Фехтовальные сюжеты - Тышлер Давид Абрамович - Страница 24

В новом здании института оказался впервые. Пока студенты собирались в аудитории, прошелся по длинным коридорам, заглянул в великолепные залы. Один из встретившихся старых знакомых, Валентин Маслов, спросил меня после обычных в таких случаях радостных восклицаний:

— Обратно в институт не собираешься? У тебя ведь, я видел, уже несколько книг вышло. Пора и о диссертации подумать!

— Не знаю пока, решать надо. Кстати, кто теперь ректор? Я слышал, Иван Исаич Никифоров ушел на пенсию.

— По адресу обращаешься с вопросом, Дод: ректор — это я.

Мы посмеялись над моей неосведомленностью и отправились к студентам. А через некоторое время официально был объявлен конкурс на должность заведующего кафедрой фехтования. Это стало известно прямо на тренировке в ЦСКА. Я поискал глазами Ракиту.

— Марк! Подойди-ка сюда! — Он сбросил маску, опустил саблю и подошел ко мне, пересекая большой зал. — Хочу кое-что предложить тебе. Не согласишься ли стать тренером Кровопускова и братьев Ренских? Вместо меня.

— А ты?

— Меня приглашают заведовать кафедрой.

— Но я же никогда не готовился к этому! Шутка ли, сразу стать тренером, да еще спортсменов такого класса!

— А мы с тобой поступим, как в старые времена. Помнишь? Я тебе предлагаю, что делать, а ты — выполняешь на «отлично». Так и начнем. С первого шага. Только теперь ты будешь в новой роли.

Марка всегда отличало глубокое тактическое проникновение в суть поединка и умение блестяще разыгрывать каждую схватку. Это вместе с большим разнообразием приемов, в сочетании с высоким мастерством исполнения создавало прекрасный фундамент для тренерской работы. К его «бойцовскому» пониманию фехтования требовалось добавить лишь «технологию», некоторые специфические тренерские навыки. К тому же для работы именно с Кровопусковым и Ренскими у него был значительный «задел» — высокий спортивный авторитет в их глазах.

Около недели мы с Ракитой каждый день уединялись в зале, и он учился тренерской технике. Ему же ни разу до тех пор не приходилось давать индивидуальный урок! Теперь он давал его — мне! Мы поменялись ролями, только говорить во время урока было пока не его привилегией. Задача ставилась такая: ученики не должны были на первых порах почувствовать разницу в материале, который им преподносят. Последовательность приемов он записал в блокнот. И очень скоро начался тренировочный сбор, на который Ракита впервые в жизни поехал в роли педагога. Возвратился он оттуда уже более уверенным в своих силах.

Еще два-три года он нуждался в помощи. Первое время даже иногда приводил своих ребят ко мне на уроки. Честно говоря, в этом не было особой надобности, поддержка Раките требовалась разве что чисто методическая. Но вот в другом, может быть самом важном, разделе тренерской работы — управлении учеником во время соревнований — для него еще было много неосвоенного.

Есть немало опытных фехтовальщиков, которые считают, что если они в перерыве между боями пройдутся по залу с учеником и, обняв его за плечи, похвалят или поругают, то необходимое воздействие на подопечного будет осуществлено. Однако все не так просто. И за первые три года тренерской работы Ракиты я не пропустил ни одного важного соревнования — везде был с Марком рядом.

Первым по-настоящему самостоятельным соревнованием для него стал предолимпийский чемпионат страны 1976 года. Я наблюдал финальные поединки из кресла первого ряда, а Марк — один — был с Виктором Кровопусковым. Его ученик блестяще выиграл это первенство, а позже — Олимпийские игры в Монреале.

Последнюю проверку для себя Марк попытался сделать на заключительной тренировке в Лужниках, перед отъездом сборной команды СССР в Канаду.

— Слушай, — вдруг обратился он ко мне, — может, дашь Виктору урок? Попробуешь, как он? В каком состоянии?

Пришлось наотрез отказаться:

— Нет уж, дорогой, только сам! Лучше будем обмениваться мнениями в перерывах.

А через четыре года, когда советские фехтовальщицы одна за другой проигрывали бои в личном турнире на Московской олимпиаде, переживая за них, я вдруг поймал себя на мысли, что беспокоюсь за Марка и его учеников — Кровопускова и Бурцева. Оснований для беспокойства как будто нет: оба претендуют на золотую медаль, и, скорее всего, один из них станет чемпионом. Но в том-то и дело, что наши рапиристки тоже накануне соревнований уже «примеривали медали». Увы, уверенность, не подкрепленная пониманием опасностей борьбы, так же плоха, как и ее недостаток.

На носу поединки саблистов. И я вновь и вновь ищу в зале Ракиту. Наконец поймал его:

— Срочно принимай меры! Как бы и твои сабельные виртуозы не улетели на воздушном шарике иллюзий.

— Не волнуйся, — ответил Марк, — я вчера дрался с ними на тренировке и выиграл у обоих. За пару дней не успеют слишком далеко вознестись. Ну а пока придется подержать их в черном теле.

На соревнованиях ученики Ракиты не думали о медалях, а трудились от первого до последнего боя. Им пришлось долго подниматься по турнирной лесенке и на каждой ступеньке — сражаться. Сражаться не за медали, а за право продолжать борьбу.

А потом уже были олимпийские награды, поздравления, счастье тренерской победы и исполненного долга.

ЛЕВША НЕВЕРОЯТНОЙ СИЛЫ

Ради других

Виктор Сидяк, общепризнанный мастер фехтования, завоевавший четыре золотые медали на олимпийских играх, а кроме того, еще одну серебряную и одну бронзовую, попал в сборную команду не потому, что был сильнейшим, а в связи с существовавшей тогда потребностью в фехтовальщике-левше. Еще в 1962 году после турнира «Сабля Володыевского», анализируя поединки Марка Ракиты, я подсчитал, что из тринадцати боев, выигранных им, двенадцать были с фехтующими правой рукой, а из семи шесть он проиграл левшам. Все ясно — срочно нужен спарринг-партнер левша.

Но найти такого партнера оказалось довольно трудно.

В среде рапиристов всегда было достаточно спортсменов, фехтовавших левой рукой. А в сабле — нет. В какой-то мере объяснялось вот чем: многие специалисты стояли на том, что в сабельном фехтовании левша не имеет таких уж значительных преимуществ, как в рапирном. С другой стороны, такое положение создавалось и потому, что раньше начинали фехтовать обычно на рапире, а уж потом специализировались в любом виде оружия. Ну и конечно, наиболее пригодные, а тем более левши, так и оставались в рапире.

Осенью 1963 года на первенстве Вооруженных Сил я приметил одного паренька: левша, среднего роста, физически сильный. Откуда он взялся? Оказывается, зовут Виктор Сидяк, 21 год, призван в армию из Донецка и даже еще не мастер спорта — только кандидат. Подошел к нему, немножко поговорили.

— Любишь фехтование? — спрашиваю.

— Люблю!

— Тренироваться хочешь?

— Хочу!

— Хочешь вырасти?

— Хочу!

Все хочет. Что ж, это для начала неплохо. Правда, уровень у него был очень еще невысокий. Агрессивен и от этого перенапряжен.

Приглашаю на сбор и понемногу начинаю с ним заниматься. Наблюдаю — кое в чем он хорош: тренироваться может сколько угодно, где угодно и с кем угодно. Желание заниматься спортом огромное: команда сборной играет в футбол — он в воротах, старается, аж на животе ползет, водные лыжи — с удовольствием…

И тем не менее партнером он оказался не очень хорошим. Жестковат, удары — болезненные. Терпеть боль на тренировке не очень хочется, особенно чемпионам. Получается «покупка с нагрузкой». Но выхода нет — левша.

Кто талантливее!

Прошло года полтора, и Сидяк подтянулся. Однажды в начале 1965 года между мной и Генрихом Булгаковым произошел любопытный разговор. Он в то время помогал Льву Кузнецову, недавно перешедшему на тренерскую работу, подбирать учеников. У Генриха Жановича был глаз на способных людей, он нашел многих. У него занимались и Мавлиханов, и Свешников, и Модзалевский, и Ракита… И ко мне он подошел с предложением: