Я не провидица (СИ) - Леола Кристина - Страница 5

С горем пополам я таки взбираюсь и на козырек, и на соседнюю «башенку». Верхушка велесовского логова похожа на горную гряду с разнокалиберными пиками, но мне удается отыскать достаточно ровное плато на внушительной высоте и устроиться с удобствами. Жаль, я не прихватила какую-нибудь подстилку, а то заднице теперь мокро и холодно, но металлический блеск звезд завораживает, и вскоре все неприятные ощущения отходят на второй план.

Хотя звезд этих до обидного мало. Говорят, все из-за иллюминации большого города. В той же сибирской глубинке небо словно усыпано бриллиантами, и…

Я замираю от неожиданно яркого воспоминания.

Я раскачиваюсь на качелях, вцепившись руками в толстые цепи, босые ступни щекочет влажная трава, а над головой, далеко-далеко, на черном бархате пульсируют чужие солнца. Их тысячи. Тысячи небесных светлячков, того и гляди застрекочут.

— Варька, быстро спать! — кричит Лиса из неказистого летнего домика, типичного для местных турбаз. — Утром рано в город возвращаться.

Город я не люблю. Он шумный, грязный, путанный. И Байкал покидать не хочется, возле него даже дышится иначе, и…

Я зажмуриваюсь и трясу головой. Чушь какая-то! Какие звезды над Сибирью? Какой Байкал? Я покидала Москву ровно один раз, когда пыталась муштровать детишек в сочинском лагере. И понятия не имею, как выглядит небо где-то еще, а уж Лиса и вовсе не признавала ни одного города, кроме столицы. Так откуда эти проблески?

— Из параллельной вселенной, — бормочу я в никуда. — Сбой в матрице.

Еще один сбой случается в моей голове, когда чуть позже я оглядываюсь в поисках наиболее удачного места для спуска. Как всегда, путь вниз выглядит куда сложнее, а ведь я и наверх еле вскарабкалась. Но дрожащему телу уже все равно как, хоть кубарем, лишь бы поскорее оказаться в тепле. Тело мое вообще зачастую несогласно с порывами души и вывертами разума, вот и сейчас начинает действовать самостоятельно. Пара шагов — и я спрыгиваю на очередной уровень крыши. Цепляются за выступ, свешиваюсь на следующий козырек, но он внезапно оказывается излишне покатым, ну и… я качусь. Безуспешно цепляясь пальцами за черепицу, раздирая голые ноги в кровь. А потом наконец пятки упираются в какой-то выступ, я замираю, распластавшись по крыше Патриком из «Губки Боба», и в тот же миг кто-то хватает меня за запястье.

Я медленно поворачиваю и задираю голову и гляжу в ошалелые блестящие глаза Максима Велесова. Справа над козырьком нависает балкон, и он лежит животом на перилах и удерживает меня обеими руками, будто я и правда падаю. И выражение лица у него при этом такое… непередаваемое.

— У тебя не дом, а нагромождение деталек Лего, — жалуюсь я, даже не думая вырываться.

Велесов молчит и просто… смотрит. И пальцы сжимает все сильнее. Вот только взгляд его ниже шеи не опускается, и я быстро понимаю, почему. Футболка во время скольжения прилично так — или неприлично — задралась, а у меня под ней только трусы, так что если в соседях у рыцаря имеются вуайеристы с биноклями, у них сегодня счастливый день.

Я тоже какое-то время молчу, а потом предлагаю:

— Хочешь, разыграем сцену из «Скалолаза»? Отпускай, а я буду падать в слоумо. Только не забудь кричать «Не-е-е-ет!», иначе не по-голливудски получится.

— Из «Скалолаза»? — все-таки подает Велесов слегка охрипший голос. — Этот фильм старше тебя.

Ну да, на год где-то. Но разве люди имеют право смотреть только фильмы, снятые при их жизни?

— Я люблю всякое древнее кинцо, — пожимаю я плечами, и хватка на запястье снова усиливается. — Оно такое дурацкое и не пытается строить из себя шедевры, как современные блокбастеры.

— Блокбастеры, — эхом повторяет Велесов, словно не верит, что ведет подобную беседу, а потом начинает тянуть меня к себе. — Вторую руку давай. И шагай осторожно, скользко.

Ну я и даю. Встаю на колени, потом потихоньку на ноги, оправляю футболку и шагаю. На балкон меня Велесов затягивает как мешок с картошкой. То есть поначалу я пытаюсь помогать, но, кажется, только мешаю, так что он ворчит, и с инициативой приходится завязать.

Через минуту я уже в его… да, спальне. Куда более живописной, чем выделенный мне безликий гостиничный номер. Вещей здесь немного, но свет будто… мягче. И книжка на тумбочке. И рубашка на спинке кресла. И какие-то бумажки на кровати прямо поверх скомканного одеяла. Ну и ноутбук тут же, куда без этого. Похоже, кто-то даже в постели работает.

Увлеченная разглядыванием святая святых, я даже забываю, что вообще-то тут не одна. И вздрагиваю, когда Велесов аккуратно, почти нежно, цепляет меня пальцами за подбородок и поворачивает лицом к себе.

Не знаю, чего больше в его взгляде, раздражения или недоумения. По-моему, он сам не понимает, на кой ляд приволок меня в свой дом и что теперь со мной делать. И целует, видимо, за отсутствием иных вариантов. Сначала легонько касается губ. Сухо, пристойно. Почти чопорно. А потом впивается, будто совсем изголодался по поцелуям. Я отвечаю. Меня давно не целовали, почему бы не ответить? Но стоит нашим языкам соприкоснуться, как Велесов впечатывает меня в стену, сжимает руками бедра, задирая футболку, и тревожит свежие царапины. Я шиплю ему в рот, и Велесов отскакивает как ошпаренный.

Смотрит вниз, на мои покрытые боевыми ранами конечности, чертыхается и, вновь вцепившись в запястье, тянет меня прочь из комнаты.

Я послушно иду следом, не забывая заинтересованно вертеть головой.

Спускаемся мы по какой-то другой лестнице, потому что я не вижу коридора с «моей» спальней и караулящим под дверью Никитой. Вот бы он удивился… А еще эта лестница ýже, неказистей и освещена еле-еле, словно какой-то секретный проход. Конечная точка эту секретность только подтверждает, ибо оказываемся мы в итоге не в холле, а прямиком на кухне. Огромной, сверкающей, наполненной всевозможной техникой. На такой даже я бы что-нибудь съедобное приготовила. Наверное. В самом центре гордо возвышается рабочая стойка буквой «Г». На нее-то меня Велесов и усаживает, легко подхватив под мышки, будто ребенка, а сам начинает хлопать дверцами шкафов в поисках… чего-то.

— Спорим, в детстве ты мечтал стать архитектором.

Я почему-то не сомневаюсь, что тайная лестница от хозяйской спальни до кухни — его идея. Да и весь этот лего-дом тоже.

Велесов молчит и, наконец отыскав аптечку, достает из нее какой-то флакон. Жидкость в нем прозрачная, холодная и щипучая. Велесов опрыскивает ею мои царапины, а я морщусь и стараюсь не сильно дергаться. Лучше б зеленкой смазал, право слово. В какой-то момент, увлекшись, он кладет свободную руку на мое обнаженное бедро, и я тут же забываю про жжение в ранах, потому что эта рука обжигает в сто крат сильнее. Кажется, уберет он ладонь, а на коже так и останется клеймо в виде растопыренный пятерни.

Не остается.

Велесов стаскивает меня со столешницы и так же за ручку ведет обратно наверх. На сей раз по главной лестнице. До самой комнаты провожает и вталкивает внутрь под изумленным взглядом сонного Никиты. Тот только и успевает протянуть многозначительное «э-э-э», и дверь захлопывается за моей спиной.

Еще пару минут в коридоре звучат приглушенные мужские голоса, но я не прислушиваюсь к словам. Что такого интересного они могут обсуждать? Я забираюсь в кровать, наплевав на плачевное состояние как футболки, так и меня самой, и начинаю считать овец.

Раз, два, три… пятнадцать…

И не в силах уснуть, до самого утра ощущаю фантомные прикосновения Максима Велесова.

4. Кресты и звезды

Когда предсказания сбываются, больше всех оказываются ошеломлены пророки.

(с) Аркадий Давидович

Под утро мне все же удается ненадолго отключиться, и после пары часов дремы вчерашние события кажутся лишь сном. Абсурдным. Сюрреалистичным. Не взрыв, а все остальное. В самом-то деле, с чего бы Велесову меня целовать? И с чего мне отвечать ему так яростно?