах Ивана, и взгляд этих глаз казался Даниилу каким-то зыбким, ненадежным.

А Даниилу хотелось найти в глазах Ивана твердость, веру в общее дело, которое объединило бы их, самых близких людей покойного Дмитрия Александровича.

Даниил верил, что такое единение возможно, если Иван пойдет за ним, московским князем, и если дорога, которую выберет для себя переяславский наследник, будет направлена не к призрачному блеску стольного Владимира, а к достижимой дели — сохранению Переяславского княжества.

Но эти оба «если» зависели от того, сумеет ли он, Даниил, убедить Ивана в своей правоте, оторвать его от боярина Антония. И Даниил начал:

— Ответствуй, как на исповеди, как перед отцом твоим, ибо я тебе отныне вместо отца: по плечу ли тебе великокняжеское бремя? Чувствуешь ли твердость и силу в себе, чтобы спорить с князем Андреем? Готов ли на вечные тревоги, на кровь и вражду? Отвечай, как думаешь сам, ибо как мыслит боярин Антоний, я уже слышал…

И Иван на каждый вопрос без промедления отвечал:

— Нет! Нет! Нет!

— Так почему же ты идешь за боярином? — настойчиво допытывался Даниил. — Боярин прошлым жив, тебе же о будущем думать надо. Почему его слушаешь?

Иван опустил глаза, проговорил тихо, с усилием:

— Стыдно мне слабость перед отцовскими боярами показывать. Говорят они, что я-де от дела родителя своего отказываюсь, если не думаю о великом княжении…

— Стыдно? — насмешливо переспросил Даниил. — А чужим умом жить не стыдно? Запомни, Иван, княжескую заповедь: бояр выслушай, но поступай по своему разумению. Князь над боярами, а не бояре над князем. Так богом установлено — князь над всеми! Только так можно княжить!

— Трудно мне…

— А какому князю легко? — перебил Даниил. — Думаешь, мне было легко, когда сел неразумным отроком на московский удел? Бояре замучили советами да увещеваниями, вроде как тебя Антоний. Не сразу я их гордыню переломил…

— И у тебя, значит, подобное было?

— Было, Иван, было.

— Что мне делать-то? Присоветуй. Как в темном лесу я.

Даниил перегнулся через стол и принялся втолковывать свой взгляд на княжеские дела, с радостью подмечая, как тает холодок в глазах племянника:

— Не та теперь Русь, что была при батюшке твоем, совсем не та. Владимирское княжество, опора всякого великого князя, силу потеряло. Не по плечу нынче Владимиру властвовать над Русью. Призрак это, не живой человек. Опору теперь нужно искать лишь в своем собственном княжестве, крепить его, расширять. Будешь своим княжеством силен, можно и о стольном Владимире подумать, но не менять на него свое княжество, а к своему княжеству присоединять, как добавку! Но и для Москвы, и для Переяславля не скоро такое будет возможным. На десятилетия счет придется вести! А пока наше дело — сохранить имеющееся. Запомни накрепко: в одиночку ни Переяславлю, ни Москве против великого князя Андрея не выстоять! В единении спасение! Как пальцы, в кулак сжатые! В железную боевую рукавицу затянутые! Всесокрушающие! Дружбу тебе предлагает Москва. Не отталкивай ее!..

Иван растроганно всхлипнул:

— Единым сердцем и единой душою буду с тобой, княже!

Даниил расстегнул ворот рубахи, вытащил золотой нательный крест, протянул Ивану:

— Се крест деда твоего и отца моего, благоверного князя Александра Ярославича Невского. Поцелуем крест на взаимную дружбу и верность!

Иван благоговейно прикоснулся к кресту губами, в его глазах блеснули слезы.

— На дедовском кресте клятва нерушима! — строго, почти угрожающе возгласил князь Даниил. — Аминь…

Потом Даниил откинулся на скамью, обтер платком вспотевший лоб, вздохнул облегченно: «Наконец-то!» Продолжил уже спокойно, буднично:

— Конная рать с воеводой Ильей Кловыней пойдет следом за твоим обозом. Если понадобится — позови его, воевода знает, что делать. А лучше бы сам управился с великокняжескими наместниками. Андрею о нашем союзе ни к чему знать.

— Сделаю, как велишь…

— О кончине отца твоего, если в Переяславле не знают, молчи. Веди дело так, будто отец за тобой следом идет, а ты его опередил, чтобы перенять город у наместников отцовым именем…

— Сделаю, как велишь…

— Как в город войдешь, собирай людей из волостей, садись в крепкую осаду. Если князь Андрей ратью на тебя пойдет, шли гонцов в Москву.

— Спасибо, княже. Пошлю…

— Боярину Антонию пока не говори о решенном между нами.

— Не скажу, княже…

— Ну, с богом! — решительно поднялся Даниил. — На твердость твою уповаю, на верность родственную. Брат для брата в трудный час! Пусть слова эти условными между нами будут. Кто придет к тебе с этими словами — тот мой доверенный человек.