Нежный призрак и другие истории (ЛП) - Уилкинс-Фримен Мэри Э. - Страница 83

   Юнис все время дергала головой и вертелась, подобно пчеле, раздраженной собственным жужжанием.

   Сайленс сидела и вязала, не обращая на нее внимания. Она не слушала разговоры о путешествии лейтенанта Шелдона и Фридома Уэлша в Канаду. Казалось, она даже не пыталась понять, когда вдова Спир пыталась разъяснить ей суть дела.

   - Может быть, милая, если на то будет воля Господня, они вернут тебе Дэвида, - повторяла она снова и снова, но девушка молчала и никак не реагировала на ее слова.

   Она была единственной в Дирфилде, кого не терзали волнение и неизвестность, единственная, которая не радовалась и не тревожилась; которая не испытала разочарования, когда в мае Джон Шелдон и Фридом Уэлш вернулись с пятью пленниками. Дэвида Уолкотта среди них не было.

   - Разве я не предупреждала? - бранилась Юнис Бишоп. - Разве я не знала, что так и будет, когда они забыли купить мне в Бостоне капор и одежду? Они не вернули единственного из пленников, который был способен спасти разум бедной девушки. Мэри Шелдон вернулась домой, и теперь постоянно краснеет при встрече с Фридомом Уэлшем, и все это видят. Думаю, они могли бы сделать что-нибудь для бедняжки Сайленс. - Тут Юнис не выдержала и расплакалась, но Сайленс не пролила ни слезинки. Вскоре она выскользнула на террасу и стала звать:

   - Дэвид! Дэвид!

   Дэвид должен был появиться на северном лугу; она смотрела своими голубыми глазами в сторону Канады и протягивала к ней свои прекрасные руки, но она не была разочарована или охвачена отчаянием.

   Не проходило ни дня, ни вечера, чтобы Сайленс не звала, обернувшись к северному лугу, подобно тому, как весенняя пташка в кустах призывает свою пару; люди слышали ее, вздрагивали и вздыхали. Но однажды, в конце июня, в полдень, когда Сайленс, стоя среди ветвей дикой вишни, звала Дэвида: "Дэвид! Дэвид!", он сам, выйдя из зарослей, предстал перед ней. Он и еще трое молодых людей сбежали из плена и вернулись домой; они, четверо, полуживые, брели по лугу, когда Дэвид, услышав голос Сайленс, зовущей его с террасы, оставил остальных и поспешил к ней.

   - Сайленс! - воскликнул он и, задохнувшись, протянул к ней руки.

   Но девушка смотрела мимо него.

   - Дэвид! Дэвид Уолкотт! - позвала она.

   Молодой человек едва держался на ногах и, чтобы не упасть, ухватился за ветку вишни, и пошатнулся вместе с ней.

   - Ты... Сайленс... Ты не узнаешь меня?.. - спросил он.

   Казалось, она не слышит его, и позвала снова, все время глядя мимо него. Дэвид Уолкотт, измученный усталостью и голодом, обвил руками ствол дерева, и слезы потекли у него по щекам, когда он смотрел на нее; она продолжала звать его, пока не пришли какие-то женщины, не увели его, пытаясь утешить, говоря, что скоро она его узнает, когда он снова станет похож на себя прежнего.

   Но лето заканчивалось, а она по-прежнему не узнавала его, хотя он постоянно находился с ней рядом. Старшие даже упрекали его за то, что он так мало уделяет внимания обычной деревенской работе. - Не подобает молодому человеку так вести себя из-за девушки, - говорили они. Но Дэвид Уолкотт мог в любой момент оставить свой серп в кукурузе или топор в дереве, оставить любую работу, кроме обязанностей часового, когда слышал, как Сайленс зовет его на северном лугу. Он вставал рядом с ней и говорил срывающимся, как у женщины, голосом: "Я здесь, милая, я здесь, рядом с тобой. Прошу тебя, взгляни на меня". Но она не позволяла своему взгляду задержаться на нем долее, чем на несколько мгновений, и снова обращался в сторону Канады, и снова раздавался призыв, терзавший его душу и разбивавший сердце: "Дэвид! Дэвид!" Казалось, ее разум, стремившийся к нему, получил такой могучий импульс, что отказался воспринимать случившееся за реальность.

   Иногда Дэвид Уолкотт приходил в отчаяние, обнимал ее и целовал нежные холодные губы и щеки, страстно желая, чтобы она узнала его, но она высвобождалась с бесстрастным негодованием, лишавшим его сил.

   Однажды осенью, когда прилегающие к Дирфилду луга окрасились в дымчато-пурпурный цвет дикими астрами, посреди которых огоньками вспыхивали золотые язычки, Дэвид Уолкотт в очередной раз тщетно умолял ее замолчать, стоя на северной террасе. Вдруг он отвернулся и бросился прочь, с лицом, искаженным, как у плачущего ребенка. И едва не столкнулся со старой Гуди Крейн; он хотел пройти мимо, но она остановила его.

   - Пожалуйста, задержись ненадолго, мастер Дэвид Уолкотт, - сказала она.

   - Что вам нужно? - угрюмо воскликнул тот, проведя тыльной стороной ладони по глазам.

   - Сегодня ночью будет полнолуние, - шепотом произнесла старая женщина. - Приходи сюда сегодня ночью, когда на небо взойдет полная луна, и я обещаю, что она узнает тебя.

   Молодой человек взглянул на нее.

   - Говорю тебе, мисс Сайленс Холт узнает тебя сегодня вечером, - повторила старуха. Ее голос глухо звучал из-под капюшона, в котором она ходила с начала осени. Ее глаза поблескивали.

   - Ты собираешься ее заворожить? - грозно спросил Дэвид.

   - Я не ворожея, я полагаюсь только на свой собственный ум, - ответила Гуди Крейн. - Конечно, они могут повесить меня, как ведьму, если захотят. Но никто, кроме меня, не сможет ее вылечить. Вот что я скажу тебе: приходи сюда сегодня ночью, когда взойдет полная луна, и не забудь накинуть на плечи белую овечью шкуру. Твоя любовь сделает все остальное, а вовсе не мое колдовство, что бы ты там ни говорил.

   Старуха прошла мимо него туда, где стояла Сайленс в тени дикой вишни, обернулась и подождала, пока Дэвид не спрячется за кустами.

   - Выслушай меня, Сайленс Хойт, - сказала она после этого.

   Сайленс не ответила, только улыбнулась, нежно и устало.

   - Дай мне свою руку, - потребовала Гуди Крейн.

   Сайленс безразличным жестом протянула ей руку, ослепительно белую на фоне еще зеленой листвы.

   Старуха склонила голову и всмотрелась в ее ладонь.