Тропа до звезд (СИ) - Лепехин Александр Иннокентьевич - Страница 46

Та дернулась и сильнее сжала пальцы, до боли в дельтовидной мышце, но Саймон лишь втянул воздух, прикрыл глаза и подождал, когда рецепторы привыкнут.

— Я знаю, что он твой друг. Возможно, больше, чем друг. Не любовник: любовников так не опекают. Ты похожа на старшую сестру, пасущую младшего брата-недотепу. Причем сироту.

Пальцы дрогнули. Хватка стала понемногу ослабевать. Стараясь не спугнуть, лоцман медленно поднял свою ладонь и положил поверх чужой.

— Я понимаю. Думаешь, незнакомо? Очень даже знакомо. Семьи лишь называют Семьями — правильней было бы «фермами». Нас рожают из года в год: чем больше, тем лучше. Дети это дар, дар это влияние, влияние — власть и деньги… Забота о малышне всегда на том, кому «повезло» появиться на свет первым, вторым, третьим. Да, я наследник. Но в первую очередь я — самый старший брат. Бессовестно бегавший от обязанностей, когда наконец смог, но все же. Я правда тебя понимаю.

Ослабевшую руку пришлось перехватить в падении. Теперь уже Саймон сжимал пальцы — не так сильно, как его собеседница, но притягивая девушку ближе, вторгаясь в личное пространство. Шепот стал едва уловим на фоне гула столовой:

— А еще я знаю вашу тайну, — Магда дернулась, но лоцман усилил хватку. — Ты переигрываешь, дело не только в сестринской заботе. Даю слово Фишера: я не трону этого человека. Он ответит на мой вопрос, только если сам захочет. Никакого давления, никаких манипуляций. А ты — ты проследишь.

Он еще секунду постоял, почти прижавшись к ней. Не ожидая ответа, просто ловя тонкий, живой аромат, звучащий даже среди кулинарных запахов. Затем забрал поднос, снова попросил прощения и вернулся к изначальному направлению.

Сзади рассмеялись, потом кто-то присвистнул и с крепким французским акцентом добавил: «О-ла-ла, Туристку бросили на лопатки!» Конец фразы состыковался с хлесткой затрещиной и новым взрывом хохота. Тряхнув кудрями, Магда обогнала лоцмана и первой финишировала у дальнего стола.

— О, ребята, — Назар оторвался от тарелки и как-то по-детски взмахнул длинными, словно накрашенными ресницами. — Тоже покушать? Чудненько!

Поймав ближайший табурет носком ботинка, Саймон наконец смог утвердиться напротив бородача. Девушка заняла место с торца, словно бдительный арбитр, и сложенные на груди руки подчеркивали избранную роль.

— Да. Кстати, привет. Еще раз. Приятного. Ага.

Подобрать нужные слова выходило непросто, поэтому лоцман мялся и мычал еще пару мгновений. Наконец он шумно выдохнул, стянул с тарелки термопленку и, не глядя, зачерпнул. Вот ведь гадство: кормят вкусно, а надо разговоры разговаривать!

— Назар, — с полным ртом выходило невнятно, зато оправдывало некоторую скомканность. — Есть разговор.

Собеседник улыбнулся, тоже отправил ложку супа куда-то под усы и погладил напрягшуюся Магду по спине.

— Есть, конечно, — улыбка, в отличие от того же Моди, не выглядела фальшивой, не казалась нарочито выработанной для удовлетворения социальных функций. — Ты из тех людей, которые не успокаиваются, пока не найдут все ответы. И до конца не верят, что ответы эти не сделают их счастливее.

— Счастье есть вопрос метафизический, — Саймон наконец справился с «пулей», оказавшейся плотным комком профилированного белка; чем-то средним между клецкой и тефтелем. — А у меня конкретный. Ладно, без околичностей: кто ты, Назар?

Тот аккуратно, не торопясь доел, отложил приборы на край подноса, опер бороду на сложенные один в другой кулаки. Магда, набычившись, сверлила лоцмана взглядом — с укоризной, и в то же время словно прося о чем-то. Вокруг гремели ложками, болтали на добром десятке языков, улыбались, хмурились, смеялись и сердились. Мир был прост — и прямо сейчас он мог стать очень, очень сложен.

— Ты ведь уже угадал, — прервал молчание бородач. — Может, мне и говорить не требуется? Я… Понимаешь, я это слово ужасненько не люблю.

— Значит, правда, — губы Саймона двигались будто сами по себе, онемевшие и одновременно подергивающиеся, кривящиеся от боли и растерянности. — Значит, «Массачусетский эксперимент»…

— Это разум, — глухо каркнула Магда, поморщилась и отхлебнула из чужого стакана. — Разум лоцмана. Тело лоцмана. И его душа. Его дар.

— Спасибо, Мэг, — глядя в сторону, Назар продолжал гладить соседку по закаменевшему плечу. — Да, я не человек. Я единственный удавшийся эксперимент проекта. Удавшийся — и сбежавший.

Саймон любил море. Но сегодня море тоже любило его: яростно, властно, со всей ненасытностью. Мир, певший свои дальние и близкие песни, вдруг утратил связность, взорвался хаосом и туманными плетями. «Пуля» в желудке оказалась фугасом и рванула по пищеводу обратно…

Ответы действительно не приносили счастья. По крайней мере, не все из них.

Часть 2. Глава 15

— Пей давай. Пей, кому говорю! И блюй. Да не бойся, не на пол. Я пакет добыла.

— Мэг…

— Назар, не сейчас. Я тому повару «пули»-то его пооткручиваю. Нет, ну это ж надо: запороть биоматричный борщ… Ворчун, блюй, кому сказала!

— Мэг!

— Что?!

— Перестань. Это не суп. Это принятие.

Саймон, наконец нашедший силы разогнуться, отодвинул упомянутый пакет и молча показал Назару большой палец. Потом снова поймал неверной рукой стакан, припал к нему до упора, со всхлипом вдохнул.

— Еще, пожалуйста. Да, Мэг, это не «пуля». Это просто у одного лоцмана нервишки ни к термояду. Как ты там говорила, «перспективы лишен»? Вот она, перспектива-то. А я и правда идиот.

Под ногами суетилась пара дронов-уборщиков, чавкая патрубками и распространяя мощный запах чистоты. Соседние столики смотрели либо сочувственно, либо с иронией. Пара голосов предложила позвать доктора, но их удалось отговорить. «Фартук» на раздаче неприязненно косился, подозревая саботаж и клевету.

Скормив завязанный узлом пакет еще одному из дронов, Магда присела рядом с лоцманом на корточки.

— Ладно, Ворчун, бывает. У меня тоже было… Почти. Вывернуть, конечно, не вывернуло. Но ты бы видел эту бледную рожу, когда наш красавец поделился своей сказкой…

— Зачем обманываешь, Мэг? — голос у Назара оставался мягким, почти заботливым. Ирония лежала глубоко и тактично не выпячивала себя. — Ты хохотала, хлопала в ладоши и требовала продолжения. Словно я анекдот рассказываю.

— Ничего не понимаешь в людской психике, hermanito, — девушка привстала и ласково встрепала бороду приятеля. — Это защитная реакция. Ворчун блюет, я ржу, Ла Лоба отращивает яйца. Моди видел? Вот пример человека, который вообще забрала не поднимает. Вечно с улыбочкой этой своей.

— Моди неприятненький, — бородач поежился. — Он мне не нравится. Но я понимаю его… полезность.

— Кстати о полезности, — почувствовав, что петли в желудке и муть в голове отступают на задний план, Саймон вспомнил о цели разговора. — Вот мне как практику одно покоя не дает: подавитель же все это время работал! А ты…

— Ох, Саймон, — улыбка Назара не изменилась. — Обещаешь, что не обидишься?

Тот хлопнул кулаком по левой стороне груди и серьезно произнес:

— Обещаю. Святым Леоновым клянусь. Чтоб мне не шагнуть.

— Мужики-и-и… — простонала Магда. — Из mierda вылезут — сразу тайны мироздания им подавай.

Тем не менее, она тоже притихла, вернув себя на табурет и облокотившись на стол. Бородач побарабанил пальцами по краю подноса, затем вздохнул еще раз.

— Ты пойми одну штуку: быть лоцманом может каждый…

— Чего?! — у Саймона дернулась бровь, но Магда шикнула:

— Не перебивай! Сам напросился!

— Да, — словно не заметил Назар, — буквально каждый. Нужно только очень, очень хорошо осознавать свое место в структуре пространства-времени. Представлять и видеть себя в узоре вселенной — полностью, изнутри и извне. А для этого — учиться, тренироваться, «танцевать не только ногами, но и головой».

— Ницше?

— Ницше, — согласился собеседник. Уменьшительно-ласкательные суффиксы из его речи пропали полностью. — Пойми и другое: тебе и прочим «природным» лоцманам проще. Вы как зоркие среди близоруких, обладатели музыкального слуха в толпе глухих. Вам не надо представлять, вы и так видите, слышите, ощущаете.