Бабье царство (СИ) - Осипов Игорь - Страница 49

Вот она уже вышла из воды, ступая на цыпочках, словно красуясь звериной грацией. И чем ближе она подходила к костру, тем ярче сверкали зелёные кошачьи глаза.

— Юрий, — прошептала она, — если это последняя ночь в жизни, я буду корить себя на небесах за глупость. Но я ведь это же не глупость? Верно?

Я лишь молча пожирал её глазами, не в силах что-либо сказать. А Катарина сделала ещё один шаг, и под её ноги упал мокрый серый пояс-шнурок. Я даже вспомнил лекцию, где говорили, как он называется.

Умильдата.

Смирение.

Глава 22. Девки в озере купались

— Пётай Алексеевич, йазрешите?

В кабинет вошёл начфин — возрастной худощавый еврей, настолько стереотипный, как будто специально подобранный каким-то начальником-коллекционером.

Генерал, сидевший в кресле с закрытыми глазами, поднял веки и устало поглядел на чернявого и картавого подчинённого.

— Да, заходите, — спокойно ответил генерал и проследил взглядом за лёгшими на стол листами.

— Я уточнить по особой статье йасходов, — продолжил начфин, начал озвучивать акты расхода и накладные на серебро. — Вот тут у нас наёмный персонал категории охйана, общим числом семнадцать. Вот здесь договой с соколятней на почтовые услуги. Вот это купля десяти гужевых тйанспойтов.

Генерал внимательно прочитал документ, а потом ставил подписи. В то же время начфин продолжил.

— Позвольте полюбопытствовать, зачем нам соколы, если проще послать беспилотники.

— Не проще. Нужно с местными вести переписку, а они только птиц и принимают. К тому же у нас идут частые сбои электроники, попадание высокотехнологического устройства в руки местных недопустимо.

— Они же ничего пойму что за штука, — улыбнулся начфин, забирая документы и складывая обратно в красную папку, а потом поглядел на большой аквариум: в котором плавали пучеглазые золотые рыбки. Одна из них прилипла мордой к стеклу, словно пыталась что-то прочитать из лежащих на столе бумаг. Глупое создание. Только и умеет, что кушать, какать и плавать по кругу.

Генерал пожал плечами.

— Вы это начальству объясните. Я уже два месяца пытаюсь продавить параплан с мотором, но нет, там целые дискуссии о летающих людях развели. Никто не хочет брать на себя ответственность. Зато они планируют дать нам велосипеды. Представляете, велосипеды вместо мотоциклов. Вы лучше, скажите, не удалось подкупить какую-нибудь ведьму?

— Нет, Пётай Алексеевич, их кто-то пйипугнул. Даже за золото не хотят. Шайахются от специалиста, как от чумы.

— Магистрат цену себе набивает, — протянул генерал, а потом вздохнул и поглядел на новое действующее лицо. Невысокий и ярко одетый дежурный «попугайчик», обязанный встречать всех местных, если те прибудут на КПП, принёс скан свитка с приложенным к нему переводом с местного на русский.

«Имею величайшее желание и надеюсь на ответность во встрече со зверо-мужем, облечённым властью. Ряженую настоятельно прошу не присылать. Ревнительница порядка и процветания, доверенная магистрата, младшая советница Кассия да Бэль».

— Чёрт, как она узнала про подсадную?

— Ведьма, — вежливо улыбнулся начфин…

* * *

Лукреция да Бэль сидела на своём мешке с вещами, одетая в нательную рубашку-ками́зу, подхваченную пояском, и с накинутым на плечи плащом, и расчёсывала длинные сырые волосы гребнем. Босые ноги вытянуты к огню. Напротив неё расположилась Урсула, щупающая пальцами чем-то заклеенные раны.

— Если не сдохну, брошу всё это, — бурчала мечница, чередуя ругань с болезненным шипением.

— Службу бросишь? — переспросила волшебница, с сомнением смерив взглядом большую ландскнехтшу с ног до головы.

— Трезвую жизнь брошу. Ни капли жжёнки, ни глотка пива с утра не было. Провались всё это в бездну.

Лукреция улыбнулась и задала новый вопрос.

— А где храмовница и халумари?

— В камышах, — Урсула небрежно махнула рукой в сторону. — Печеньку в мёд макают.

Словно в подтверждение её слов из темноты послышались звуки, будто кто-то пытался сдержаться и не закричать в полный голос. Но через минуту сдавленное мычание перешло в громкие стоны.

— Не загрызёт? — вздохнув, переспросила волшебница. — У храмовой гвардии часто звериная суть на ложе с мужчиной прорывается. Готова поспорить, её и заклеймили из-за этого. Не сдержалась и озверела, а мужичок с испугу донёс.

— Затихли, — Урсула, сперва потянувшись за рыбиной на палочке, но на половине пути замерев и прислушалась. — Не, вроде живой. Бормочут чё-та. Да чё ему будет? Разве что затрахает до смерти.

Мечница всё же подобрала палочку с жирным многопёром, откусила от рыбины и мерно зашевелила челюстями, прожёвывая поздний ужин, а когда лёгкий ветер сдувал в её сторону едкий дым, морщилась и отклонялась назад. От костра осталась большая куча жарких углей, над которыми висели и роняли шипящие капли другие рыбины. Там же сохли сполоснутые панталоны-брэ и чулки, из крапивы у наёмниц и льна у волшебницы. А вот вещи халумари были из чего-то непонятного. Никогда такую ткань не видели.

Волшебница поглядывала в сторону, где уединилась парочка, но мысли были не них. Вернее, теперь и о них, но не только. Инфант, которого она видела, будучи ещё маленькой девочкой, когда мадрэ приводила к этим водам показать красное озеро, оказался совсем не таким, как в детских мечтах. Тогда ещё юная и наивная волшебница видела совершенное существо, издали одарившее её лучезарной улыбкой, а сейчас он явил себя как самодовольный божок, аж противно. А мать, павшая тогда к кромке красной воды в прошении благ для своей дочери, через год умерла, забрав все блага собой. С двоюродной тёткой Кассией сразу случилась нелюбовь. То нельзя, это нельзя. «А вот твоя, мать, в отличие от тебя…». Только и слышно. Всегда чинила препоны. Всегда обходила по быстрой улице. И била розгами по пальцам, когда учила магии, грамоте и этикету. По пальцам, по спине, по заднице. Сука старая. Даже замужиться собралась, старая гиена прилетела, влепила пощёчину, а юношу так застращала, что он пропал без следа.

А потом тётка бросила её одну. Мол, взрослая, выплывешь. И даже в путь проводила с ехидной улыбкой. А каково это семнадцатилетней волшебнице с не самым большим даром пробиться в люди? Только стиснув зубы и ступая по терновнику. И непрестанно работая.

— Эта… госпожа, а у вас мужчина есть? — с лёгкой заминкой спросила Урсула и потянулась к своему имуществу. Оттуда тоже достал гребень. Не из резной кости, как у собеседницы, а из обычного ясеня.

Лукреция, у которой от горьких воспоминаний проступили скупые слёзы, опустила взгляд на угли. Руки же сами собой продолжали расчёсывать волосы. Она привыкла ухаживать за собой сама. Она вообще всё привыкла делать сама. Служанка разве что помогала одеться для выхода в свет. А что до мужчины?

— Мужа нет, — медленно ответила магесса. Я хочу несколько позже, как за титул взнос сделаю, подобрать партию, чтоб был лет на пять моложе, грамотный, манерам и домашнему хозяйству обучен. А так имею содержанта, мне пока хватает. Он и беседой развлечёт, и на лютне сыграет, и в постели способен.

— А эта… а любовь?

— А ты сама-то любишь своего? — ухмыльнулась Лукреция, подняв глаза в усыпанное бесчисленными яркими звёздами небо. Почти сразу нашла яркую точку Свечи в созвездии Стражницы. Охристо-оранжевая Свеча ярчайшая среди прочих. Ярче любой другой в дюжину раз. Потом глаза нашли Северной Стрелы. Три яркие мерцающие звёздочки складывались в похожий на наконечник треугольник.

— Ну, я хоть и буцкаю иногда, потаскуна этого, но всё одно свой, — пожала плечами Урсула и снова зашипела да поморщилась. — Как придёт, обниматься полезет, думаешь придушить, а потом в охапку и тискать.

Что-то зашуршало, но не со стороны камышей, а с противоположной. Мечница сразу схватила кошкодёр, а волшебница стиснула пальцы на пряжке, которой был подхвачен плащ. Камушек на ней волшебный, помогал сосредотачиваться.