Ласковый обманщик - Деверо Джуд - Страница 2

— Да, он многое не успел из того, что хотел сделать, — довольно резко заметила Саманта. Лицо ее собеседника при этом нахмурилось. — И теперь я должна ее разыскивать вместо отца?

Адвокат нервно откашлялся, прикидывая, как скоро он сможет откланяться, чтобы это не выглядело невежливо.

— Не думаю, чтобы он в буквальном смысле имел в виду, что ты должна начать розыски. Должно быть, он просто беспокоился, что ты останешься в этом доме совсем одна и ни с кем не будешь встречаться. Мне кажется, что так как у твоей матери не было родственников, а со стороны отца из всей семьи осталась лишь его мать, если, конечно, она еще жива, я имею в виду… — Он не стал продолжать.

Саманта отвернулась, чтобы адвокат не видел выражения ее лица. Она не хотела выдать свои чувства, не хотела, чтобы кто-то был свидетелем того, как ей больно от отцовского предательства. Больше всего на свете ей хотелось остаться одной, чтобы этот человек покинул ее дом, захлопнул за собой парадную дверь и исчез навсегда. А самой потом заползти в теплое, темное местечко, закрыть глаза и никогда больше их не открывать. Господи, сколько же страшного способен пережить человек, и есть ли мера его выносливости?

Адвокат вынул связку ключей и положил ее на письменный стол.

— Это ключи от отцовской квартиры. Дейв все подготовил. Он хотел раньше положенного уйти на пенсию, переехать в Нью-Йорк и разыскать свою мать. Для этого снял квартиру и даже обставил ее. Все было готово, но тут Дейв решил провериться у врача и… был обнаружен рак.

Потихоньку он начал пятиться к двери. Саманта все еще не оборачивалась к нему лицом.

— Хочу повторить еще раз, Саманта, я очень сожалею о кончине Дейва. Я любил этого человека, и знаю — ты тоже. И хотя в данной ситуации это может показаться тебе странным, — и он тебя любил. Очень любил и желал тебе только хорошего. Поэтому я убежден: что бы он ни сделал, делал он это любя.

Адвокат сам чувствовал, что говорит слишком торопливо. Может, ему следует Саманте что-нибудь предложить? Может, все, что нужно в данную минуту, — это подставить свое плечо, чтобы дать ей выплакаться? Но правда заключалась в том, что он не хотел быть свидетелем ее страданий. Но он отнюдь не горел желанием стать ей опорой. Он мечтал скорее уйти домой, домой к своей цветущей, улыбчивой жене и никогда не возвращаться в этой дом. Возможно, и прав был Дейв, что продал его. Может, с ним связано так много плохих воспоминаний, что, только расставшись с ним навсегда, удастся стереть их из памяти.

— Я оставляю документы на нью-йоркскую квартиру на письменном столе, — проговорил он, продолжая пятиться к двери. — Ключи от входной двери получишь у хозяина дома, когда доберешься до места; а тут, на полу, коробка с вещами твоей бабушки.

Прикоснувшись к дверной ручке, поверенный Дейва испытал то же чувство, какое испытывает спринтер, ожидающий выстрела стартового пистолета.

— Саманта, если тебе что-нибудь понадобится, дай мне знать!

Она кивнула, так и не обернувшись к нему, когда он уходил. Вместо этого она продолжала смотреть на задний двор отцовского дома, где стояли потерявшие листву деревья. Впрочем, это был уже не отцовский дом. И не ее.

Когда она была маленькой, то думала, что когда-нибудь ее дети будут расти в этом доме, а теперь… Она моргнула несколько раз подряд, чтобы в глазах прояснилось. И внезапно осознала, что у нее осталось лишь девяносто дней, чтобы навсегда освободить дом своего детства.

Она обернулась и взглянула на пакет документов, лежащих на отцовском столе — да нет, ведь и стол теперь принадлежит кому-то другому! У нее был большой соблазн бросить всю эту затею и не соглашаться на то, что навязывала ей последняя воля отца. Саманта знала, что прекрасно сможет содержать себя, а понадобится — и еще кого-то. Однако если она не исполнит завещание отца, то потеряет все деньги, оставленные ей: и вырученные от продажи дома, и те, что отец копил всю свою жизнь, и, кроме того, деньги, которые передал ему в наследство его отец. Получив же деньги, если она будет бережливой, она сумеет стать финансово независимой до конца дней. И тогда сможет жить там, где пожелает, и делать то, что пожелает.

Но ее отец по какой-то непонятной причине решил, что перед тем, как эти деньги достанутся ей, она должна целый год прожить в большом грязном городе, просматривая пыльные архивы в надежде найти какую-нибудь ниточку, что приведет к женщине, которая бросила свою семью, когда Саманте — ее внучке — было всего восемь месяцев. Эта женщина оставила мужа, который ее обожал, любящего сына, невестку, которая скучала по ней, и внучку, которой теперь так ее не хватает.

Обернувшись, Саманта взяла каменное пресс-папье, и на какой-то момент ее охватило желание бросить его в окно. Но потом она медленно и аккуратно положила камень на место. Если ее отец желал, чтобы она попыталась разыскать его мать, она так и сделает. Ведь уже многие годы она делала именно то, что желал ее отец.

Саманта собралась уходить, но, замешкавшись в дверях, обернулась, взяла старомодную шляпную картонку, в которой находились все оставшиеся от бабушки вещи, и унесла ее с собой наверх. Она не испытывала никакого любопытства к содержимому этой коробки, у нее даже не возникло желания открыть ее. Саманта была твердо убеждена, что лучше сейчас вообще ни о чем не думать, ни о чем не вспоминать. Лучше заняться делом, чем терзать себя мыслями, а ей предстояло очень много хлопот, связанных с отъездом.

Глава 1

Апрель 1991 года

Нью-Йорк

Не прошло и пятнадцати минут после приземления самолета в аэропорту Нью-Йорка, как у Саманты украли кошелек. Она знала, что сама во всем виновата, потому что, когда полезла в сумочку, чтобы достать бумажную салфетку, забыла потом закрыть ее на молнию. Все, что оставалось сделать вору, так это запустить в сумочку руку и вынуть кошелек: Пропали кредитные карточки «Мастер Кард» и «Американ Экспресс» и почти все наличные деньги. Хорошо, что у нее хватило ума положить сотенную и пятидесятидолларовую бумажки в дорожную сумку — осталось хотя бы что-то.

После того, как она обнаружила пропажу, ей пришлось познакомиться с ранее неизвестной для нее процедурой — отменой кредитных карточек. Для Саманты все происходящее было одной сплошной травмой: и посещение впервые большого, страшного города Нью-Йорка, и «гостеприимство» воришки, а теперь еще и это… Для скучающей молодой женщины, сидящей за стойкой с табличкой «Жалобы», подобные претензии были привычным делом. Она выслушивала такое по пятьдесят раз на дню. Передав Саманте бланки для заполнения, она указала на плакат с телефонами компаний, занимающихся кредитными карточками, и велела самой туда позвонить. Пока Саманта разговаривала по телефону, женщина успела надуть пузырь из жвачки, который громко лопнул, отполировать, ногти, поговорить с дружком по телефону и сделать заказ своему коллеге по стойке на ленч — и все это практически одновременно. Саманта пыталась донести до сознания молодой особы, что пропавший кошелек принадлежал еще ее покойной матери, что на его кожаной подкладке был рисунок, который отец называл «психоделическим стилем». Но женщина бросила на нее невыразительный взгляд и сказала: «Ну да. Конечно…» Если бы эта особа не продемонстрировала только что такую живость и расторопность в собственных делах, Саманта, глядя в ее пустые глаза, решила бы, что женщина полная идиотка.

К моменту, когда Саманта вырвалась из «отдела жалоб», ее чемодан успели запереть в комнате со стеклянными стенами, и ей пришлось искать охранника, чтобы тот ее открыл. Это оказалось не такое уж легкое дело, так как никто из тех, к кому она обращалась, не знал, у кого же находится ключ. Более того, складывалось впечатление, что никто не знал даже и о существовании этой самой запертой комнаты.

Когда Саманта заполучила свой чемодан и тащила его за собой на тележке, а увесистая дорожная сумка свисала с плеча, ее уже колотило от усталости и она была доведена до отчаяния.