Падение полумесяца (СИ) - Поляков Владимир "Цепеш" - Страница 18

Вместе с тем не только из-за опасения ввязывать в полноценную войну она опасалась лезть в болгарские земли. Была и другая причина, не менее, а то и более весомая.

— Нам нельзя ещё раз вызвать неудовольствие Борджиа. Лучше всего и вовсе не привлекать их внимания, — нехотя выдавила из себя глава рода Палеологов.

— Они лишь выскочки, которым…

— Успокойся, Юрий! — повысила голос Софья, властным голосом придавливая не очень разумного своего ребёнка. — Они уже растоптали наши планы, просто видя помеху. А что будет, если сочтут нас своими врагами? Посмотри в сторону Франции, Османской империи, Мамлюкского султаната. Кто из врагов этих интриганов, отравителей и полководцев может сказать, что сохранил прежнее, не говоря о приобретении им принадлежащего? Рим Изначальный вновь показал свою силу. Силу новую, от которой нам лучше держаться подальше.

— Но Болгария…

— Она рядом с Сербией, Дмитрий, — уже спокойно уточнила Палеолог, зная, что этот сын может воспринимать разумные слова. Конечно, когда не находится в ярости. — И среди болгар уже шныряют люди из Рима… или из Приштины, что теперь одно и то же. А вот греков Борджиа презирают, считая склонившимися перед завоевателями, слишком покорными, а потому недостойными. Потому нам нужен не Махмуд, а Мехмет! Сейчас ему не на кого опереться. Если империя распадётся, то остальным сыновьям Баязида II — тем, кто уцелеет вначале — придётся тяжело. Но мусульманские подданные и подданные христианские — это большие отличия. А Махмуд… Или бросится к ногам единоутробного брата, Ахмета, или Борджиа помогут ему отправиться в магометанский рай.

Слова бывшей царицы находили отклик в разумах одних из её детей и просто пробивались под толстые черепа других с тем или иным успехом. Но противоречить матери… на подобное никто не осмеливался, даже её любимица. К тому же Елена и так была с ней во многом согласна. Почти во всём, помимо того, что сама хотела бы получить больше влияния на трёх своих братьев, тут собравшихся. Но тут великая княгиня Литовская могла и готова была подождать. А ещё добавить…

— Может нам нужно не ускользать, а пойти на поклон? Одаряют не только златом, но и словами. Мы знаем многое. И об Османской империи тоже!

— Об этом потом, сестра, — прищурился Василий, успевший немного стряхнуть с себя хмель. — Мехмет. Что мы ему дадим и что получим в ответ?

Вот на этот вопрос Софья готова была ответить с удовольствием.

— Надежду! Пусть думает, что законные наследники Мореи смогут умиротворить население, помочь ему удержаться. Этот сын султана решил позаботиться о своём будущем, каким бы ни был исход империи. А то, что он хочет нам дать… Земли, деньги, сделать немусульман не просто почти бесправными зимми, а только немного ниже своих правоверных.

— Обещать не значит выполнить, — чуть ли не пропела Едена. — Нам нужно будет позаботиться, чтобы не приняли за тех, кто договаривается с магометанами. Борджиа! Они с высоты Святого Престола объявили, что сделают с теми, кто их не послушается.

— Не послушается понтифика…

— Прошли те времена, когда слово Папы Римского весило больше слова монархов, Вася, — посмотрела великая княгиня Литовская на брата сверху вниз. — И уже не будет! Их поддерживают связанные уже двумя браками Трастамара и Ависская династия. Испания и Португалия — это много! Нам нужно договариваться. Говорят, что Борджиа стали ценить данные ими клятвы.

— Только Чезаре и Лукреция, дочь, — уточнила Софья. — Верить Александру VI означает самим рыть себе могилу.

— Если и так, что это меняет?

— Ничего, — с заметным недовольством отозвалась царица-беглянка. — Говорить с Борджиа придётся. А ещё и с Авиньоном.

Тут уж даже Елена удивилась, не говоря о её братьях. А всё потому, что им пока не хватало кому разума, а кому просто умудрённости, что приходит с годами. Лишь Софья Палеолог понимала, что один договор хорошо дополняется другим, дабы не сложить все яйца в одну корзину. В политике подобное часто заканчивается очень плохо. Но осторожность! И бдительность! Вражда между Римом и Авиньоном не собиралась исчезать. А раз так, то требовалось, чтобы обе интересующие Палеолог стороны не догадывались о том, что переговоры ведутся и там, и тут. Или на подобное не стоило надеяться, учитывая очень уж высокую осведомлённость Борджиа о том, что они знать ну никак не могли? Это ещё предстояло как следует обдумать. Мысли, так они имелись. Нужно было лишь проверить кое-что, способное принесли большую выгоду и, в конечном итоге вернуть семье Палеологов место на троне. А уж как он будет называться и где находиться… не самое важное.

Русское царство, Москва, июнь 1497 года.

Франческо Галсеран де Льорис и де Борха думал уехать из Москвы вскоре после того как удалось то, чего так желал его родственник и итальянский король Чезаре Борджиа. Думать то думал, но и сам не заметил, как завяз в русских делах, словно в болоте. Золотоносном таком, а ещё дающим, как оказалось, огромное влияние. Ведь нежданно-негаданно столица Русского царства становилась одним из очень важных мест, где вершилась мировая политика. А что ещё надо представителю древнего и теперь уже королевского рода де Борха, как не быть причастным к таким вот делам? К тому же тут, в Москве, он уже успел обзавестись влиятельными и обязанными ему союзниками. Пока что это было больше тайно, но он сильно надеялся, что в скором времени тайное станет явным.

Когда? С переходом власти от Ивана III к его наследнику, конечно. Ждать этого события, глядя на происходящее с пока ещё живым и правящим русским царём, вряд ли придётся долго. Очень уж болезненно царь перенёс бегство не просто одной своей жены, но и всех её детей. Сперва ещё крепился, думал мысли о возможном походе на великое княжество Литовское, благо и войско было сильно, и возможность заключения крепкого союза с Италией позволяло обезопасить себя во время этой войны от части угроз со стороны иных государей… Но то было сначала. Потом всё резко изменилось.

Иван III, получая письма от уже пару лет как ставшей великой княгиней Литовской Елены, своей старшей дочери, словно постарел на десяток, а то и более лет. Франческо де Борха, узнав о том, сперва было подумал, что любимая дочь царя написала отцу нечто злобное, яростное, способное ударить по душе… Ан нет, не то. Понимая, что ему, как родственнику и послу Чезаре Борджиа, требовалось понимать происходящее со столь важным для Италии государем, посол обратился к обязанному ему Федору Курицыну. Этот думный дьяк и старый, с ещё юношеских лет, друг Ивана III, после бегства Софьи с её детьми стал не просто ближним советником царя, а чуть ли не единственным, с кем тот ещё продолжал нормально разговаривать, а не ограничиваться лишь краткими приказами. С ним, ну а ещё с Дмитрием, внуком и по сути единственным близким родственником, который оставался тут, в Москве и вообще в пределах Русского царства.

Курицын не мог не ответить итальянскому послу, не выполнить просьбу того, кому был обязан как сам, так и за исторжение за пределы царства всех Палеологов. Ответ же оказался… не самым ожидаемым. Иван Васильевич получал от дочери письма, наполненные не гневом, а просьбами если не простить её мать и уже взрослых братьев, так хотя бы не карать, оставить в покое за пределами Руси. Не вынуждать их бежать ещё дальше, в такие места, где они уже не смогут быть уверены в своей безопасности. И вот это… надломило действительно могучего монарха, поставившего благо государства выше личного покоя.

— Тяжким грузом ложится всё то, что государь делает против своего сердца, духа, но согласно разуму, направленному на благо Руси, — сокрушался в разговоре с Франческо де Борха Курицын. — Он же видел, что если победит Софья, то сгинет единственный сын его первенца, Ивана Младого, которого государь действительно любил, как и первую жену свою, Марию Тверскую. А если бы Елена Волошанка смогла одержать верх, зримо показать, что она сильнее, что за неё и бояре с детьми боярскими, и духовенство… Она бы не пожалела ту, что и мужа её отравил, и на сына покусился бы непременно.