1972. «Союз нерушимый...» (СИ) - Щепетнов Евгений Владимирович - Страница 33

— Стоять! — приказал я, и парень замер на месте — Оружие подбери и положи на стол.

Блондин поджал губы, но сказал лишь «Есть!» — и принес оружие. В этом не было необходимости — все равно его надо будет вернуть на место. Но мне хотелось посмотреть, как Блондин реагирует в стрессовой ситуации. И не откроется ли он…с нехорошей стороны. Нет, все в порядке, себя контролирует. А то, что переживает — так не каждый день сворачиваешь шею женщине.

И опять была женщина. Видать я просматривал их личные дела, положил в общую стопку и присвоил первые номера. Противником этой бандитки был Комар — Комаров его фамилия, так что «Комар» прямо-таки в тему. Могучий самбист, мастер спорта по самбо — он никак не соответствовал своему позывному. И это хорошо. Никто не сможет заподозрить, что под позывным Комар скрывается не субтильное тощее существо, а стокилограммовый детина ростом выше меня.

Эта не сидела, не плакала, она тут же схватила нож и пистолет и открыла беспорядочную стрельбу. И даже зацепила Комара — я видел, как дернулся рукав его рубашки и сразу потемнел от крови.

Больше «кукла» ничего не успела сделать, в том числе и воспользоваться ножом — Комар сломал ей шею одним ударом. Оттащил труп к другим покойникам, подобрал оружие и пошел к выходу.

— Плохо! — мрачно сказал я — А если бы в глаз? Был бы ты покойником! Я чему вас учил? Будешь наказан. Свободен!

Комар ответил «Есть!» — и расстроенный зашагал к выходу.

Курсанты и «куклы» шли один за другим. Куча трупов у стены становилась все больше и больше. Поединки? Да их практически не было. Пытались стрелять, пытались резать, но против подготовленных нами курсантов — абсолютно безнадежные попытки. Пятеро курсантов были ранены, один довольно-таки тяжело — пуля сломала ему ребро и оно воткнулось в легкое. Но это не помешало ему сломать противнику кадык и затем свернуть шею.

Были и два ножевых ранения — и все у одного и того же курсанта, некого Цапли, Цаплина Сергея. Ему не повезло — бывший разведчик, ставший милиционером, а потом грабителем и убийцей, прекрасно владел ножом и едва не отправил Цаплю на тот свет. Глубокий порез предплечья и распоротый бок — вот результат их поединка. Цапля ценой распоротого бока сумел добраться до своего противника, войти в ближний бой, и нормально выбил дух из своего соперника. Потом, истекая кровью оттащил его труп к остальным и прямо, даже не шатаясь вышел из тира.

Но я все равно его отругал. Плохая работа. Ранение в полевых условиях, такое ранение — это равносильно смерти. Это сейчас курсант попадет к врачу, тот заштопает рану, вколет антибиотик и все такое. А если бы это произошло где-то далеко от врача, в антисанитарных условиях, при отсутствии помощи? Нельзя позволять противнику до тебя дотянуться. Надо было маневрировать, бегать от соперника, искать возможность подловить его в атаке! А не переть дуром, как дебильному герою!

Был и «отсев». Один курсант. Чистая невезуха! Пуля, как я этого и боялся, попала ему в глаз, и через глазницу — в мозг. И соперник-то у него был полудебил-маньяк, придурошный парень, который охотился на одиноких женщин в городском парке. «Пуля — дура!» — ну что еще можно сказать в таком случае. Случайное попадание, случайная смерть.

Нет, мы не выпустили маньяка из тира. Аносов подал команду, и Балу, подойдя к трясущемуся от страха бывшему маньяку проломил ему череп ударом в переносицу. И пусть кто-то скажет, что мы обманули человека и не отправили его назад в тюрьму. Мне лично — плевать. Не надо было этому уроду глумиться над трупами убитых им женщин. Да и все равно он был приговорен к смерти.

Я всегда говорил, и буду говорить: человек сам кузнец своего несчастья. А еще — наказания без вины не бывает. Все мы совершаем поступки, и все за них ответим — рано или поздно. А еще — есть существа человеческого рода, которым жить не нужно. Именно существа, а не люди. Человеками их назвать практически невозможно. Кто-то может сказать, что это не мое дело решать — достоин ли наказания человек. Что, мол, бог рассудит — какая ему придет кара. Но кто сказал, что я не рука божья? А может такие как я люди и являемся мечами карающими в божьей руке? Ладно…не бога, а Провидения — назовите так, если хотите.

Две «куклы» остались напоследок. Одну, мужика лет пятидесяти, который убил соседей чтобы их ограбить — я отдал Аносову. А он передал Хану. Хан красиво и быстро проломил ему череп, не позволив попасть в себя ни одной пулей. Профи, чего уж там.

А вот Тоньку-пулеметчицу я взял себе.

Пожилая женщина, слишком спокойная, чтобы быть нормальной. Я помню из прошлого, или вернее из будущего, что Тонька до последнего не верила, что ее расстреляют. Отсидит лет десять, да и выйдет. В СССР женщин не расстреливают, это знали все, и она в первую очередь. Небось интересовалась судебной практикой…

Одутловатое, отечное лицо, слегка растрепанные волосы, взятые в хвост — обычная пенсионерка, каких сотни тысяч и миллионы. Глянешь на нее, и забудешь — настолько бесцветная и незаметная. Серая мышь, про таких говорят. Почему я взял ее себе? Сам не знаю. Может у меня было чувство, что это правильно, что так и нужно (а я прислушиваюсь к своим ощущениях, они у меня непростые), а может просто стало интересно — да что же это за тварь такая?! Как патологоанатом ковыряется в гнилом трупе, так мне захотелось покопаться в гнилой душе этой мрази. Узнать, спросить — о чем она думает? Кто она? Что из себя представляет?

Ее привели, завели в тир. Она осмотрелась по сторонам, принюхалась, и вдруг слегка улыбнувшись, сказала:

— Порохом сгоревшим пахнет. Люблю этот запах!

А через несколько секунд так же безмятежно добавила:

— А куда меня повезут? Где буду сидеть?

Поднять пистолет и нож она и не подумала, хотя ей сообщили о том, что она должна сделать. Видимо посчитала, что ее просто пугают?

Я остановил дернувшегося, с изменившимся лицом Аносова и шагнул к Тоньке. Аносов знал, кто она такая и что сделала. Я ему рассказал и показал дело. И его душа взыграла. Он просил отдать Тоньку ему, но я отказал. Аносов и так сделал за меня огромную работу, вычистив мир на несколько десятков маньяков, так надо и мне вложить свой крохотный вклад. Карму так сказать поправить. Если есть «тот свет», сейчас на меня смотрят сотни убитых Тонькой людей, и они просят об отмщении. Но вначале — поговорить.

— Тебя никуда не повезут — хрипло выдавил я из себя, и без перехода спросил — Скажи, тебе нравилось убивать людей? Что ты при этом испытывала?

Тонька не удивилась, похоже, она давно смирилась с тем, что следствие все знает. Ей было уже все равно — сотней убитых больше, сотней меньше…какая разница? Срок-то один и тот же! А поговорить она всегда любила — это я знал еще из своего мира. С сокамерницами говорила, а еще — на встречах с пионерами рассказывала о том, как на фронте спасала раненых бойцов работая медсестрой.

— Мне было все равно — пожала она плечами — Работа, как работа. Если бы я не убивала, убили бы меня. Себя-то жальче!

— А убитые не снились?

— А я их и не видала. Я ведь не добивала, так что близко не видела — лицо Тоньки было равнодушным, безмятежным, как если бы она говорила о том, как ходила в булочную. И это было гаже всего.

— И вообще…столько лет прошло! — добавила она после секундной паузы — Чего сейчас вспоминать? Ну да, виновата — так отсижу!

Я поднял нож, подошел ближе, на расстояние вытянутой руки от Тоньки и без предупреждения, без каких-либо слов одним быстрым движением перерезал ей горло. Тонька вздрогнула, схватилась за рану, пытаясь зажать фонтан крови, брызнувший на бетонный пол, уже покрытый темными пятнами, недоумевающе посмотрела на меня, и…глаза ее закатились, Тонька-пулеметчица осела, как если бы из нее выдернули все кости.

Вот и все. Я отпустил рукоять ножа, и финка с лязгом ударилась в бетонный пол, и вишневая лужа, резко пахнущая железом, подползла к рукояти ножа и жадно его облизала. Все закончилось. Совсем все.