Невинность на продажу (СИ) - Рей Полина - Страница 31

Пожалуй, это был весьма неплохой повод для утешения, вот только все эти логичные соображения ни черта не работали. Он совершенно не хотел мелодии, в которой не будет самой главной ноты.         

- Можно присоединиться?          

Низкий, словно бы мурлыкающий голос, был ему чересчур хорошо знаком. И испытав внутреннее от него отторжение, он вдруг понял, что, вероятно, был для Марины тем же – неприятным напоминанием о том кошмаре, что она пережила. Более того – он был источником и причиной всех ее страданий. Палачом, который безо всякого на то права, надеялся на помилование.        

А мог ли он стать в глазах Марины кем-то иным? Наверное, нет. Есть вещи, которые не забываются. И как ни пытайся он исправиться – невозможно было бесследно стереть то, что уже совершил. И дело было даже не в том, что он был слишком горд, чтобы унижаться, нет. Но в ситуации, когда Марина не хотела его даже видеть, преследовать ее - означало бы устроить для нее очередные мучения из-за собственного эгоизма. А этого, видят небеса, он не хотел. И как бы ни нуждался в Марине сам, убраться из ее жизни и позволить забыть о том ужасе, на который обрёк ее, вероятно, было лучшим, что он мог для нее сделать. Как бы ни было трудно с этим примириться.       

От мысли, что своим уходом освобождает Марину, стало неожиданно легче. Наверное, ему и вовсе не стоило вновь появляться в ее жизни, но он был слишком слаб перед чувствами к ней, слишком болен ею и слишком глуп, чтобы рассчитывать на то, что она даст ему шанс. Но этого не случилось. И все, что теперь оставалось – надеяться, что без него ей будет лучше.         

Тяжёлый аромат духов ударил в нос, когда женщина подалась к нему ближе. Он задался вопросом – узнала ли она его или просто пытается склеить очередного простака, которому продаст себя подороже?      

Он вдруг вспомнил, как она отчаянно кричала, что любит его. Внутри что-то сжалось, заставив поморщиться от этого ощущения и пришедшей следом мысли, что, быть может, Тина тогда говорила правду, а он обошёлся с ней весьма жестоко. И нелюбовь Марины к нему, возможно, была просто ещё одним бумерангом, который он получил за свои прошлые поступки.        

Он повернулся к Тине и оглядел ее оценивающе, словно видел впервые в жизни, и тут же поймал ответный заинтересованный взгляд. Нет, она пока его не узнала, но даже если это произойдет, что с того? Ему было сейчас предельно безразлично, что весь его фарс может полететь к чертям. Он всё равно не знал, что ему дальше делать с собственной жизнью.          

Весь вид Тины, ее поза и взгляды говорили о том, что она пошла бы с ним прямо сейчас. И было бы так просто увести ее отсюда и просто трахнуть. Возможно, даже за ближайшим углом. Так, как это происходило раньше – практически безэмоционально, когда искал в сексе лишь необходимой телу разрядки. Но пойти на это – означало бы перечеркнуть все, что сделал ради того, чтобы покончить с прежней жизнью. Это было всё равно, что отмотать время назад, вновь став тем, кого в себе сейчас презирал. И Паоло понял вдруг, что несмотря на то, что оказался не нужен женщине, ради которой изменил всё, не хотел возвращаться к тому, что было. И даже будь у него такая возможность – он бы от нее отказался.         

Да, Марины с ним не было, но тот Паоло, каким он был рядом с ней, остался. И он все ещё хотел его в себе сохранить. И потому после долгой паузы сказал Тине:        

- Je ne parle pas russe. *

И просто вышел из бара.

* Я не говорю по-русски

Часть 26

Ветер, долетающий с моря, холодил кожу, когда Паоло неспешно брел по набережной, освещенной в этот ночной час лишь немногочисленными работающими фонарями, рассеивавшими слабый свет на мощенную брусчаткой дорожку. Он шел походкой человека, которому попросту некуда направиться, потому что никто его не искал и не звал. И так было не только сейчас, так было всегда.        

Море, лизавшее прибрежную гальку голодным солёным языком, бушевало, разбивая волны о камни с такой яростью, что он чувствовал его прохладное дыхание на своем лице. Остановившись, опёрся ладонями на невысокий парапет, наблюдая пустым взглядом за разбушевавшийся стихией.       

Сначала рядом с ним вырисовалась тень, затем раздался голос:         

- Эй, парень, не дашь немного денег на еду?            

Он повернулся к говорившему и увидел перед собой человека в годах, весь облик которого указывал на то, что он из числа бездомных. Таких принято обходить за версту, говоря себе, что деньги, которые они выпрашивают, будут все равно потрачены на выпивку. И что только сам человек виноват в том, что настолько опустился.         

Паоло бегло оглядел его – виски тронуты сединой, серебряные пряди путаются и в грязных, отросших ниже шеи волосах, цвет которых теперь даже не разобрать; на лбу и в уголках глаз и губ залегли глубокие морщины - следствие скорее непростой жизни, нежели возраста; но глаза – светлые, глубоко посаженные – смотрели на него с молчаливым пониманием, выдавая острый ум, еще не сгубленный той жизнью, которую вел этот человек.          

Не говоря ни слова, Паоло вынул из кармана тысячерублевую купюру и протянул ее незнакомцу. Тот взял деньги с удивительным достоинством, не пытаясь их резко вырвать из рук и скрыться в боязни, что благодетель передумает, или же лебезя в надежде вытянуть из него ещё. Нет, вместо этого мужчина сказал:

- Щедро, - и, чуть помолчав, добавил:          

- Выглядишь так, будто это ты нищий, а не я.       

Паоло невесело усмехнулся. В каком-то смысле так оно и было – деньги, которые копил годами и за которые продал собственную душу, не сделали его богатым. И без Марины он действительно ощущал себя именно так – обнищавшим.          

- Я и чувствую себя таковым, - ответил он своему непрошеному собеседнику.        

- Случилось чего? – поинтересовался тот.      

- Случилось, - откликнулся он коротко, не желая вдаваться в подробности, и неожиданно для себя спросил:

- Ну а ты? Как дошел до жизни такой?       

Старик вместо ответа похлопал себя по карманам и, наконец обнаружив там пару завалявшихся мятых сигарет, протянул одну Паоло:

- Курить будешь?

Раньери лишь молча отрицательно покачал головой, наблюдая за тем, как старик неторопливо прикурил от старой зажигалки, после чего, выпустив первое колечко дыма, сказал:       

- Поди, думаешь, что пропил все?      

Паоло пожал плечами.     

- Ничего не думаю, потому и спрашиваю.      

Мужчина махнул рукой в сторону скамейки и сказал:       

- Пошли, присядем, расскажу.      

Он пошел за ним, не говоря ни слова, и с удивлением сознавая, что действительно хочет услышать эту историю. И, возможно, понять, что собственное несчастье не такое уж и страшное по сравнению с чужим.    

- Родом я из Одессы, - начал говорить мужчина, когда они опустились на деревянное сиденье. – Жил, в общем-то, как все – от зарплаты до зарплаты, ходил с друзьями выпить по воскресеньям и был вполне себе счастлив, покуда не влюбился.      

Паоло снова усмехнулся – кривовато, горько – и подумал о том, что, похоже, все мужские неприятности можно начать с этой фразы - «я влюбился».       

- В девяностые, после распада союза, жилось тяжко, - продолжал незнакомец, - а у Таси моей после смерти мужа двое детей осталось. И я, знаешь, хорошо понимал, что предложить-то мне ей особо и нечего, и поддержать материально я ее не в состоянии. И чтобы заработать деньжат, я поехал в Россию – казалось тогда, будто тут люди живут лучше. Устроился на время курортного сезона в ресторан, и действительно скопил кое-чего. А когда уже вернуться к Тасе хотел – получил от нее письмо, что она нашла другого.     

Паоло содрогнулся, представив вдруг Марину в чужих руках. И был вынужден напомнить себе, что его это больше не касается. Что она имеет полное право найти счастье с кем-то другим, кто покажет ей иную любовь – не такую, как его больные, извращённые чувства к ней. И это будет единственно верно и правильно.