Тайны темной осени (СИ) - Чернышева Наталья Сергеевна - Страница 18

Лаврентий Павлович с воплем кинулся искать что-то там, не нашёл, естественно, и давай разоряться. Ага. Благодарить должен дающий, знаем, плавали.

— Одни люди ещё не теряли важных данных, — сказала я, — а другие выучили словосочетание «резервная копия». Копия есть?

Копии не было. Я оставила начальство это как-нибудь пережить, и вернулась к кофейному автомату.

Из чужого кабинета скрипт не запустишь. Пришлось ждать, пока машина приготовит мне кофе. Ненавижу ожидание! Обжигающий напиток не согрел нисколько: в холле стоял склепный промозглый холод — отопление выключили, что ли? И общая обстановка не радовала. Половина сотрудников уволилась, оставшаяся половина искала запасной аэродром, чтобы уволиться в ближайшее время, несколько новых, нанятых Берией месяца полтора назад, не отсвечивали.

Вот так вот. Был коллектив, весёлый, дружный, с огоньком и выдумкой, одни наши корпоративы, куда каждый бежал вприпрыжку и с большой охотой, чего стоили. И не стало коллектива. Верно говорят, что рыба гниёт с головы. Если ты как человек дерьмо, но как начальник хорош — ещё ничего, но если ещё и начальник из тебя дерьмо — то капец котёнку.

Прошлое валилось в чёрную реку без остатка. Было жаль прежнюю команду, жаль себя, но, видно, уже не сделаешь, умерла так умерла. И у кофе какой-то неприятный горький привкус…

Я поставила недопитую кружку наверх, в пару к той, что недопила раньше, и внезапно поймала собственное отражение в глянцевом боку аппарата. Руки-ноги-голова, лицо — тёмный непроницаемый овал.

Да провались оно всё!

Ушла, не дожидаясь окончания рабочего дня. Я вообще не должна была здесь быть, у меня больничный ещё не закрыт! Так что пусть наш Берия бесится, сколько ему угодно. Наплевать.

Снаружи густой осенний вечер дышал промозглой сыростью. Побуревшие листья прилипли к тротуарам намертво, утром их счистят на маленьких тракторах-пылесосах дворники. Впрочем, сгинут в хищном раструбе машины не все, какие-то останутся — вечном напоминанием о тленности бытия. Седая морось осыпала лицо и плечи. И бананы ака наушники с бодрящим плей-листом не вставишь в уши: смартфон разряжен.

До того, как начались проблемы с аккумулятором на новом, казалось бы, смартфоне, я не обращала внимания на город. Он жил сам по себе, я — сама по себе, в своей музыке и скачанных с литературного сайта аудиокнигах, в своих контактах, работе. Теперь мне приходилось поневоле смотреть и слушать.

Тёмные стены домов, расплывающиеся в косом моросящем тумане фонари, влажно шелестящие по серой дороге машины, редкие прохожие, бредущие по своим делам… Город поворачивался ко мне непарадной, нетуристической стороной своей жизни и словно бы насмехался над моей растерянностью: видишь? Смотри ещё.

Как в детстве, хотелось взять в руку карандаш, холст и рисовать, бездумно, впечатывая штрихи в белую поверхность. Но какое рисование под таким-то дождём… И какое там детство, оно ушло и уже не вернётся.

Выезжали тогда, упрямо подсовывала мне картинки память, устраивались на складных табуреточках и рисовали, рисовали… Места разыгрывались по жребию. Мне неизменно доставались Васильевский остров и Петропавловская крепость.

Акварель так и не полюбила. А вот графика, серые полутона — моё. Тёмный город в чёрно — серых оттенках осени, подсвеченный яркими софитами храм, волокущийся по Добролюбова уставший трамвай — дрын-дрын-дрын, двери на остановке — шарах, аккорды городского гимна, ровный, выхолощенный голос информатора: «Остановка: станция метро Спортивная…»

Город жил. Город смотрел свысока и вместе с туманом выпадал в осадок на гранитные тротуары. Казалось, он хотел что-то сказать мне, может, и говорил, но я не умела понять. Технарь, синий чулок, вобла, — я впервые с досадой ощутила, что совершенно напрасно лишена мистического сознания. С ним сейчас было бы повеселее. Не так неуютно.

Осень.

Самое тяжёлое время года.

Я дошла до Спортивной, и только там поняла, что на каршеринговую машину меня не хватит. Вызвала такси. Доехали без приключений.

Но уже во дворе я услышала тихий тоскующий плач, будто где-то под машинами оставили младенца, и тот, устав кричать, теперь лишь слабо плакал, жалуясь на вселенскую несправедливость: все по домам, в тепле, а ему тут умирать…

Вряд ли это был настоящий ребёнок, не тот район и не тот дом, чтобы детей бросали, охрана опять же. Скорее всего, щенок. Или кошка…

Кот.

Он смотрел на меня из-под машины огромными чёрными глазами, совершенно человеческий взгляд, и эти кисточки на ушах…

— Бегемот? — неуверенно сказала я.

И тогда зверь из последних сил вытащил себя на тротуар. Грязный, мокрый, шерсть свалялась и висела колтунами, а на боку, боже мой, рваная рана! Собаками его травили, что ли?!

Больше всего на свете мне хотелось сейчас нырнуть в тепло и уют Ольгиной квартиры. Сама на ногах еле стояла, от слабости после перенесённой болезни только что ветром не сдувало. И всё-таки я наплевала на своё состояние и внешний вид, подняла огромного кота и перенесла на лавочку, благо было тут недалеко совсем.

— Эх, ты, бедолага, — сказала я ему. — Кто же тебя так?

— Палками от скандинавской ходьбы, — пояснил охранник, появившись невесть откуда.

— И вы смотрели?!

— Устроил он тут вопли Видоплясова, — с досадой высказался мужчина. — Лёг на то место, где… кхм, — вспомнил внезапно, что я — родственница тела, которое увезли с того места. — И орал, как в марте они иной раз орут. Гонишь, возвращается. Гонишь, когти выпускает и бросается. Вот и… люди его поучили немного… Ветеринар сейчас подъедет… я вызвал. Чтоб усыпили уже. Чтобы не мучился.

— Усыпили? — я дёрнула шарф, воздуха не хватало. — Усыпили?!

— А на кой хрен он тут сдался со своими закидонами? — угрюмо спросил охранник. — Что, людям из-за него страдать, что ли? Тут, знаете ли, и дети бегают!

Дети, люди… сволочи.

— Я вам усыплю, — угрюмо пообещала я. — Посмейте только.

— Ну, так и бери себе, раз жалко, — пожал он плечами. — Да на поводке держи покрепче. А то за чужой счёт все добренькие.

Развернулся и ушёл. Я с досадой плюнула вслед. Носит же таких земля. И, двойная ять, смартфон сел, нормальную ветслужбу вызвать! Делать нечего, пошла, открыла дверь, поставила на стопор. Вернулась, забрала кота. Не трогать бы его, вдруг ему нутро отбили, да что ж теперь делать, а вдруг я пока — на двадцать третий этаж, воткнуть на зарядку, дождаться хотя бы одного процента энергии в ёмкости, найти службу с выездом на дом, спуститься обратно… — вдруг его уже усыпят, чтоб не мешал людям с их детьми жизни радоваться?!

Что мне этот чужой ободранный избитый в хламину кот? Но я не могла остановиться. Не знаю, никогда не чувствовала себя зоошизой, а здесь вдруг пробило. Уложила в коридоре, принесла старое одеяло. Бегемот молчал, лизнул мне руку, ткнулся мордой в лапы и лежал лохматым рваной ветошью. И на миг мне показалось — всё, умер. Но он дышал, бока поднимались и опадали, и когда наконец-то приехал ветврач, я вздохнула с облегчением.

А ведь к себе могла поехать. Легко. Алексей просил за квартирой присматривать, дела у него, работа, потому и вернулась сюда. А могла бы — к себе. И стало бы в мире на одну кошачью душу меньше.

В общем, выдался у меня разнообразный вечер. Кота оставила в клинике, ему прооперировали лапу, обработали рану, теперь нужна была поддержка. Врач сказал, всё поправимо… Ну, хотя бы так!

Вернулась никакая, настроение отвратительное, в пустой квартире — никого, Алексей ещё не вернулся. Я прибралась в коридоре. Прошла на кухню, поставила чайник. И силы закончились.

Села, свесила руки, сидела долго: чайник остыть успел. Потом отпинала себя вновь вскипятить и сделать кофе, в кофе капнула из плоской бутылочки, — поплыл по кухне крепкий аромат Lavazzа, настоянный на цветочно-ванильном запахе коньяка. Вот так уже лучше, вот так уже хорошо!

О разряженном смартфоне я вспомнила лишь в середине ночи.