Дай лапу, друг медведь ! - Петухов Анатолий Васильевич - Страница 21

- Гвоздев и Сизов - к директору, остальные - по домам.

Андрюшка стоял в коридоре возле директорской и рассеянно смотрел в окно. За все время неожиданно возникшей короткой дружбы с Борькой Андрюшка ни разу не сомневался в его правдивости и был убежден, что Борька не сможет ему соврать ни при каких обстоятельствах. Из чего выросла, на чем основывалась эта убежденность, он и сам не знал. И вдруг такая история...

Из директорской доносились голоса, но Андрюшка не прислушивался к ним и не пытался понять, что там говорили. Он снова и снова видел перед собой испуганные глаза Борьки и его совершенно определенный жест головой: "Не я!.." И этот жест был адресован только ему, Андрюшке, и был ответом на прямой и ясный вопрос.

"Струсил... Не посмел признаться, - с горечью думал Андрюшка. - Эх, Борька, Борька!.."

Шмыгая носом, вышел из директорской Валерка. Он вздрогнул, увидев в коридоре у окна Андрюшку, опустил глаза.

- Зря я вчера не догнал тебя и не набил морду, - сдержанно сказал ему Андрюшка. - И куртка была бы цела, и Борьку по директорским не таскали бы.

Валерка ничего не ответил и направился по коридору к выходу. Спустя несколько минут появился Борька. Правая рука его была забинтована.

- Ну, чего решили? - нетерпеливо спросил Андрюшка.

- Родителей завтра к директору...

- Чьих родителей?

- Моих. А обсуждать педсовет будет. Не знаю, когда... Валерке сказали, что за куртку будет уплачено. Вот и все.

- А Валеркиных отца и мать почему не вызывают? - возмутился Андрюшка. - Ведь он первым начал! Не ты его, а он тебя окатил грязью!

Борька опустил голову. Он понял: Андрюшка не поверил. Да и как поверить, если все улики налицо? И бесполезно спорить, бесполезно доказывать, что никакой бритвы у него не было и что, откуда она взялась в кармане куртки, он и сам не знает. Нет, этому не поверит ни один человек! Даже Андрюшка. Правда всем покажется таким бесстыдным враньем, что лучше уж вообще ничего не говорить. Борька вздохнул и уныло сказал:

- Грязь - что! Грязь отмылась. А тут... Я и домой боюсь идти.

- А ты отцу пока ничего не говори, - посоветовал Андрюшка. - Скажи только, что директорша зайти просила, и все.

Долго шли молча.

- А если меня исключат? Или в колонию...

- Чего-о? Ну, знаешь ли!.. "Неуд" за четверть поставят по поведению, вот и все наказание.

Борька вздохнул и с надеждой взглянул на Андрюшку:

- Ведь педсовет!.. Меня еще никогда не обсуждали на педсовете...

- А в педсовете кто? Те же учителя. Они все тебя знают. Знают, что исправляешься...

Когда подошли к деревне, Борька замедлил шаг.

- Совсем неохота домой... - тихо сказал он.

- Пойдем к нам, - предложил Андрюшка. - Книжки про птиц посмотрим, телевизор включим...

- А уроки? - тоскливо спросил Борька. - Учиться-то все равно надо. И он побрел к своему дому.

23

Андрюшка решительно не знал, чем помочь Борьке, как отвести от него беду. Уроки не шли на ум. За окном в палисаднике у пустых кормушек сновали синицы и воробьи - просили корму, но Андрюшка и их не замечал. Он помнил, как Борька, побитый отцом, едва сидел в лодке, и теперь, чем ближе подходил вечер, тем тревожней становилось у него на сердце.

"За табак избил - за куртку подавно побьет!" - думал он и не видел способа, как и чем защитить Борьку.

Уже в сумерках Андрюшка не выдержал и вышел из дому. Он знал, что отец Борьки, Федор Трофимович, низкорослый большеголовый мужик, работает на зернотоке, и отправился туда.

Они встретились на дороге перед самым зернотоком - Федор Трофимович уже кончил работу и шел домой. Андрюшка остановился, поздоровался.

- А-а, Андрюха?! - неожиданно обрадовался Сизов-старший и, как взрослому, протянул Андрюшке руку. - Здорово, здорово! Куда это правишь?

- К вам.

- На ток, что ли?

- Нет. Мне с вами, дядя Федя, поговорить надо.

- Со мной? Ну, если надо, пойдем, сядем на бревнышко.

Они отошли к стене зернотока, сели на бревно.

- Я уж сам к тебе хотел прийти, - неожиданно признался Федор Трофимович, - чтобы спасибо сказать. Борька-то у меня, как с тобой ходить начал, за ум взялся! Все учит, учит, другой раз дак и жалко его... Что и говорить, туго ему учение дается, как и мне туго давалось, однако отдача есть - двоек за ту неделю не принес. И замечаний в дневнике нету. Все это, как я разумею, от тебя. Потому и говорю - спасибо! - Он похлопал Андрюшку ладонью по колену. - Вот так. А теперь говори, о чем хотел сказать. Поди, Борька чего-то натворил?

- Точно пока неизвестно, - замялся Андрюшка. - В общем, у Валерки Гвоздева кто-то куртку порезал. Всю спину.

- Неужто?!

- Ага... А у Борьки бритву в кармане нашли. Лезвие...

- Он! Тогда он, стервец!.. Да я за такое шкуру спущу! - Федор Трофимович вскочил.

- Обождите! - Андрюшка схватил его за рукав. - Может, не он!

- А бритва? На что ему бритва? Зачем в кармане носить, как жулику?

- Дядя Федя! - умоляюще воскликнул Андрюшка. - Мало ли что у него в карманах бывает! Табак у него был?

- Был! Курит, дьяволенок! Теперь, может, перестал, а курил. Я ему за это такую проборцию дал!..

- И зря. Не курит он. И никогда не курил.

- А табак? На что табак?!

- Послушайте, дядя Федя!.. - Андрюшка почувствовал, что нашел какую-то нить, держась которой можно выбраться из трудного положения и помочь Борьке. - Вы помните, как сами перевернутую шубу по овсяному полю на веревочке тащили? А дедушка Макар стрелял.

- Ну, помню. - От неожиданности такого напоминания Федор Трофимович растерялся. - И что из того?

- А то! Вы шубу тащили, а мы с Борькой табак по краю поля на Стрелихе тайком сыпали, чтобы медведи в овес не ходили.

В сумерках было видно, как удивленно приподнялись брови над широко расставленными глазами Федора Трофимовича.

- Да ну? Ведь врешь!

- Честно!.. И вы Борьку побили совсем зря.

Федор Трофимович грузно сел на бревно и, сутулый, сникший, вдруг стал очень похож на Борьку - такой же небольшой, угловатый, пришибленный.

- Чего же сам-то Борька мне не признался?

- Так то же тайна была! Я никому ни слова, и он никому. Да и не поверили бы вы.

- Не поверил бы, - вздохнув, согласился Федор Трофимович. - Сказал, что не курит, а я не поверил.

- Вот видите!.. И теперь может так получиться. А знаете, как обидно, если не виноват!

- Это, Андрюха, я знаю. По себе знаю!.. - Помолчал, видно вспоминая что-то, потом, будто очнувшись, спросил: - Все? Или еще чего скажешь?

- Все.

Они вместе встали и пошли к деревне.

...Весь день Борька сидел над раскрытыми учебниками, но ничего не выучил. Матери, которая приходила с фермы всего на часок, он ничего не сказал: не хотел раньше времени расстраивать, и с тоской и страхом ждал возвращения отца. Он готов был провалиться сквозь землю, когда услышал в сенях его шаги. Он спрятал под стол забинтованную руку, уткнулся в книгу, но буквы прыгали перед глазами.

Отец молча скинул у порога сапоги и долго гремел в углу умывальником.

- Ужинал?

Борька отрицательно мотнул головой.

- Так все и сидишь с книжкой? Ведь голова лопнет.

- Завтра тебя... директорша вызывает. С восьми утра до семи вечера. Обязательно велела прийти. И чтобы мама тоже, - не поднимая головы, сказал Борька.

- Чего опять?

Борька съежился, всхлипнул.

- Ладно. В обед схожу, сам узнаю... Да брось книгу-то! Все равно не учишь - по лицу вижу.

- Ничего... неохота... - прошептал Борька и не сдержался: голова его, будто надломившись, упала на книгу.

Федор Трофимович, приземистый, угловатый, остановился посреди избы и долго смотрел на судорожно вздрагивающие плечи сына. На мгновение ему показалось, что это не сын, а он сам, Федька, маленький, головастый, с острыми лопатками, сидит за столом и, уронив голову на учебник, плачет, незаслуженно обиженный и никем не понятый.