Всё, что любовью названо людьми - Фальк Макс - Страница 11

— А кто? — изумлённо спросил Кроули.

И вдруг понял — кто. Осёкся.

Он же просто хотел помочь. Он не собирался — тогда — делать зла, он просто хотел утешить, как мог. Утешил. Даже милосердие из его рук оборачивалось проклятием — потому что такова была его природа.

— Ты давно такое ешь? — спросил он, чтобы сменить тему.

— Тебе не нравится? — обеспокоенно спросил Азирафель.

— Нет, почему, — Кроули обмакнул пальцы в миску с водой и встряхнул ими. — Люди научились готовить, делать вино. Придумали разные игры, театр. Мне нравится.

— Посоветуешь к чему-нибудь присмотреться? — с любопытством спросил Азирафель. — Что тебя развлекало в последнее время?

— Сенеку отправили на Корсику, так что достойного общества тут больше не найти, — сказал Кроули. — Мелисс пишет комедии о жизни высшего общества. Все смеются, узнавая друзей, и негодуют, узнав себя. Думаю, скоро ему запретят давать представления.

— Мне нравятся комедии, — мечтательно сказал Азирафель. — Ты читал его «Безделки», кстати?

— Я не люблю читать, — Кроули скривился. — Это скучно. Даже секс лучше, чем чтение.

Азирафель высоко поднял брови.

— О, ты пробовал секс!.. И как он тебе показался? Так хорош, как о нём говорят?

Кроули склонил голову набок. Такой интерес со стороны ангела был необычным, и он не удержался, чтобы не подразнить:

— Не впечатлил. По-моему, его переоценивают.

Азирафель показался расстроенным.

— Но люди придают ему такое значение! Я предполагал, это должно быть нечто захватывающее. Я… — начал он и остановился. Кроули заинтересованно подался вперёд. — Я знаю, — полушёпотом сказал Азирафель, подаваясь навстречу, — что иногда люди испытывают нечто особенное в такой момент, если увлечены друг другом. Любовь.

— Ты что, подглядывал? — оскалился Кроули.

— Я не подглядывал! — оскорбился Азирафель. — Я чувствую любовь даже на расстоянии!

— Ты подслушивал, — ухмыляясь, поправился Кроули.

— Ничего подобного!

— Разве ты вообще должен этим интересоваться?

— Я не собираюсь этим интересоваться, — твёрдо сказал Азирафель. На его светлой коже румянец проступал очаровательным розовым оттенком. — То есть — мой интерес чисто теоретический. Это способ людей выражать друг другу свою любовь, а в любви не может быть ничего дурного.

Кроули пренебрежительно фыркнул.

— Ты не можешь это понять, ты же демон, — сказал Азирафель.

— И мой удел — низменные, изощрённые и разнообразные плотские наслаждения, — выразительно сказал Кроули.

— Не рассказывай, мне это совершенно не интересно, — быстро сказал Азирафель.

Кроули красноречиво посмотрел на опустевшее блюдо с устрицами, но ангел сделал вид, что не заметил намёка. Кроули поставил локти на стол, наблюдая за ним и машинально поглаживая себя по мочке уха.

— Итак, что дальше? — спросил он, когда Азирафель с довольным вздохом промокнул губы.

— А что дальше? — с ноткой беспокойства спросил тот.

Кроули пристально смотрел на него, ничего не говоря и вынуждая беспокоиться ещё сильнее.

— Ты свободен? — наконец спросил он. — Никаких дел, чудес, благословлений?

— Нет, — с облегчением улыбнулся тот. — А у тебя есть предложения?

— Да. Любезность за любезность, не хочу оставаться у тебя в долгу. Сегодня в термах у Клавдия будут поэтические состязания. Не хочешь понаблюдать?

Азирафель шевельнул бровями, будто сомневался в уместности предложения.

— Будет интересно, — подбодрил Кроули.

— Что же, — сдался Азирафель, бросив на него короткий взгляд. — Возможно, мне в самом деле не помешает освежиться и послушать, что говорят люди.

— В основном ерунду о политике, но общество будет приятным, — заверил Кроули, намекая, разумеется, на себя.

========== Рим, 270 AD ==========

Комментарий к Рим, 270 AD

Ты утоляешь мой голодный взор,

Как землю освежительная влага.

С тобой веду я бесконечный спор,

Как со своей сокровищницей скряга.

Сонет № 75

Рим 270 AD

Человек молился, стоя на коленях и обратившись лицом к маленькому окошку, забранному решёткой. От каменного пола и стен тянуло сырым холодом, из окна доносился людской гомон. Человек шептал молитву, опустив лоб на сцепленные ладони. Кроули прошёл бы мимо, если бы не заметил рядом с узником вторую фигуру, по плечи укутанную в шерстяную белую тогу.

— Азирафель? — удивлённо спросил он.

Ангел вскинул голову, заулыбался:

— Кроули! — Но тут же спохватился, нахмурил брови: — Ты пришёл искушать эту праведную душу?

— Что? Нет! — Кроули чуть не оскорбился. — Нужны мне ваши праведники! У меня дело к начальнику гарнизона, — он качнул головой в сторону.

Азирафель смерил его испытующим взглядом, но, кажется, поверил. Смягчился, выдохнул облачко белого пара. Кроули поёжился, сам плотнее закутался в шерстяную накидку.

Он бы с огромным удовольствием зимовал где-нибудь в Египте или Персии, но приходилось толочься здесь, выполняя распоряжения Преисподней. Середина февраля выдалась мерзкой — дожди лили почти каждый день, лужи на улицах по ночам схватывались тонким хрустящим льдом. Кроули ненавидел такую погоду всем своим существом — от холода он становился медлительным и вялым, и, выходя на улицу из тёплого дома, жалел, что нельзя навертеть на себя все одеяла и меховые шкуры с ложа. А здесь, в казармах, где размещали разбойников и должников, было ещё холоднее.

— Ну и что это за праведная душа? — спросил Кроули, пряча ледяные ладони в подмышки. — За какие прегрешения он сюда угодил?

Азирафель бросил на него осуждающий взгляд.

— Он тайно проводил брачные обряды.

Кроули кивнул с понимающим видом, будто ему всё сразу стало ясно, потом спросил, ухмыляясь (потому что на самом деле ничего яснее не стало):

— А почему тайно? Кого он женил — козла с петухом?

— Жабу с гадюкой, — недовольно ответил Азирафель.

Кроули выпятил нижнюю губу и сделал вид, что сейчас уйдёт.

— Император Клавдий запретил вступать в брак молодым людям, годным для службы в армии, — Азирафель, явно купившийся на его уловку, поторопился объясниться. — Император считает, что женатые мужчины думают не о войне, а о том, как бы вернуться домой живыми. И от этого хуже сражаются.

Кроули понимающе кивнул, ещё раз посмотрел на узника. Тот стоял на коленях, неподвижный, как изваяние. Только едва слышное бормотание говорило о том, что он ещё не умер от холода.

— Ну, а ты что тут делаешь? — спросил Кроули.

— Укрепляю его дух перед казнью, — сказал ангел и зябко обхватил себя за плечи. Это не сильно ему помогло, так что он энергично прошёлся по камере взад и вперёд, надеясь, наверное, что ходьба поможет согреться. Кроули наблюдал за ним, склонив голову набок.

Их отношения с Азирафелем складывались причудливым образом. Фактически они были естественными врагами и каждая их встреча должна была приводить к драке. Однако на деле их встречи постоянно приводили к кувшину-другому местного вина и длинным разговорам. У них нашлось неожиданно много общих интересов в области бытовой человеческой жизни.

Кроули увлекался театром — Азирафель собирал свитки с трагедиями и комедиями. Кроули стал знатоком вина — Азирафель оказался гурманом. Их обоих восхищала архитектура и они оба недолюбливали морские путешествия. Обо всём этом и о сотне других вещей им было абсолютно не с кем поговорить, кроме как друг с другом.

Были, конечно, ещё и люди, но с людьми невозможно было общаться на равных. Им был доступен крошечный отрезок бытия — двадцать лет, тридцать, пятьдесят. Они жили так, словно ничего не существовало до них и ничего не останется после. А Кроули, как и Азирафель, помнил тысячелетия.

Они оба были призваны пасти человеческие души — и они пасли их каждый сообразно своей природе. Азирафель пестовал мягкосердечность, любовь и добродетельность, Кроули — гнев, гордыню и похоть.

После убийства Калигулы Кроули на долгое время забросил свою работу. Он ничем не занимался, никого ни к чему не толкал — он был уверен, что человечество катится в пропасть и без его помощи. Но человечество катилось к ней как-то странно. То катилось, то откатывалось назад. В конце концов Кроули начал чувствовать раздражение. Люди никак не могли определиться, плохи они или хороши. Они были и плохи и хороши одновременно — и что самое странное, чаще всего они склонялись в ту или иную сторону без какого-либо вмешательства со стороны.