Тропа до звезд (СИ) - Лепехин Александр Иннокентьевич - Страница 36

К слову, сам бывший вояка обнаружился тут же. Он стоял навытяжку, но весь словно скрючился и усох, также порываясь дергаться при попаданиях по снаряду. Сие, видимо, не дозволялось, и от того широкоплечая фигура сдувалась все сильнее.

— Я не хочу сказать, что ты плохой солдат, — голос женщины звучал негромко, но, что называется, «с подачей». Резкие выдохи рубили фразы коротко и четко. — Ты выполняешь приказы. Ты дисциплинирован — может, не идеально. Но мне не нужны роботы. Мне нужны единомышленники.

Мысленно Саймон поаплодировал. Ла Лоба — а это, несомненно, была она — одновременно решала несколько задач: отчитывала Фэннинга, намекала Магде, что в курсе ее «темных дел», и демонстрировала свои навыки руководителя залетному лоцману. Кирилл Мягков бы одобрил.

— Робот может совершить ошибку. — Подъем стопы, голень, «двойка» кулаками. — У робота может слететь программа. Единомышленник лишен такой слабости, он думает об общем деле. Он отвечает за общее дело.

Смотреть на Фэннинга становилось жалко. Саймон снова поймал себя на каких-то незнакомых, не слишком вписывающихся в собственный образ эмоциях. Он решительно мотнул головой и поднял руку:

— Боюсь, слабостей не лишен никто. Да и не слабости это вовсе… Homo sum, humani nihil a me alienum puto.

Темные, внимательные глаза поймали его в фокус. Ла Лоба мягко отпрыгнула от «груши», сделала несколько вдохов и выдохов. Потом протянула узкую ладонь.

— Здравствуй, Саймон. Назар, спасибо.

— Не за что, — улыбка, казалось, жила на лице бородача и место жительства менять не собиралась. — Это его собственное решение.

Распекаемый громила чуть расслабился, сменив «смирно» на промежуточный вариант в сторону «вольно». На лоцмана он смотрел без враждебности: неожиданная смесь любопытства, уважения и чуть ли не одобрения. Магда, тоже отступившая от боксерского мешка, поправила волосы — и под прикрытием этого движения быстро-быстро, едва заметно подмигнула.

«Ах, вон оно что», — эту мысль Саймон постарался задавить еще до ее рождения, чтобы по лицу не шмыгнуло даже тени. Он опустил руку, подкрепляя обмен приветствиями, и как бы невзначай посмотрел на Назара. Тот тоже вскользь обменялся взглядами с Магдой, потом еле заметно, определенно утвердительно шевельнул бородой. «То есть, даже вот так». Выходило все интереснее.

— Я должна представиться, — Предложения остались такими же краткими и резкими, словно Ла Лоба все еще отрабатывала удары. — Не хочу быть в привилегированном положении. Меня зовут Сперанца Виго. Или Ла Лоба — я не против. Ты сам не против, что мы на «ты»?

— Только за, — пожал плечами Саймон. Потом ему вспомнилось начало беседы с Моди. — Как понимаю, ты хочешь поговорить.

Ла Лоба улыбнулась, и лоцман вздрогнул — словно сам оказался «грушей», в которую «прилетело». Нельзя сказать, что у предводительницы пиратов проступил «звериный оскал» или «хищная ухмылка». Нет, выражение лица вышло вполне благожелательным…

Только чувствовалось, что благожелание это направлено на вполне конкретных людей. Тех, кто стоит рядом, локоть к локтю — в прямом и в фигуральном смысле. На остальных оно пока не распространялось. А Саймон пока оставался тем самым «остальным».

— Поверь, это ты хочешь поговорить. Точнее, хотим мы оба. А еще точнее — нам это нужно. Всем нам.

— Ну, раз нужно…

Саймон вдруг понял, что в зале стало тихо. Все присутствующие прекратили свои занятия, оставили тренажеры, выключили аппаратуру и смотрели на них с Ла Лобой. Он с силой выдохнул, стиснув зубы, облокотился на угловую стойку ринга и произнес:

— Раз нужно, значит, поговорим.

Часть 2. Глава 8

За политической обстановкой Саймон не следил. Объединенные Системы в его понимании всегда существовали как бы отдельно от Семей, хоть Семьи и работали на Объединенные Системы — точнее, на ООН. В килограммах взаимных обязательств и центнерах двусторонне-возмездных договоров с тоннами приложений мог разобраться только Мягков, повелевающий своей маленькой армией управленцев.

Правда, слухи курсировали по инфосфере. Порой они просто врезались в Саймона, пролетали насквозь, словно призраки из старых двумерных фильмов, и неслись дальше, по своим сплетническим делам. А след — в виде осевшей на неокортексе информации — оставался. И был он подчас тревожен.

«Новые Автономии» — эти слова мелькали в новостях, но как-то стыдливо и невнятно, словно нечто несущественное, мифологическое, вроде шапочек из фольги и рептилоидов на внутренней стороне Земли. В сетевых источниках скупо всплывали перекрестные ссылки на энциклопедические статьи: «независимость», «самоуправление», «сепаратизм». Информацию не скрывали, просто не афишировали. Общий дискурс велся скорее мягко-осуждающе и слегка недоуменно.

Но когда начались атаки на транспорты, о Новых Автономиях вдруг заговорили громко и всерьез.

Ла Лоба обвела рукой людей, подошедших ближе к рингу.

— Вот мы. Скажи, Саймон Петр из Семьи Фишер, — лоцман вздрогнул, когда Ла Лоба обратилась к нему по полному имени, — ты видишь среди нас террористов? Убийц? Бандитов?

Риторика была простая, но эффективная: нестареющая классика ad hominem. Впрочем, способы парировать ее тоже появились не вчера.

— Я не знаю, — Саймон развел руками, как бы повторяя жест собеседницы. — У вас у всех есть передо мной преимущество: вы видели меня в новостях, читали обо мне в стрим-каналах, обсуждали в обеденных перерывах или на рабочих местах. Объясни мне, пожалуйста, — теперь он снова смотрел на женщину, — кто вы?

— Хорошо, — кивнула темноволосая, а Магда за ее спиной предвкушающе ухмыльнулась. — Мы Фогельзанг.

На десяток секунд лоцмана, что называется, «завесило» — словно вычислитель, в котором отключили интеллектуальную защиту от парадоксов и без обиняков предложили делить на ноль. Но потом по переносице пробежали морщинки, дернули за углы губ, за искорки в глубине глаз — и Саймон расхохотался.

— Вы действительно хорошо меня изучили, — сообщил он, когда приступ веселья слегка утих. — Любовь к книгам, причем к вполне конкретным…

— Не зазнавайся, Ворчун, — хмыкнула Магда. — Ты правда думаешь, что название выбирали исключительно под тебя?

Выпятив губу и покачав головой, лоцман не выдержал и снова прыснул. Тут же прикрыл рот ладонью, сделал несколько глубоких, медленных вдохов и выдохов.

— Простите. Простите… Да, есть такой недостаток: устойчивое впечатление, что мир вертится вокруг меня. Ну или как минимум вокруг Семьи Фишер, ее возможностей и ее денег. Но вам, конечно, не нужно ни первое, ни второе?

Шпилька вышла добротной — вокруг заворчали, даже Назар покачал бородой. Сама Магда дернулась было вперед, но застряла на полушаге. Смотрела она при этом куда-то вниз, и Саймон, кинув взгляд туда же, понял, что именно сработало настолько эффективно.

Ла Лоба, до того момента державшая кисти рук собранными в полурасслабленную «щепоть», резко растопырила пальцы. Да, похоже, суровая пиратская капитанша выработала в своих «единомышленниках» рефлексы на уровне Павловских собак. Или так проявлялся настоящий, ненадуманный авторитет.

— Ты прав. Мы не ссылаемся на название некоего хутора к северу от Берлина. И уж тем более не намекаем на один учебный лагерь на окраине Шлайдена. Мы романтики, Саймон, — женщина улыбнулась, как-то просто, будто извиняясь, и лоцману с удивлением вдруг захотелось верить ей, верить со всей горячностью и искренностью, на которую он был способен, и даже немножко сильнее. — Мы плохо организованная банда наивных прожектеров и склонных к постоянным спорам друзей. Нам даже до книжного Фогельзанга далеко, хоть некоторые из нас и «провели значительную часть жизни в тюрьмах. В ямах. В кандалах».

Она подчеркнула цитату интонацией, продолжая улыбаться. Помолчала немного, глядя куда-то в сторону, вся словно озаряясь изнутри этой своей улыбкой. Потом сияние резко угасло.

— Но мы, повторюсь, не бандиты. Не убийцы. Не террористы. «Пение птиц» — это символ надежды, а не руководство к действию. Да, удобно было бы взять тебя в заложники. Это решило бы некие тактические задачи: деньги, давление на Семьи, подрыв репутации Четвертого комитета… Но это не то, что нужно.