На осколках гордости (СИ) - Мечтательная Ксенольетта - Страница 53

Волтуар и Акеон не появились на ужине. Несколько раз я порывалась прикоснуться к метке, но не была уверена, что Волтуар бросит все дела и прибежит ко мне. А если позовет в кабинет, то что ему говорить? Вспоминая однорукого гелдова, совсем не хотелось отвлекать правителей. И это желание заставляло еще раз взвесить свои возможности и риски… Один день, если я поверну время вспять, для меня ничего не решит, а вот если не осилю, то рискую чьим-то благополучием. Я все еще ненавидела Фадрагос, но почему-то думая о нем, вспоминала Роми и его «подсказку». «Они могут быть добры…». Жители Фадрагоса не виноваты, что я по невообразимой случайности очутилась в их мире.

Глубокой ночью меня потревожил Волтуар, но едва ли пытался растормошить. Сквозь пелену сна я запомнила, как он сидел рядом со мной, о чем-то еле слышно говорил, гладя мою щеку тыльной стороной ладони. Кажется, он просил прощения, что не сумел уделить мне внимания, а еще признавался в любви. Наутро я старалась относится к этому, как к кошмарному сну, — как можно скорее забыть.

На завтрак никто из правителей не явился, чему я втайне порадовалась. Но Кейел быстро испортил настроение и аппетит, часто целуя Айвин, нежно улыбаясь ей и заботливо ухаживая за ней. Зато благодаря ему, я поняла, что решиться на задуманное будет гораздо проще. Злость буквально толкала на разрушение.

Возвращение Ромиара из города я ждала с нетерпением. Зажав под мышкой книгу с рецептами зелий, бродила по дорожке, пролегающей под высокой дворцовой стеной, и часто смотрела на небольшие ворота, безжалостно уничтожая бутон садовой розы. Кожу на пальцах пропитал сок шипастого цветка, и я кривилась от стойкого запаха, но продолжала отрывать, скатывать и мять тонкие лепестки, превращая их в кашу. Сегодня зелье желания прекратило действовать, а при воспоминаниях о Кейеле… о нас… внутри меня все равно все переворачивалось. Я будто видела нас со стороны, и почему-то в самых ярких моментах не я грелась в руках Вольного — Айвин была на моем месте. Дурно становилось, представляя их. Но болезненней всего оказались воспоминания нашего пути к деревеньке у Края: камушек, который мы пинали, пасуя друг другу; беззаботная беседа о веселых происшествиях наших жизней; щекотки, шутливые толкания — ребячество… Почему-то мне отчаянно не хотелось, чтобы Кейел вел себя так же с Айвин.

Вообще ни с кем, кроме меня.

Когда Ромиара впустила стража, я сорвалась с места к нему. Он даже не посмотрел в мою сторону, лениво проговорив:

— Сумка тяжелая. — И любезно предложил: — Могу отдать.

Я промолчала, просто зашагав рядом. Хотела спросить: скучает ли он по Елрех, но передумала. Во-первых, больше не стремилась сблизиться с ним; во-вторых, была уверена, что скучает, и я только надавлю на больное своим вопросом.

В полном безмолвии мы добрались до домика, который выделили мне под алхимию. Дверь скрипнула, впуская нас в душное, тесное помещение, пропитанное пылью и затхлостью. Я кинула книгу на угол полированного стола, испещренного старыми царапинами, и она накрыла прожженные пятна. Под подошвой сандалий хрустнул уголек, рассыпаясь в черный песок.

— Вот же… — поморщилась я, осторожно приподнимая ногу.

— Зачем тебе табак и парцимия? — поинтересовался Ромиар, опуская тяжелую сумку на стол.

Старые резные ножки нехорошо простонали под весом, и я заволновалась за сохранность своих вещей. Обычные склянки и колбы — еще ерунда, а вот эксикатор хранил в себе пыльцу ночной духоловки, да и колбу из огненного кварца пришлось заказывать и ждать, когда ее привезут из Обители гильдий — только там и нашли. Упадет все — придется ждать, когда Ромиар купит новый алхимический инструментарий.

— Хочу сварить сложное зелье. Карьерный рост лишним не будет, — пробормотала я.

Стол выстоял. Вот только я все равно поспешила к нему, осторожно подняла эксикатор и перенесла на подоконник крохотного окошка. Опрометчиво подула на его неприглядную серость и отшатнулась от плотного облака, взмывшего перед самым носом. Я еще дважды дунула на танцующую в воздухе пыль. Неужели верю, что она осядет? Уступила в этой борьбе и отправилась ко второму окошку, где поставила емкость прямо на пыльную поверхность. Двумя пальцами сдвинула желтоватые занавески, скрывая в легкой тени ценный ингредиент от палящего солнца. Обернулась и замерла от испуга.

Ромиар открыл книгу на закладке и, не опуская подбородка, равнодушно бегал взглядом по строкам выбранного мною рецепта. Я сорвалась с места, в два шага сократила расстояние между нами и захлопнула книгу. Небрежно переложила ее на полку громоздкого шкафа.

— Будет больно, — резюмировал Ромиар за спиной.

Я подошла к лавке, зачерпнула порошок и окунула руки в стоящую рядом миску с водой. Тщательно вымывая ладони, произнесла:

— Я не собираюсь пить зелье. Просто учусь.

Ромиар еще какое-то время угнетал пристальным взглядом, а затем оставил меня одну.

«Его мать появилась в деревне на поздних сроках, о муже ее никто не слышал, из какой гильдии была тоже неизвестно. Местные предполагали, что изнасиловали девушку, и она скрывалась»…

Рассказ Волтуара подбадривал. Я все делаю правильно.

Тяжелая парцимия — токсичная ягода зеленого цвета, — была размером с дыню. Твердую шкуру пришлось отбивать молоточком, а пилить ягоду на лавке. Эвкалипт, размятый в ступке, стоял рядом, нейтрализуя токсин в воздухе. Деревянной ложкой я выскребла с мягкой сердцевины, напоминающей по виду персик, серый комок косточек. Его сразу же закрыла в склянке плотной крышкой и поставила на стол. Колба уже висела в конструкции, заменяющую тут спиртовку, а огненные духи лизали стеклянное дно. Вытяжка чистотела смешивалась с толченными корнями ассбина — хищного цветка, — загустевала, медленно перенимая фиолетовый окрас, и едва слышно булькала. Свежие листья табака я переложила в миску. Вытащила из сумки кулек из листьев ледяного острокола. Слизь, напоминающая нефть, испачкала их, пропитала. Черное сердце ритхиды — нечисти, предпочитающей в рацион детей, заблудившихся в лесу, — воняло тошнотворной сладостью. Я положила его в миску и поспешила помыть руки от черноты. Вернулась и сразу же потянулась к мешочку с морской солью.

Дверь бухнула — я подпрыгнула на месте, рассыпая соль по полу, по столу, по подготовленным ингридиентам. Чертыхнулась, бросившись спасать драгоценное сердце, но до меня дошло, что произошло. Я замерла. Дышать перестала.

Кейел заслонял дверной проем, лениво оглядывая мою тесную лабораторию. Налюбовался вдоволь, по-хозяйски подошел к столу, посмотрел на открытую страницу книги, затем на заготовки под зелье.

— Ну, привет, Асфи, — тихо произнес он.

Я сглотнула, постаралась унять дрожь в руках и напомнила:

— Так виделись уже на…

Договорить не успела. Стол скрипнул, отлетел к стене. Я зажмурилась, втянув голову в плечи и прижимая руки к груди. Громкий треск и звон бьющегося стекла оглушили, окончательно испугали. А затем наступила леденящая душу тишина. Я медленно открыла глаза. Кейел стоял слишком близко: челюсти стиснуты так, что желваки ходят, губы поджаты, а взгляд внимательно изучает мое лицо.

Попала?..

Осколки окрасились в фиолетовую тягучую смесь, разлитую кляксами по немытому полу. Стена заляпана ровным темным мазком. Миска с сердцем нечисти опрокинута вверх дном у входа. Ножка стола не выдержала — раскололась острой трещиной, а сам стол, перекошенный, перевернут и, углом зацепившись за стену, так и не коснулся пола. Под ним виднелась сумка, залитая зельями, битое стекло и сор, который недавно считался ингредиентами.

А еще соль рассыпана.

Наверняка к ссоре…

— И как далеко ты готова зайти, чтобы сохранить свое положение? — спросил Кейел, глядя мне в глаза. И скривившись, прорычал: — Идиотка! Решила, что Волтуар не узнал бы, почему ты не можешь стать матерью?! Думай, что делаешь, Асфи!

Он потянулся ко мне, но не схватил за руки, сжал кулаки и опустил. Тише продолжил говорить: