Почти счастливые женщины - Метлицкая Мария - Страница 17

Жили у Софьиной приятельницы, милой дамы со странным именем Кларисса. С самого утра хозяйка уезжала нянчить внука, и они оставались одни. Завтракали и ехали в город. Были везде – и в Русском, и в Эрмитаже, и в Петродворце. Съездили в Павловск, в Царское Село. Аля видела, что бабушка уставала. Но держалась как стойкий оловянный солдатик: «Я тебе все должна показать! Просто обязана, пока есть силы». Вечером валились без задних ног.

На прощальный ужин в «Астории» Софья пригласила Клариссу – в знак благодарности. Странная была эта Кларисса – почти все время молчала. Говорила в основном Софья.

В поезде Аля спросила:

– А почему она такая, ну, эта Кларисса?

– Какая? – уточнила Софья. – Не поняла.

– Ну, странная. Почти все время молчит.

– Ох, Аля, она такое пережила… Не дай бог! Я вообще не понимаю, как она держится.

Аля испуганно прошелестела:

– А что? Что она пережила?

– Блокаду, Аля. Ее мать обезумела и… В общем, пыталась съесть умершего сына… на ее, Клариссиных, глазах. А ей было четыре. Всё, нет вопросов?

Вопросов не было.

В ту ночь в поезде Аля глаз не сомкнула.

Наконец наступила весна. Запоздавшая, задержавшаяся где-то в теплых краях, навалилась она так бурно, как наваливаются на еду припоздавшие и голодные гости. В середине мая погода стояла небывало теплая, даже жаркая – уже с утра было плюс двадцать пять!

Приближались каникулы. Софья была озабочена – девочку надо вывозить, желательно на море. Тяжелый год, столько стрессов, да и переболела она тяжело.

Софья сидела на телефоне и принимала советы.

Затаив дыхание, Аля прислушивалась. Точнее – подслушивала.

Море. Несбыточная мечта. Или теперь не такая уж и несбыточная? Оля рассказывала ей про море: «Да, здорово, нечего говорить. Теплый песочек, волны, солнышко. Вкусные персики и груши, здесь таких нет. А так ничего особенного, ну море и море».

У Оли все «ничего особенного». А у Али особенное все!

Раньше она о море и не мечтала. А сейчас все становилось реальным. Выходит, Оля права – она должна быть Софье благодарна.

Год Аля закончила почти без четверок. Четверки по физкультуре и по пению – ерунда! Аля и вправду совсем не умела петь: «полное отсутствие музыкального слуха» – вердикт училки по музобразованию.

Софья, узнав об этом, усмехнулась:

– Ну и ладно, переживем, что второй Марии Каллас у нас в семейке не будет! А вообще странно, – добавила она. – Мать твоя музыкантша. У Саши был замечательный слух. У Левки приличный. А ты, выходит, в меня – мне тоже медведь на ухо.

И Але показалось, что Софье это было приятно. Да и сама Аля не возражала.

Слуха не было, а петь Аля любила. Но так, чтобы никто не услышал – стыда не оберешься. Пела под душем или когда никого не было дома. А про ненавистную физру и говорить нечего – вот ее-то Аля по-настоящему ненавидела. Жаловалась Софье, что ничего у нее не получается – ни прыгать через дурацкого козла, черного и блестящего, невыносимо воняющего дешевой кожей, ни взбираться по канату, ни бегать на скорость.

– Подумаешь! – Софья небрежно махнула рукой. – Эка невидаль – не любить физкультуру! Я и сама спорт не люблю. Выходит, и тут ты пошла в меня!

Наконец Софья приняла решение: конец июня и половину июля Аля проведет на даче у ее приятельницы – так та называла своих подружек.

– Мусина дача роскошная. Место сказочное, достойное, интеллигентное – Кратово. Живут там приличные люди, люди умственного труда, ну и всякие знаменитости. Мелкие и средние. Участки огромные, лесные, Муська на участке собирает грибы. Есть пруд и кинотеатр, вокруг полно молодежи – словом, скучно тебе не будет, – рассказывала она Але. – Да и у Муси есть внук, парень симпатичный, но очень уж бестолковый. Правда, он тебя старше, да и компания у него так себе. В общем, Аля, едем на дачу. А в конце июля отправимся на море, в Геленджик. Я там не была, но ничего другого нам, увы, не светит. И Ялта, и Пицунда, и Сочи уже не для нас.

Аля ничего не поняла – чем плох Геленджик и почему не светят Ялта и Сочи? Она изучала карту и видела, что море одно и то же, Крым и Кавказ – да, разные пояса, разный климат, разные флора и фауна. Вот, кажется, и всё. Да какая ей разница – Крым или Кавказ? Она не была ни там, ни там. А Черное море везде одинаково, в этом Аля не сомневалась.

Подробности объяснила Оля: Сочи и Ялта – места для богатых, там отдыхает шикарная публика, артисты и музыканты, торгаши и спекулянты, дельцы ну и так далее.

По вечерам богатая и важная публика прогуливается по набережной, демонстрируя наряды и бриллианты, сидит в ресторанах и кафе. «Ну ты понимаешь – элита!»

Аля ничего не понимала. Артисты это понятно. А почему торгаши и спекулянты типа Павлуши входят в элиту?

Но поняла одно – в такие клевые места им заказано. А Геленджик – место попроще и подешевле. Ну и слава богу, ее это очень устраивает! Где она, Аля Добрынина, сирота из провинции, и эта элита?

У Оли все складывалось не лучшим образом – родителей мало волновали каникулы дочери. Обычно Оля с Дашей уезжали на лето в деревню к Дашиной родне.

Конечно, скукота страшная, народ «прибитый» и пьющий, еда невкусная и жирная: картошка да свинина, да и то по праздникам. Бабы дерутся и вырывают друг у друга волосы, мужики валяются в огороде – словом, не просто тоска, а кошмар и ужас.

А Катя с Валерой в это время отдыхают в санаториях и домах отдыха, им Оля только помеха.

– Ты счастливая, – завистливо вздыхала подруга. – Софья о тебе думает, а на меня все плюют. Нет, в деревню к Дашке я не поеду, – злилась Оля. – Еще чего! Пусть орут, пусть стреляются. Не поеду – и все! Лучше здесь, дома. И пусть им будет стыдно. Хотя, – Оля усмехалась, – ты ж понимаешь! Стыдно им точно не будет.

С Олиными родителями Аля уже познакомилась. Мама-танцовщица Катя оказалась худой, безгрудой женщиной с бесцветным, будто смазанным лицом. Она ходила по квартире в длинном, до полу, полупрозрачном нейлоновом пеньюаре с растрепанными волосами и толстым слоем крема на узком, бескровном лице. В руках непременно зажженная сигарета в длинном малахитовом мундштуке. Сигарета все время гасла, и, чертыхаясь, она вечно искала спички, чтобы прикурить.

Руки у нее были непомерно длинными, кисти крупными, пальцы короткие, а ногти поражали воображение – блестящие, ярко-красные, острые, сантиметров в пять.

Оля смеялась:

– Искусственные, наклеенные. Ты что, не врубилась? Поэтому она ничего и не делает – ногти слетают! Впрочем, она и без них ничего бы не делала.

Олин отец оказался полным, невысоким и слегка плешивым мужчиной. А на фотографиях он выглядел стройным, кудрявым красавцем.

– Грим и накладка. – Оля удивлялась Алиной наивности.

Нет, все понятно – грим, невероятной красоты костюмы, искусственные косы и ресницы. Но чтобы такой контраст?

На рекламных буклетах Олины родители были невообразимыми красавцами, героями из русских народных сказок.

Олины родители никакого внимания на дочь не обращали, жили своей жизнью. Когда они бывали дома в перерывах между гастролями, в квартиру постоянно приходили люди и без конца звонил телефон.

Олин отец хохмил с гостями, шутливо кланялся и приглашал их в гостиную – в зал – и тут же плотно закрывал за собой дверь.

– Фарцует, – небрежно бросила Оля и, увидев расширенные от ужаса Алины глаза, удивилась: – А ты что думала? Так делают все выездные. И балетные, и оперные. И театральные. Все только с этого и живут. Зарплаты-то у них с гулькин нос. Ты что думала: все это, – Оля обвела квартиру глазами, – с зарплаты?

Многое было совсем непонятно. Фарцуют – это спекулируют. Но чем?

Однажды довелось увидеть. Дверь в гостиную оказалась открытой. Вдоль стены стояли коробки с магнитофонами.

На диване небрежно, в кучу, свалены вещи – кажется, платья, кофты, жакеты. Все яркое, блестящее. По ковру была разбросана обувь – босоножки на каблуках, туфли с бантами и пряжками. В кресле лежало несколько сумочек, на комоде, вперемешку с покрытыми пылью хрустальными вазочками и фарфоровыми статуэтками, лежали легкие, полупрозрачные, разноцветные платки. Тут же валялись коробки с косметикой – румянами и тенями всех оттенков и цветов.