Огонь его ладоней (СИ) - Чернышева Наталья Сергеевна - Страница 50

Поэтому — сигнал бедствия. Поэтому — лютое вранье патрульным насчет того, кто Татьяна такая и что здесь делает, а главное — как попала сюда. Презумпция невиновности прямо запрещает подвергать гражданского телепатическому допросу, если нет железобетонных доказательств полезности подобного вторжения в личность. Доказательств не было, но могли появиться в любой момент. Поэтому — активация автономной системы самоуничтожения командного пункта. Пока крейсер спасался форсаже от волны пространственной деформации, вопросов Татьяне никто не задавал.

У нее было время подумать, продумать и постараться не допустить ошибки. Она и не допустила.

Сбежала уже на базе. А Татти просто подвернулась некстати ей под руку.

Существуют способы переключения айди жертвы на себя.

Главное, чтобы хозяин идентификационного импланта оставался жив, иначе система зарегистрирует смерть со всеми вытекающими: обнулением допусков и ключей, переводом профиля в мертвые и тому подобное.

Все искали странную женщину, подобранную патрулем в планетарной системе Улитки. Нечему было удивляться, что не нашли.

— Как же она сымитировала вас? — спросила я. — Это же сложно даже для высшего телепата, а она…

У Татьяны был гипнолигатор. Камуфляж-сеть. Навыки бойца спецназа. И собственные личные таланты.

— Но как же Крис? Как же он ничего не понял?

Как можно не понять, что спишь с чужой женщиной? А хотя… их бесконечные ссоры… Татьяна нарочно с ним ссорилась, чтобы все можно было списать на озлобление, обиды, ревность! Вот же тварь. Какая тварь!

— Она угрожала мне, — бессильно рассказывала Татти. — Что если я не буду хорошей… Привезла видео, где гостила у Криса в доме. На Новом Китеже, в Снегодаре. У Криса в доме очень много детей до десяти лет — племянники, двоюродные и родные братья и сестры, его собственные сыновья, зачатые по государственной программе в репродукционном центре… Она… Она говорила, что заберет девочек… чтобы проверить теорию доктора Рависпы. Они бы с ней поехали! Легко! Они же думали, что она — девушка Криса! И вот, если я не хочу, чтобы в лаборатории появились они, то должна сама. Вы бы отказались, Элина?

Я покачала головой. У меня не было семьи, я выросла в интернате, но это не значит, что близких у меня не было! Мои сверстники, младшая шелупонь с нижних этажей, мои гентбарские приятели-одногодки из Дома Типельв. Если бы преступники взялись угрожать любому из них…

— А зачем им нужно было ваше добровольное согласие? — уцепилась я за спорный вопрос. — Если вы были в плену и так. Сунули в… куда там суют в таких случаях… и запустили бы процесс.

— Тут есть один очень интересный момент, — усмехнулась Татти. — Без согласия во время метаморфоза жертва погибает. Что-то идет не так. Что именно, врамеульские так называемые врачи особенно не разбирались, не было нужды. Ведь добиться согласия очень просто. Те расы, что живут под сапогом Врамеула очень давно, исповедуют религию, которую им привили и тщательно культивируют: о том, что девушки попадают в райский эдем, что отдать дочь — великое счастье и гордость для семьи, что много всяких, а избранных мало и так далее…Там и уровень разумности, кстати, занижается искусственно. И идут эти дурехи на заклание как миленькие. Обрести крылья. Родить. И сдохнуть. Вырваться из дурмана можно на самом начальном этапе контакта, но когда ассимиляция зашла слишком далеко — уже ничто не поможет. Разве только сжечь с орбиты…

Нет тюрьмы прочнее собственных убеждений. Нет оков сильнее иллюзии собственной свободы.

И знаешь что? Давай-ка без этих высокопарных «вы»…

— Летят! — я вскочила на ноги. — Татти, летят!

Разглядеть пока было невозможно. Но эти черные, быстро приближающиеся, объекты совершенно точно не были птицами. И летели они — к нам!

Татти села ровнее, прижала к груди руки, на кулаках проступило бледное пламя:

— Оружие где?

— Что?

— Где бластер, тебя спрашиваю!

А где бластер? Я охлопала себя по всем карманам, заозиралась по сторонам…

— Потеряла. Молодец.

— Но это же планетарная полиция, спасатели! — возмутилась я. — Зачем против них бластер.

— Гражданские, что же вы все такие бестолочи-то… — с тоской выдохнула Татти.

— Нет, — испугалась я, и голос мой прозвучал жалко, цыплячий писк да и только. — Не надо!

— Я пыталась убежать… раньше…

Не надо. Элька, что ты за дура, как ты могла потерять оружие?! В другой-то раз будь умнее, пожалуйста.

Но полчаса дикого ужаса оказались напрасными. За нами прилетели не подельники Татьяны, а именно полиция и именно спасатели…

Дальнейшие часы слились в серую пелену усталого безумия. Телепатический допрос? Пожалуйста! Чем быстрее, тем лучше. И, хотя мастерство Чинкре не подлежало сомнению, после глубокого ментального скана я ползала по палате раздавленной лягушкой. Лежать не могла, сидеть не могла, стоять тоже не могла!

Но самому Чинкре, наверное, было еще хуже. Пропустить через себя весь этот кошмар кромешный. По-другому чужую память наизнанку не вывернешь. Надо прожить все, что тебя интересует, вместе с хозяином. И только так.

Как телепаты живут с этим?!

Никогда не смогу воткнуть себе имплант (я натуральнорожденная, так что без импланта в мозгах никак) и вступить в дружные ряды телепатов.

Меня никто не задерживал, ограничений в правах не прописывали, я могла покинуть больничку при полицейском участке в любой момент. Но я снова осталась без терминала! Новый придется ждать, и какая уже разница, где его ждать…

Но хоть просить всех моих респондентов снова прислать мне высланные им за последние двадцать дней материалы, было не надо. Отправленные письма хранились в планетарном информационном облаке, добыть их оттуда — дело несколько минут. Это тебе не с пересадочных станций сообщения отправлять!

Потом голове стало полегче. Я накинула на плечи больничный плед — отчего-то стало холодно, хотя температура в палате не менялась, вышла в круглый холл…

Пациентов у полицейских, как видно, было маловато даже в разгар туристического сезона. Медблок выглядел компактным, даже где-то игрушечным. Семь дверей полукругом в холл, — палаты. Панорамное окно напротив, в окне — вид на океан и ползущее к горизонту море. Вход в галерею, идущую, наверное, к операционной. Короткая лестница вниз, стены лестницы — прозрачные, и от того впечатление такое, будто к зданию приварили стеклянную круглую колбу. Много света, мягкое покрытие на полу, цветы, поднявшееся из пола при моем приближении кресло…

Я оперлась о спинку, но садиться не спешила. Вот так сядешь, а потом — вставать. Я не была уверена, что встану. Во всяком случае, сразу…

Внизу, к лестнице, кто-то подошел, двое, может быть, трое… Остановились, завели разговор. Я настороженно подняла ушки: упомянули мое имя.

— … не надо бы, — хвостик фразы, начало которой осталось за пределами входа в медблок, говорил Чинкре, я узнала его усталый птичий голосок. — Элина пережила полный ментальный скан, это серьезно. Приходите завтра.

Короткий ответ, я не разобрала слов, слишком тихо, а может, отвечающий стоял ближе к наружной двери, как знать! Но отчего-то глухо бухнуло сердце, и в висках зародилась тупая боль.

— Это для вас прошло шесть дней, — терпеливо отвечал гентбарец. — Для нее — часа два, не больше. Насколько вы осознаете разницу?

Шесть дней? Он о чем? Какие шесть дней?!

— При разрушении пространственно-временной каверны время пошло иначе, — с усталым вздохом пояснил Чинкре и тут же добавил, никак не меняя тона: — Подслушивать — нехорошо… Ну, пойдемте, раз нас услышали.

Я почувствовала, как загораются от стыда уши. Чинкре же перворанговый! Глупо было надеяться на то, что он не почует моего пристального внимания к разговору.

Но тот, кто пришел вместе с ним…

Не ожидала настолько, что примерзла к тому месту, на котором стояла.

Глаза в глаза, мучительный раздрай в голове и на сердце.

Январь.