Бешеный волк (СИ) - Плотникова Александра - Страница 13

Разэнтьер ругнулся, дал шпоры коню и поскакал в голову походной колонны — прочь от гласа собственной совести.

4. Беглецы

Приходить в себя не хотелось — заставили пинком. Вздернули на ноги, поволокли куда-то. Тело не слушалось, только болело. В уши вливался бессвязный грохот и гомон, и хотелось только одного — милосердной тьмы и тишины беспамятства.

— Давай, кусок мяса, пора поджариваться.

Что? Опять? Кто-то заржал — может, рыцарская лошадь, а может, хозяин этой лошади. Кругом воняло немытыми телами, животным потом, кострищами, железом и еще десятком самых разных запахов. Легкий ветерок не приносил облегчения, наоборот, резал, словно ножом. Чей-то кулак прилетел под дых, пришлось разлепить глаза.

— Давай-давай. А то еще раз врежем, падаль зубастая!

Вокруг колыхались какие-то морды. Твари с волосатыми рылами вместо лиц глумливо хихикали и скалили лошадиные зубы, бесцеремонно волоча его по земле за руки, как мешок за веревку. Замордованному Волку было уже не до унижений — лишь бы оставили в покое. Ошейник впился в горло так, что казалось, еще немного и его шипы сомкнутся прямо внутри, каждый мускул требовал пощады. Перед глазами плясали тени, неясные контуры. И все выше поднимался раскаленный злобный шар солнца. В первую минуту оно грело даже ласково, но потом стало давить все сильнее. Сил сопротивляться его жару не было.

Ваэрден только сипло выдохнул, когда с него вместе с засохшей кровью содрали куртку и рубашку и шарахнули спиной об столб.

— Мы из тебя потом хорошую отбивную зажарим, — радостно сообщил кто-то, намертво прикручивая ифенху к бурому от времени и крови бревну. — А потом в виде отбивной Магистру и отправим.

— Ди Вилли будет рад посмотреть, как ты скулишь, пес шелудивый, — еще одна волосатая свиная рожа улыбнулась, показав дырку на месте выбитого зуба. Потом их почему-то стало две.

— А не пошли бы вы к алден в…!

— Шипи-шипи, — расхохотались вояки. — Посмотрим, как ты зашипишь, когда гореть будешь.

Солнце зло подмигивало желтым глазом. Не слишком обширный двор крепости быстро заполнялся народом, желающим поглазеть на ифенху, которого никто не мог изловить две сотни лет. Их едкие мысли и глумливые выкрики оглушали судорожно вздрагивающий разум. У толпы не было лиц — одни лишь неясные кривые пятна. И запах вожделения чужой крови.

Вначале боль была даже терпимой. Но силы таяли, и, в конце концов, косматое солнце ехидно рассмеялось ему в лицо, скаля багровую пасть. Последние крохи воли уходили на то, чтобы крепче сжимать челюсти — только бы не заорать, не показать свою слабость. Больно… Только бы не заорать. Время сочилось по капле сквозь клепсидру кривлявшегося в небе светила. Час, два, три?.. Сколько?.. Потом все чувства притупились, словно воздух превратился в слой душной ваты, и чей-то спокойный низкий голос в голове сказал:

— Видимо, мозг не справился с перегрузкой.

Навалился обморок.

Темнота взорвалась потоком знакомой боли — кто-то окатил водой. Тело судорожно дернулось, но его тут же остановило хищно звякнувшее железо цепей…

«Я опять что-то сделал не так, и Юфус меня наказывает. Понять бы только за что».

Но и эта мысль умерла, задавленная невыносимо жгучей болью и глухой ватной темнотой. Слава Тьме, в этот раз его не облили — наверное, не заметили обморока. Очнувшись, он увидел сквозь мутную пелену, что к нему приближается какой-то… человек? Хотя знакомый с детства запах подкидывал иной облик. Да, конечно — кто это еще может быть кроме того самого ифенху, с которым он провел когда-то почти год своего короткого детства?.. Он не забыл, разумеется, не забыл того мальчишку!

— Дядя Разэнтьер… — на большее сил уже не хватило и еле слышное сипение оборвалось стоном.

Тень закрыла солнце — всемогущий спаситель встал почти совсем рядом. Зло спорит с кем-то. Совсем обезумевшее от боли тело рвется из цепей, но получается только слабое дерганье. Лязгнуло оружие, гнев Разэнтьера смешался с чьим-то страхом… Наверное, охранника. Как кружится голова.

— Ты совсем умом тронулся, капитан? Падаль пожалел?

— Ты сейчас сам падалью станешь, если не отомкнешь замок.

— Сумасшедший! Это ж трибунал, не меньше!

— Да пошел ты!..

Цепи ослабли, и осталось только мешком сползти в крепкие руки. Стало совсем муторно и больно, солнце тут же вгрызлось в спину. В уши заползла ватная тишина, Ваэрден почти ослеп… Горячие руки держали крепко и надежно, а потом взвалили на плечо и понесли. Куда — уже неважно.

«Ты ведь не бросишь меня…»

Крепость забурлила гвалтом — гарнизон начал понимать, что происходит. Затопали сапоги, зазвенели крики. Неслыханно — офицер сбегает с пленником! Волк лишь слабо всхлипнул, когда капитан перебросил его поперек седла и запрыгнул сам.

— Держись, главное перетерпи скачку!

Со всех сторон сыпалась ругань, натужно заскрипел тяжелый ворот решетки. Застрял. Лошадь заплясала, пошла тряской рысью, галопом… Ифенху от боли взвыл. Чугунная решетка ворот с лязгом упала, задев конский хвост. Разэнтьер оглянулся и изо всех сил всадил коню шпоры.

Дальше была только бешеная скачка и боль. Капитанский плащ прикрывал от солнца, жесткое седло отбивало внутренности и терзало оплавленную израненную плоть. Монотонный стук копыт, шумное дыхание коня, горячее напряжение Разэнтьера.

Темнота.

Тишина.

Беспамятство.

Разэнтьер вломился в кусты и осадил взмыленного коня, придержав одной рукой тело Волка, мешком висевшее поперек седла. Тот даже не вздрогнул.

— Плохо дело.

Три четверти часа галопом, густой лес в стороне от тракта, заросший колючими кустами бурелом, через который ни один рыцарь в здравом уме не сунется — только дурак. Или беглец. Полянка была надежно укрыта от посторонних глаз, а с дальнего края сразу три упавших дерева сложились в подобие пещерки. Переплетение сучьев и ломаных веток должно было надежно укрыть от дождя и ветра и спрятать дым костра.

Воладар спешился, намотал поводья коня на ветку и осторожно снял ифенху с седла. Руки дрожали от усталости и еще не улегшейся ярости, но капитан заставил себя успокоиться. Еще не хватало уронить раненого! Он отнес Волка под деревья и опустил там на кучу слежавшихся веток, присел рядом.