Звезда Гаада (СИ) - Свительская Елена Юрьевна - Страница 155

Двое чёрных хранителя смеялись, разглядывая какую-то картину. Вдруг один из них резко ударил другого по спине — тот рухнул, как подкошенный. Из глубокой тонкой раны хлынула кровь…

Десять чернокрылых сбросили со скалы одного чернокрылого и троих белокрылых: жестоко избитых, связанных и не подвижных…

Люди в грязно-серой одежде равнодушно перерезали горло девчонке подростку, затем маленькому мальчишке…

Ночью на лесное селенье упал огненный шар. Кто-то заорал в загоревшемся доме. На улицы выспались мужчины разных возрастов, от совсем безусых и безбородых до дряхлых стариков. Часть из них выбежала голышом, часть в одних лишь серых штанах, трое вышли чинно, полностью облачённые в одежду тёмно-серого света.

Огонь быстро распространялся по деревянным строениям. И не все обитатели селенья успели выбраться. Взмывавшее к небу пламя осветило лицо хранителя, кружившегося над деревней, отразилось золотистыми и оранжевыми бликами на чёрных перьях в его крыльях. Камилл довольно улыбался…

Он налетел днём на небольшой город, где между бело-коричневых стен деловито сновали люди в грязно-серой одежде, с одинаковыми золотыми медальонами, усыпанными драгоценными камнями, а так же уныло слонялись подчинённые им люди, выполнявшие за них всю работу как рабы. В тот час, когда девушку из прислуживающих наказывали прилюдно за какую-то провинность. В руках Камилла полыхало огненное копьё. От одного взгляда его глаз, излучавших холод, пропитанных, прожжённых душевной болью и Тьмой, и палачи в сером, и уныло наблюдавшие за ними безвольные слуги испуганно попятились…

Чужая боль утаскивала меня на дно омута. Я задыхалась от слёз, оглохла от криков…

По улицам были рассыпаны серо-красные пятна, расползлись кровавые лужи. Дома кое-где осыпались, кое-где были как будто срезаны огромным лезвием. По полю расползались обезумевшие от страха люди в дрянной коричневой одежде, освобождённые от власти и давления людей в сером…

Камилл схватил за волосы молодого парня в серой одежде. Встряхнул того. Раненный не пришёл в себя. Тогда чёрный хранитель сильно сжал его рассечённое плечо. Парень очнулся от боли, вскрикнул, потом увидел державшего его, замолк.

— Я оставляю тебя в живых, чтобы ты предупредил свой народ: если вы опять вздумаете собирать Серых карателей Тьмы, и мучить всех, на кого донесли, кто вам лично хотя бы косым взглядом не угодил, тогда я сравняю всю эту страну с землёй! Ты понял? — и мужчина сжал раненное плечо ещё больше.

— Белые хранители спасут мой народ от извергов Тьмы! — запальчиво вскрикнул парень.

Камилл швырнул его об мостовую. Раненный ударился о камни головой и опять потерял сознание. Хранитель развернулся на шорох: по улице с трудом передвигалась девушка с изрезанной ступнёй. Старая коричневая одежда рабыни потемнела от её и чужой крови. Она использовала вместо палки какой-то жезл, обломанный снизу.

— Значит, ты им расскажешь, — мрачно произнёс мужчина, — Ты объяснишь им, какими жестокими могут быть чёрные хранители!

Девушка шарахнулась, споткнулась о чьё-то тело в серой одежде, упала. Камилл подхватил её и взлетел. Она извивалась, вырывалась. И не держи он её так крепко, разбилась бы задолго до деревни, в которую чернокрылый её отнёс…

На белоснежном снегу дрались белые и чёрные хранители, четверо одних и двое других. Яростно. Отчаянно. Безжалостно. Пока пара чернокрылых замертво не упала на снег.

— Они поймут, — проворчал Кайер, стирая с лица струю крови, брызнувшую на него из шеи врага.

— Тут неподалёку логово разбойников, — осклабился Хисэ.

Связанный Камилл спокойно стоял на опушке Чёрной земли. Другие чернокрылые больно задевали его копьями из сгущённой Тьмы, но мужчина смотрел куда-то мимо них странным отсутствующим взглядом: на губах его окаменела безумная улыбка.

— Из-за тебя мы уже никогда не сможем поправить нашу репутацию! — орал Старейшина, брызжа слюной от ярости, — Если раньше белые змеи умудрялись нас в чём-то обвинить, подстроить «нападение чёрных хранителей», подсунуть несколько «жертв», это можно было списать на разгул разбойников или тайные интриги властьимущих, а теперь так много доказательств, что их уже не уничтожить!

Он швырнул толстое копьё из окаменевшей разрушающей силы, пробив плечо связанного. Тот даже не шелохнулся. Остриё, затем древко преобразовались в огонь, прожгли его рану, облизнули тело. Пространство вокруг связанного всколыхнулось от его боли, но на лице у него по-прежнему царило спокойствие, граничащее с безразличием.

— Пока мы были заняты битвой с белыми змеями, ты… ты… — облако из тёмных хлопьев превратилось в тонкие лезвия, те прочертили много кровавых линий на теле Камилла.

— Вот именно: пока вы дрались с белокрылыми, люди обнаружили трупы Серых карателей Тьмы, — ответил мужчина, ухмыльнувшись.

И запел. Громко, звонко, радостно:

Рассвет. Целует солнце мои руки.

Прощаясь с темнотой, звенит ручей.

И в песнь моей души его вплетались звуки.

А так же птичий хор ликующих речей.

Он глубоко вздохнул, ненадолго замолчав. Потрясённо застывшие хранители встрепенулись, растерянно переглянулись. Белик запустил в связанного кинжалом: оружие при прикосновении с телом мужчины обратилось в жгучую струю. Однако Камилл пропел как ни в чём ни бывало:

Мне золото небес милей земного злата!

Холст луговой, чьи краски с ароматом,

Которыми земля моя всегда была богата

Приятней королевской статуи с бантом!

Старейшина сшиб его с ног мощным ударом. Менестрель упал на спину, улыбнулся, увидев пронзительно голубое небо и продолжил уже лёжа:

Знакомые, смеясь, прозвали чудаком!

По мне: так все они — совсем чудные.

Любителя всех благ земли зову я дураком!

И мир, и страны все: края мои родные…

На него обрушилось много яростных ударов, от которых его отшвырнуло вперёд, впечатало в молодую берёзу. Та сломалась. Упавший возле неё Камилл надолго замолчал.

— Кажется, мы его убили, — грустно произнёс седовласый полный хранитель.

Певец шевельнулся, с трудом сел. Дрожащей рукой дотянулся до обломанного ствола, нахмурился, погладил сломанное растение. И продолжил песню, грустно поглаживая остаток от дерева:

Рассвет… Иного богатства мне не надо.

А впрочем, легкомыслен я и потому

Мне иногда и звёздный свет — отрада.

И вдруг обнял обломок берёзы, зарыдал. Чёрные хранители смутились, разошлись. Белик, Старейшина и ещё шестеро мрачно сплюнули на землю. Быстро стемнело. Ночью Камилл просидел около дерева, почти не шевелясь: лунный свет очерчивал его сгорбленную спину и поникшие плечи. Когда небо начало светлеть, шевельнулся, поднял голову, залюбовался рассветом. Вдруг тяжело вздохнул и добавил:

Но грустно любоваться драгоценным одному!

Белый хранитель не заметил, как к нему подкрался чернокрылый, так хорошо контролировавший своё состояние, что не вызывал возмущение в пространстве. И только в самый последний миг, когда его враг злобно ухмыльнулся, когда пространство взорвалось от злости и торжества чернокрылого, только тогда почувствовал, но уклониться не успел…

Тьма, выползавшая из человеческих поселений, въедалась в землю, вызывая на ней невидимые язвы, те — стихийные бедствия. Хранители были заняты склоками, потому не везде восстанавливали Равновесие. Мир плакал от боли, тщетно пытался залечить раны, но они были слишком глубоки…

Чья-то сильная тёплая рука подхватила мою. Сплелись с моими чьи-то тонкие мягкие пальцы. И кто-то резко вырвал меня из омута боли.

Когда ко мне вернулась способность видеть, резко повернулась к своему спасителю. И потрясённо замерла, смотря на встревоженного Кайера.

— Я вот никак не могу понять: ты дура или тебе жить не нравится? — мрачно спросил парень, — То ты сунулась заслонять Карста от смертельных ударов, то влезла между мной и Гаадом, готовящимся к последней схватке. Ещё и впитываешь в себя Тьму, так что в тебе самой вообще пропадает Равновесие!

Часть 4.13