Уход на второй круг (СИ) - Светлая Марина - Страница 58

— Я смотрю, у нас ужин прям семейный-семейный! — выдал он, торопливо протягивая руку по очереди отцу и Парамонову.

— Когда ты уже кого приведешь? — не остался в долгу отец.

— Вот затоплю кого-нибудь — и сразу приведу. Если симпатичная будет.

— Лишь бы не мужик с болгаркой, — наконец, разомкнул губы Глеб.

— Мужика обезоружим, бабе мешок на голову и через седло, — не унимался Денис.

— Слет Иванушек по обмену остроумностями, — махнула на них рукой Ксения и ретировалась к матери на кухню.

Слет Иванушек проходил весьма бурно в течение всего обеда. Все три особи мужского полу друг другу не уступали ни пяди. Смех не утихал. И расходиться никто никуда не спешил.

Глеб скучал по таким обедам. Любил бывать у Ксенькиных родителей. Нравилось слушать заразительно веселую болтовню Виктора Антоновича. Его шутливое переругивание с Маргаритой Николаевной. Наставления Ксении на путь истинный. Нравилось. Привык. Чувствовал себя теперь уже не «вне», а «внутри». И не хотел потерять, зная, что потерять может в любой момент. В его жизни хватало потерь, и он безошибочно чувствовал то, что не принадлежит ему навсегда.

Мгновения наслаиваются одно на другое, врезаясь в память фрагментами. Басаргина-старшая раскладывает на удивление вкусные котлеты по тарелкам, приговаривая, что с курицей не срослось. Она уважала курицу, относилась к ней со всем почтением и готовила виртуозно. А тут забыла в духовке, пока не услышала запах. «Пора что-то для головы пить», — печально вздыхает она, косясь на доктора Парамонова.

Доктор Парамонов отшучивается, что голова — это кость, потому достаточно кальция. Денис, глядевший на него чуть из-подо лба, обзывает его шарлатаном. И взгляда этого Глеб не выдерживает. Дергаются уголки рта, раздуваются ноздри. И он отвечает: «У нас вся медицина — сплошное шарлатанство!»

Дружный хохот. Кажется, присутствующие с этим тезисом согласны. Ксенькин смех он выделяет из этого гомона особо. Поворачивает голову, встречается с ней взглядом. И почти жмурится от искринок в ее глазах. Она счастлива. Его Ксения счастлива. Не играет, нельзя так ошибаться.

— Салат будешь? — негромко спрашивает Глеб, чтобы услышать ее голос.

— Не, не буду, — теперь она улыбается только ему. — Скоро лопну.

— Еще десерт, — шепчет он, завороженный ее улыбкой. И понимает, что мгновения уходят. Необратимо. Будто бы кто-то включил обратный отсчет.

— С собой заберем. Здесь разрешают, точно знаю!

Он смеется. Не без усилия отрывает от нее глаза, потому что молчаливый разговор их улыбок начинает становиться неприличным. И ловит на себе настойчивый, тяжелый взгляд ее брата. Может быть, это и есть ответ? Может быть, и спрашивать не надо.

Ее отец снова завлекает шашками, пока женщины уносят грязные тарелки. Глеб провел за шашками все время с момента прихода до тех пор, пока их не усадили за стол. Глебов отец предпочитал шахматы. Шашки как альтернатива — почему нет? В шахматы Парамонов так и не научился. Все было совсем другое, чем когда его собственная семья еще существовала. Говорят, что семьи все разные. Наверное, и правда.

Но снова за шашки он так и не сел. У него была другая задача. Помогать Ксеньке. Иногда сталкиваться с ней в коридоре, забирать тарелки, быстро целовать и продолжать мельтешить между кухней и гостиной. Лишь бы не видеть сейчас Басаргина-младшего, переключающего пультом каналы в телевизоре. Между ними словно бы легли статические помехи, забивающие все на свете, но удивительным образом никто этого не замечал. И Глеб все пытался справиться, хотя знал, что у него не выйдет. Он должен знать до конца. Он все равно спросит.

Еще позднее, после чая, который их все-таки заставили влить в себя, Денис ушел курить на балкон. А остальное семейство отправилось убирать последствия маленького пиршества. Даже Виктор Антонович куда-то запропастился. Поцеловав Ксению, вытиравшую тарелку, в щеку, Глеб только шепнул ей: «Последую примеру твоего брата». И с этими словами вышел из кухни.

Перед порогом балкона достал из джинсов пачку сигарет. Потряс их в руках. Улыбнулся. И шагнул внутрь, чувствуя, как глухо стучит внутри.

Денис не оглянулся, будто знал, кто именно вышел к нему, продолжал опираться на перила и разглядывать двор далеко внизу. Все, что было в гостиной, — спектакль. И знали об этом всего два человека. Дурацкая постановка для окружающих. Вот, что не давало покоя, прожигало насквозь. Здесь, сейчас будет по-настоящему. Глеб щелкнул зажигалкой, закурил, выпустил струйку дыма.

— Неожиданно получилось, — медленно сказал он.

— Что именно? — уточнил Басаргин.

— Курить на одном балконе два года спустя.

— Не скажу, что рад этому.

— С балкона — могу уйти. Из ее жизни — вряд ли.

— Угрожать не надо.

— В отличие от тебя, я не угрожаю. Я буду с ней, пока она сама меня не прогонит.

— Так ты уж постарайся, — криво ухмыльнулся Денис. — Потому что если ты ее обидишь…

Второй раз тебе с рук не сойдет, слышишь? Глеб замер. Ему казалось, что это никотин, который он втягивал в себя, медленно разрушает его способность двигаться, расползаясь ядом по телу. Второй раз. Второй.

Он повернул голову и посмотрел на Басаргина. Устал. Смертельно устал от неизвестности, мучившей его несколько суток. Все напускное слетело вмиг.

— Он был ее мужем?

Денис долго и пристально смотрел в глаза Парамонова. Отвернулся, потушил сигарету в пепельнице, с силой раздавил окурок, смяв фильтр, и снова поднял взгляд на Глеба.

— Не знал?

Теперь — узнал. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.

— Откуда? — устало проговорил он. — У них фамилии даже разные.

Денис усмехнулся — неожиданно искренне, по-доброму.

— Ксюха — дурочка, все за независимость воевала, — но так же резко лицо снова стало другим. — Я тебя предупредил.

— Я понял, — мрачно ответил Глеб. Выпустил облачко дыма. От дождя даже на балконе было душно. Впрочем, ему в любом случае не хватало бы воздуха. Оправдываться два года назад смысла не имело. Сейчас — в чем оправдываться? Сейчас — все просто. — Я ее люблю.

— Я тоже.

Баш на баш.

Самое страшное, что теперь даже любить было поздно. Ее муж умер на его столе два года назад. Поэтому сейчас она с ним. Он не спас. Косвенно, но он сам это все сотворил. Он уничтожил ту девушку с фотографии возле кукурузника, которая всегда смеялась.

Но ведь сейчас она смеется тоже! Ведь ему не кажется?

Впрочем, их признания не столь уж равнозначны. Ксения однозначно любила своего брата. А его самого… он не знал, почему она позволяла оставаться рядом столько времени. Не знал. Но ведь сам подписался на это!

— Лучше бы ты тогда меня все-таки удавил, — хмуро рассмеялся Глеб. — Или посадил надолго. Стольких проблем избежали бы.

— Я спасатель, а не душегуб, — взгляд Басаргина стал совсем тяжелым. — Не знаю, почему именно ты… Но пусть так, чем… какая она была… Короче, не облажайся снова.

— Кто облажался? — заинтересованно спросила Ксения с порога балкона. — И в чем?

Глеб вздрогнул и резко обернулся к ней. В глазах на мгновение вспыхнула синева и тут же погасла. Он снова скрылся за маской.

— Я облажался, — сообщил он. — Я — облажался. Рассказывал, как мне алкаш по уху съездил. Помнишь, в мае? Мы его к психам везли, а он как-то не очень соглашался.

— А ты не можешь без своих алкашей, да? — фыркнула она.

— Я люблю свою работу! — торжественно сообщил он. Прекрасно зная, что ее не проведешь.

— А я не люблю алкашей, — скорее мрачно, чем торжественно сказала Ксения и повернулась к брату. — Динь, пошли отпрашиваться. У меня завтра рейс, а они от радости чуть ли не ночевать собираются оставлять. В детство впадают, не иначе.

— Какой ночевать! — возмутился Басаргин. — Мне на базу к четырем утра, они рехнулись? И где тут спать всем?

— А я знаю? Даже если б было, лично я хочу домой, — Ксения вздохнула, взяла за руку Глеба и, развернувшись, вошла обратно в комнату.