Ветер моих фантазий (СИ) - Свительская Елена Юрьевна - Страница 7

Но Лерка меня отговорила. Сказала, что других миров не существует. Сказала, что я могу попасть под катер — и утону. А если я утону, захлебнувшись, то, когда этот парень — он уже должен был вырасти — снова будет рисовать, может, даже, на том же самом мосту, я уже его не увижу. И потому я передумала. И потому я любила слоняться по городу, заглядывая через плечо всем художникам, попавшимся под прицел моих глаз.

Я никогда больше не встречала его. Только один раз. Только в тот день. В тот дождливый день, когда никто не мешал ему рисовать, даже дождь…

Я никогда не забуду этого мальчишку, чье лицо я так и не увидела…

Надеюсь, что он никогда не перестанет рисовать! Потому что его рисунок был самой прекрасной картиной, которую я когда-либо в жизни видела! Потому что такой дар не должен исчезнуть! Потому что фэнтези — это не приговор. Фэнтези — это ожившее волшебство. Фэнтези — это мастера, которые дают нам возможность прикоснуться к чуду, хотя бы ненадолго… даже если чудес не существует… даже если их никогда не существовало… даже если более нет никаких миров… как же сладко, как же вкусно, как горько и как больно думать, что они существуют! Они существуют, но вдали от нас… не для нас…

— Опоздаешь! — проворчала бабушка, — жестоко вырывая меня из грез, когда на несколько мгновений силуэт того подростка в черном стал таким реальным и реальным, как и чувство полета, захватившее меня, когда смотрела на его картину.

Я торопливо заложила помидоры кусками черного хлеба, сверху, упаковала. Руки сполоснула. Сбегала в комнату. Там задержалась. Бесшумно прокралась к двери, закрыла ее. Залезла на шкаф, доставая заветную красную папку. Папку цвета крови. Папку цвета жизни. Раскрыла, грустно улыбаясь…

По льду замершей реки каталась девушка, а на руке ее сидела птица. Кажется, чайка… лед отливал то серым, то пастельно-желтым, то розовым, то тускло-фиолетовым, то голубым… за ее спиной был мост… На мосту стояли, облокотившись о перила, двое, судя по смутно видным силуэтам, мужчина и женщина… Под мостом был виден другой мост где-то позади… и дома странной формы, напоминавшие лед… тусклое желтое солнце на голубом-голубом небе, подернутом дымкой… и две странных машины летели в небе, то ли рядом, то ли так, что казалось, будто крылья одной касаются брюха другой…

Этот рисунок мне подарила Лерка. Лера… я ей столько раз говорила о том подростке-художнике и его картине, то со слезами, то с улыбкой, что она не выдержала. И, однажды, прогуляв контрольную, опоздав, с немытой головой и опухшими глазами, довольно улыбаясь, протянула мне красную папку…

Никогда не забуду тот восторг, когда снова увидела девушку, летающую по льду!

Она была не похожа… Лера рисовала похуже того неизвестного знакомца…

Но подруга очень старалась…

И так у меня появился осколок моей мечты: я снова смогла увидеть девушку, то ли скользящую, то ли танцующую по льду, по разноцветному льду неизвестного города, вместе с птицей… я могла теперь любоваться ею, когда хочу! И это было чудо! Ожившее чудо! То чудо, которое моя подруга подарила для меня!

Это была другая девушка, другая птица, другой город.

Хотя…

Моя подруга никогда не видела той картины, но что-то в силуэтах ее домов и в фасоне одежды у застывшей в полете незнакомки было похожее… Я не могла бы внятно описать словами те дома, странные дома, и те странные летающие машины, но… что-то в Лерином рисунке было похоже… Даже лед… разноцветный лед… он почему-то был разноцветным… Во льду были всполохи рыжего цвета. Я никогда не говорила Лере, что лед отливал еще и рыжим — она так увидела и нарисовала — но… это было похоже… Почему-то мне казалось, что если бы тот мальчик раскрасил свой рисунок, то лед должен был быть разноцветным… что лед с лериного рисунка и с его картины могли быть похожи…

Я бежала в вуз, вдоволь насмотревшись и безбожно опаздывая.

Я бежала, задыхаясь, но не жалела.

Так бежала, так ушла в свои мысли о новой истории, что на кого-то налетела.

Мы, вскрикнув, упали по разные стороны дороги. Сели, обдирая ладони об асфальт. Мрачно посмотрели друг на друга.

Парень-азиат. Невысокий. Худой. Узкие плечи. Встрепанные черные волосы. И… и негодующе смотрящие на меня черные, совсем черные глаза, выделявшиеся на непривычно бледном лице.

Откровения Тени — 1

Где-то на просторах японского интернета. Давно заброшенный блог-дневник, застрявший в архиве — в разделе записей, замороженных за долгим молчанием хозяина.

Инъэй-но Кэйдзи (Откровения Тени)

15-я запись — 10 апреля 2007

Сегодня меня снова били одноклассники. Все как всегда началось из-за ерунды.

Обеденный перерыв. Кто-то ушел в столовку, кто-то — на улицу. Часть девушек сдвинули свои парты вместе, выставили в центр получившегося большого стола коробки с обэнто, булочки и пачки с йогуртом, соком и молоком. Трое парней трепались, выглядывая в окно. Обсуждали главную красавицу школы, видимо, прогуливающуюся под окнами в окружении стайки подруг. Спорили, кто в силах ее соблазнить. Двое ставили деньги, все свои сбережения, третий — свой мотоцикл. Я тихо ел, сдвинув свою парту и стул подальше, с краю, у дальнего окна. Там открывался красивый вид на старую цветущую сакуру.

Я почему-то вспомнил другой год, когда тоже был апрель.

8 апреля на очередной камбуцуэ, День рождения Будды, я тоже выступал с другими детьми. Тогда я был мелким. Тогда я еще верил всему. И буддийским легендам, что Будда родился, когда его мать намеривалась переломить стебель цветка, и синтоистским идеям, что в 8 день 4 лунного месяца Бог полей спускался с гор — и люди встречали его с цветами. В тот год я участвовал в камбуцуэ. Вместе с другими детьми ходил в местный буддийский храм, поливал сладким чаем аматя установленный в нем маленький макет храма с украшенной цветами миниатюрной статуэткой Будды-младенца. Я танцевал вместе с другими детьми, пел с ними, вместе читал ритуальные песни. На мне была яркая одежда, в руках я нес роскошный букет цветов.

Тогда я был счастлив. Тогда я верил всему. Я шел вместе с другими детьми, мы были как одна команда.

Сейчас снова апрель. Но я один. Я смотрю на старую сакуру и радуюсь, что хотя бы она цветет для всех, не разделяя людей. Она дарит свою красоту, не деля нас на плохих и хороших, бедных и богатых. От ее красоты богатыми становимся все мы. Но лишь на краткий миг, пока она цветет. Потом сакуровые лепестки облетают, покрывая землю белым и розовым снегом. Так мы теряем красоту. Ее теряем все мы. В этом мы тоже равны, как и в возможности любоваться цветением. Красота быстротечна. Неуловима…

1 апреля я поступил в 1 класс средней школы. Новая школа, в другом городе — из-за работы отца мы снова были вынуждены переехать. Новые одноклассники все незнакомы. Я надеялся, что хотя бы здесь смогу с кем-нибудь подружиться.

Я ничего не делал. Я не облил случайно томатным соком форму главного драчуна класса, как в младшей школе. Я был вежлив. Исполнителен.

Но никто не хотел дружить со мной.

— Ты слишком громко жуешь! — сказал вдруг один из одноклассников, отвернувшись от окна.

Я так засмотрелся на сакуру, что не сразу услышал его. А услышав, узнав нотки недовольства в его голосе, машинально извинился. Одноклассник медленно подошел ко мне, сгреб за ворот:

— Это мое место! — сказал, — Ты сдвинул свою парту на место моей!

— Только на время перерыва. Пока оно свободно. Пока твоя парта стоит вон там.

Он поднял меня — был сильнее — и швырнул на пол. Я ударился носом, кровь потекла из ободранного локтя. Ушел в туалет, смывать. Когда вернулся, моя парта стояла на моем месте, а на ней черным маркером было написано «Умри!».

Я повернулся и вышел. Хотел подышать воздухом. Мне вдруг показалось, что стало нечем дышать, что задыхаюсь. Это было началом моего конца. Они подумали, что я дал слабину. Я только вечером понял, что в тот раз я должен был остаться. Может быть, даже наорать на него. Показать, что я злой. Быть злым, получить выговор лучше, чем быть слабым. Может, тогда бы меня не тронули?.. В тот момент, когда ушел смывать кровь, они подумали, будто я испугался. Но мне не в первый раз писали «Умри!» на парте — в младшей школе одноклассники часто так развлекались, особенно, в 4 и 5 классах. Если честно, я даже не придал этому особого значения. Ведь сдохнуть мне желали часто, но я все еще был живой, не смотря на проклятия прежних одноклассников. Тут мне стало не по себе от того, что случились мои опасения — ко мне пристали и в новой школе.