Мир в моих руках (СИ) - Свительская Елена Юрьевна - Страница 95

О, как ярко засветилась моя искра-душа! Её красное сияние волнами разошлось вокруг меня, вокруг моста… поймало ту, крохотную, ещё не отошедшую далеко искорку, нащупало её, вдохнуло в неё свет и… и жизнь…

Поднялась, накрыла ладонью живот. И ощутила, что эта искра, маленькая, крохотная, другая, тускло сияет рядом со мной, наполняясь силой. Она становится всё ярче и ярче…

Эпилог

Вздрогнув, очнулась. Не сразу поняла, что за лес, в котором лежу. Потом с ужасом заметила где-то над головой свет фонаря.

Со стоном села. Тело было тяжёлое. И страшно усталое. Вспотевшее. Ощупала себя. Вроде ушибов нет. И вроде температура не повышенная. Только…

Опустив взгляд, недоумённо взглянула на свою пижаму. Почему-то поверх мультяшного кролика был вышит золотистыми нитками заяц. Криво вышит, так, что перекрывал накрашенного кролика, сделанного на производстве, но тот местами виднелся из-под него. И ещё этот заяц был… клыкастым? Прям какой-то саблезубый заяц! Кстати, я почему-то была босая…

Пыталась запустить руку в волосы. Недоумённо ощупала голову. Встряхнула головой, отгоняя наваждение. И мне на плечи легли пряди чёрных волос. Э… да я ж косы недавно состригла! Примерно по плечи. Примерно, потому что криво. Но я этим гордилась, потому что небрежность стрижки напоминала мальчишечьи причёски. И я теперь гордилась, что я как мальчишка, меня можно спутать, а потому хотя бы незнакомые дети не все полезут меня доставать. А кто полезет — тому в морду кулаком хряпну. И воплей не будет, что девчонки драться не должны. Но… я только недавно постриглась… Так почему мои волосы стали такими длинными?

И, кстати, что я ночью валяюсь посреди парка?

Встала, огляделась. Ветки и крышки от бутылок царапали босые ноги. Парк… э… вроде тот, что в соседнем районе. Блин, я свалилась, что ли, откуда? Что так головой приложилась, что ничего вспомнить не могу?

Ощупала карманы пижамы. Мобильника не было. Маме не позвонить — и она волноваться будет. Но что я делаю босая и в пижаме в парке соседнего района?! Не помню…

Вздохнув, пошлёпала к асфальту. Блин, неприятно идти по нему босой. И почему-то такое неприятное чувство, что раз я в моём мире, то случилось что-то не то. Эхм… стоп. Мой мир? А что, есть какие-то иные миры?

Пока час с чем-то топала босая, стирая ноги, через чужой район к своему, обдуваемая холодным ветром, вроде приободрилась. Потом, правда, увидев сухой лист под ногами, обалдела. Снова, повнимательнее глянула вверх. Ээ… Осень?! Откуда осень?! Вроде ж была весна?..

Потерянно села на асфальт. Откуда я так свалилась, что память начисто отшибло? Вроде ж была весна?.. Или… нет? Блин, я что с ума схожу?

Ущипнула себя за пузо. Больно! Эхм, ну хотя бы не сон. Кстати, этот клыкастый заяц… кто вышил на моей пижаме, на пижаме моей мечты, этот ужас?! Мама ж не могла так подшутить?

Задумчиво посмотрела на саблезубое чудовище. А хорошо вышито, тщательно. Машинная вышивка? Не, слишком роскошная.

Перевернула пижаму, смотря на изнанку. Так, подшита ткань, что ли, под цвет пижамы, чтоб скрыть следы ниток со внутренней стороны, ну, и чтоб тело не царапали? Эхм, да нет вроде. Э… а куда уходят тогда куски ниток со внутренней стороны ткани?

Задумчиво ощупала обе стороны вышивки. Потрясённо вскочила.

Вышивка отпечаталась с внешней стороны, но совсем не прощупывалась с внутренней! И не отдиралась снаружи, будто концы уходили в ткань. Но изнутри тех концов не было. То ли я рехнулась, то ли… с глазами моими или с материей пижамы что-то не то. Ещё раз ощупала. Мда, как будто какое-то искажение пространства… ещё и сезон вдруг изменился… и мои волосы заметно отрасли…

Прошла сколько-то шагов.

Ладно, попрошу у мамы мятного отвара, намоюсь. Отдохну, нервы успокою. Может к утру этот дурной сон пройдёт.

Остановилась и задумчиво глянула на небо.

Если успею дойти до утра. Ой, какие звёзды красивые! Здесь перегорели фонари, поэтому не мешаю смотреть на звёзды. Звёзды… звёзды…

Запоздало вспомнила Мост, уходящий из окна моей комнаты куда-то в звёздное небо. Чудной сон.

Сделала ещё несколько шагов.

И с запозданием вспомнила.

Папа! У меня же есть папа! Он из другого мира и его зовут Гаад! Я нашла к нему дорогу! Я его видела! Да, я его достала, но… кажется, там было что-то ещё, но я этого не помню. Но, в любом случае, надо рассказать маме, что я нашла папу.

Остаток дороги бежала, до того довольная, что уже не чувствовала боли в ободранных ногах, резкого прикосновения к ступням мусора, попадавшегося на тротуаре… У какого-то бомжа, сидевшего на скамейке с гамбургером и бутылкой пива, от моего появления невольно разжались руки. Бутылка выпала и разбилась об тротуар… ну, хоть жратву не потерял…

Дверь нашей, шестьдесят пятой квартиры, открыла незнакомая женщина лет сорока, наорала на меня, что мешаю спать. На мой истошный крик с призывом мамы разоралась ещё больше. Я кричала, что это моя квартира. Моя и мамы. А она вопила, что это её квартира и они тут с её семьёй уже давно живут. Я, собравшись с силами — а тело в ту ночь слушалось меня с трудом — оттолкнула её. И она выпала на лестничную площадку, а я юркнула в квартиру, щёлкая выключателями.

Это была моя квартира, наша с мамой! Даже мебель была нашей: та же трещина на шкафе в прихожей, те же царапины на кухонном столе, тот же протекающий кран — левая ручка от холодной воды пластмассовая, будто под металл, новая и блестящая, а правая — от горячей — старая, белая, с красной серединкой. Ну, почти белая, так как есть ещё желтоватые пятна.

Эта гадина заперла меня в ванной, ещё и свет выключила. И я, дрожа от холода и ужаса, несколько часов просидела в темноте. Пыталась кричать, но на меня стали материться она и её муж. Выползли её сыновья спросить «чё там разорались?». Это была моя квартира, точно моя! Но там почему-то уже жили чужие люди, и они считали нашу с мамой квартиру своей.

Уже утром доехала милиция. Сонный рыжеволосый милиционер включил свет в ванной, ослепив меня, потом открыл дверь. Первые мгновения я щурилась, ослепшая от внезапно хлынувшего света. Потом, увидев милицию, зарыдала и кинулась к мужчине в форме, стоявшему впереди. Обняла его и заревела. А он… он грубо схватил меня за ухо, страшно его дёрнул и стал орать, чтоб я говорила, кто я и кто меня подослал.

Я вырывалась, кричала, что это мой дом, что его украли, извиваясь, тыкала рукой в сторону той склочной страшной женщины, та материлась и орала, что я чокнутая.

Неожиданно второй милиционер, постарше, с молодым лицом, но с седыми прядками среди тёмно-русых волос, с морщинами, разрезавшими лоб, сам схватил молодого напарника за ухо, дёрнул, отвлекая от меня. Мучитель выпустил меня, а я, рыдая, упала на колени.

Это был кошмар. Какой-то жуткий кошмар. Я же вернулась домой! Это был мой дом! Но почему нету мамы? Почему тут сохранилась наша мебель? Куда исчезли картины, которые нарисовала мама? Что случилось с моим домом, с моим миром? Почему эта тварь говорит, что это не мой дом?!

Милиционер, рано начавший стареть, оттолкнул своего страшного напарника, опустился на колени возле меня, притянул к себе. Я вырвалась, он что-то говорил, прижимая меня к себе всё крепче и крепче…

Я не сразу поняла, что меня ласково называют, обнимают и осторожно, неумело, гладят по волосам. Позже я затихла. Он поднял меня на руки, прижал к себе, шепнул, коля моё ухо щетиной:

— Мы разберёмся!

Велел той тётке подать нам тёплого чая с чем-нибудь сладким. Она разоралась, мол, её обкрасть пытались, а милиция требует чаю?! Я стала орать, что это она воровка, что они все воры, украли мою квартиру и… и убили мою маму. Иначе куда она делась?!

Вздохнув, старший милиционер одной рукой придерживал меня, а другой долго пытался вытащить из кармана штанов кошелёк. Вытащил, протянул хозяйке.

— Возьмите. Сколько там стоит печенье и пачка чая? У меня, видите, руки заняты.