Бансу
(Быль. Журнальный вариант) - Бояшов Илья Владимирович - Страница 4

Мишин приказу особиста удивился — хорошо знакомые с «Жучком» спецы, в случае необходимости, могли бы выступить консультантами, — но возражать не стал.

Крушицкий первым полез по технической лесенке к турели стрелка, сунул в кабину голову, быстро скатился вниз и молча отошел в сторону. На его лице отобразилась мучительная дума. Затем, нещадно дымя папиросой, место происшествия осмотрел комполка. За ним — для чего-то еще раз — несчастный Чиваркин. Новенький американский вещдок по-прежнему находился в кабине как напоминание о друге. Вася вспомнил, как всего несколько часов назад в уютной казарме базы Лэдд-Филд восторженно тыкал ему в нос этим проклятым ботинком несчастный Алешка; представил себе горно-лесистую пустыню, над которой «бостон» только что пролетел, — и Чиваркину стало совсем нехорошо.

Повисло угнетающее молчание. Мишин жевал очередную папиросу. Зажигалка совершенно расхотела работать, словно чувствовала напряжение, — напрасно подполковник ее тряс. Крушицкого ботинок больше не интересовал — особист о чем-то усиленно размышлял: так напрягся, что даже морщины на лбу разгладились.

«Загребут, — думал Чиваркин, уставившись в бетон и завидуя ползущему мимо беспечному, неторопливому жуку. — Как пить дать загребут. Будут трясти как грушу. Хорошо, если потом на фронт. А если законопатят? Лет на пять. Или на десять, без права переписки. Может, прослышали про наши с Лешкой разговоры?»

Ничего хорошего от будущего он не ждал.

Подполковник бросил бесполезную борьбу с фронтовым амулетом, безжалостно сдавил папиросу и сказал:

— Так или иначе — штурмана надо искать. Сообщу в штаб дивизии. Доложим американцам. Они поднимут амфибии — средств и возможностей у них для этого хватит…

И здесь особист повел себя совершенно уж странно: Крушицкий поперхнулся, замахал руками, как мельница, и подскочил к подполковнику. От волнения он перешел на сип:

— Какие американцы? Никаких американцев! Вы слышите? Никаких! Никакого штаба дивизии! Товарищ подполковник, это приказ. Дело чрезвычайно важное. Чрезвычайно… Только своими силами. Только своими… я сам свяжусь, я…

Мишин удивленно посмотрел на майора и медленно отчеканил:

— Во-первых, я обязан доложить о ЧП. Ситуация, на мой взгляд, ясна: человека надо искать. И чем скорее, тем лучше. Во-вторых…

Крушицкий не унимался:

— Товарищ подполковник! О ЧП наверх докладывать буду я. И докладывать в том случае, если в течение недели мы имеющимися здесь, на базе собственными средствами его не разыщем. Еще раз повторяю: искать будем своими силами. И чтобы ни одна муха об этом не знала. Ни одна…

— Без американцев вряд ли найдем, — ответил подполковник.

— Я же сказал: никаких американцев.

— Гидроплан нужен, — угрюмо твердил Мишин. — Без гидроплана нечего делать.

— А что у нас в наличии? — спросил майор.

Мишин вздохнул и ответил:

— У нас в наличии старенький латаный-перелатаный Ш-2. Слышали о таком? Смех один, а не машина. Двигатель уже тысячу раз перебирали. Все равно — едва тянет: два-три часа полета — нужно искать посадку. Перегревается. Почту еще можно доставить. Слетать туда-сюда. А у американцев, хочу напомнить, «каталины»: два «Прайд энд утни» — тысяча двести лошадок. Звери! Дальность полета — четыре тысячи километров… Что там Аляска — они готовы сутками над океаном висеть.

Однако майор Крушицкий был непробиваем:

— Товарищ подполковник, я достаточно ясно высказался. Если под рукой ничего больше нет, давайте свой Ш. Черта в ступе давайте, но только чтоб тихо…

И потащился бледный Чиваркин за обоими начальниками обратно в здание штаба, в кабинет Мишина, в котором и разложил подполковник на столе летную карту. Все на той карте пестрело значками и обозначениями, все там выглядело исключительно компактным, хотя Чиваркин, не раз летавший по маршруту, хорошо знал: каждый сантиметр обозначает такие расстояния, которые за день и на автомобиле не преодолеть, не то что пешком.

— Вася! Ты соберись, соберись, — вернул пилота из прострации командир. — Покажи, как шли.

И Вася, собравшись, показал как.

— Здесь чуть отклонились, — вспомнил. — Над пиком «пятнадцать-двенадцать». Точно знаю. Хорошо пик видел. Потом вернулись на трассу. Вот здесь, кажется, встретили грозовой фронт… Шли в облаках какое-то время…

Докладывая, Чиваркин немного успокоился. Вскоре уверенность его до того выросла, что летчик взял один из командирских карандашей, лежащих на столе, показывая предполагаемые отклонения. Спокойствие, с которым в отличие от майора, обкусавшего все ногти на пальцах, Мишин его выслушивал, подбадривая кивками, породило надежду: может быть, все образуется и, чем черт не шутит, отыщется в стогу сена, которым была для Чиваркина чужая, то ледяная, то чересчур жаркая Аляска, микроскопическая игла — непутевый штурман Демьянов. Возле еще одного ориентира — пика «пятнадцать-шестнадцать» — карандаш задержался.

— Кажется, здесь.

— Кажется? — откликнулся майор.

— Более подробные координаты дать не могу, но район точно этот.

— Около пятидесяти километров в радиусе, — присвистнул подполковник, обводя территорию вокруг пика жирным красным цветом. — Веселенькое дельце…

— После виража я обошел «пятнадцать-шестнадцать» слева, — вспомнил Чиваркин.

— И где, по-твоему, примерно он выпал?

— Думаю, слева от пика и вылетел…

— А высота?

— Не менее тысячи пятисот…

— Значит, открыть парашют мог?

— Мог, — с надеждой подтвердил Чиваркин. — Открыл… Товарищ, подполковник, разрешите, я полечу?

— А тебе, Вася, деваться некуда. «Жучок» твой на родину другие перегонят, а ты будешь искать своего штурмана, пока все с ним не прояснится.

— Сколько мест на вашей колымаге? — спросил подполковника Крушицкий.

— Гидроплан трехместный.

— Хорошо. Готовьте для меня сиденье.

— Боюсь, не выйдет, — отвечал комполка. — С пилотом обязательно должен лететь техник. Плюс место для спасенного. Если, конечно, операция завершится успешно.

— Ничего, — ответил майор. — Как-нибудь потеснимся.

— С собой нужно взять запас продуктов, — не уступал Мишин. — Медикаменты. Возможно, кое-какие запасные детали. Их тоже надо куда-то девать.

— Денете, — угрюмо сказал особист. — Привяжите к крыльям. Голь на выдумки хитра.

— Вот именно, голь, — вздохнул Мишин. — И все-таки, товарищ майор…

— Товарищ подполковник, — в свою очередь сказал майор. — Решение не обсуждается. Дело государственной важности.

III

Дело действительно оказалось государственным и в высшей степени важным, но о сути того дела разволновавшийся Крушицкий рассказать подполковнику не имел никакого права. А суть заключалась вот в чем: помимо жизни явной — бесперебойной переправки самолетов и грузов — не менее интенсивно кипела по всему «Алсибу» еще одна, известная лишь немногим, жизнь. Разведка двух стран не сидела сложа руки: правдами и неправдами союзники пытались выудить друг у друга как можно больше секретов. Американцы активно обхаживали советских спецов, подсылая к тем из них, кто занимался приемкой, «казачков», которые исподволь, как бы случайно, затевая с русскими во время совместной работы разговоры, ненавязчиво старались склонить последних к сотрудничеству, а то и к прямому бегству. Для таких «тихих дел» самым беззастенчивым образом привлекалась донельзя обозленная на большевиков белая эмиграция, ее-то в Америке хватало с избытком: бывшие дроздовцы и каппелевцы под видом детройтских рабочих оказывались рядом с озабоченными инженерами из Куйбышева и Новосибирска, прислушиваясь к их разговорам, и при случае «открывались», обещая невиданные блага за передачу той или иной информации. Такие провокации, как подсовываемые тем же новосибирским и куйбышевским техникам и инженерам газеты «Наша Речь», «Новая Заря» и «Русское Обозрение», были вообще обычным делом. И нельзя сказать, чтобы подобные махинации фэбээровцам не удавались: случались утечки, и, что особенно позорно, среди советских граждан, многократно проверенных «органами», находились перебежчики. Иногда планы побега выявлялись на ранней стадии — товарищи замышляющих «сделать ноги» тоже не дремали, докладывая «кому надо» о странном поведении соседа. Но бывали проколы, за которыми «летели головы» не только непосредственных начальников беглецов, но и кое-кого повыше, что не могло не нервировать всю систему. Так что отечественная контрразведка и в злосчастном Фэрбанксе (где ей только и оставалось, что «глядеть в оба»), и в не менее хлопотном Номе не знала ни сна, ни отдыха.