Там, где ты (СИ) - Борзакова Надежда Марковна - Страница 26

— Опасаюсь новых операций, — хмыкнул он, — Веда, позволь нам обмолвиться словечком.

Прервав скандирование заклинания она молча покинула комнату.

— Я слушаю вас, Глава, — осторожно снимая повязку, проговорила я.

— Я никогда не благодарил тебя, Элина, — тихо начал мужчина.

— Не стоит, Крепимир!

— Нежто за спасение моей жизни, дважды к тому же, жизни сына, всего рода, а быть может и Киева не стоит благодарить?

— Вы преувеличиваете, Крепимир.

— Отнюдь, девица. В твоей хрупкой груди сердце рыцаря, — я не сдержала улыбку, вспомнив такие же слова из уст Владислава, — я склоняю чело пред твоей верностью и отвагой. Благодарю богов, что они явили тебя на пути Стаслава.

Он замолчал на несколько минут, что я обрабатывала рану. Она была сухой и лишь немного припухшей – в пределах нормы, учитывая, что лишь вчера я вновь накладывала швы. Но радоваться я боялась.

— Быть может, тьма предательства кара за мои прегрешенья, — тихо сказал он.

— Крепимир, — я осторожно пожала его руку, — мне очень жаль….

— Мне тоже, — горько ответил он.

— Но вы должны это отпустить. Если поступок Захара и Дары правда ваша кара, то теперь вы получили прощенье. Возможность жить дальше не так, как ранее. Вас окружают любящие и верные люди. Вы нужны своему роду, своей семье.

Суровое черты мужчины смягчила улыбка.

— Благодарю за твою честность.

— Всегда пожалуйста, Глава, — я поднялась, — Прошу вас, отдыхайте.

Я вышла из терема немного подышать воздухом, хоть день и нельзя было назвать погожим. Серые облака висели плотной пеленой, тусклый солнечный свет, проникающий сквозь них придавал окружающей природе леденяще жуткий вид. Или, быть может, так видела лишь я, находя в пейзажах отражение собственного состояния. В глубокой луже отразилось суровое, осунувшееся лицо. Ссадина на скуле темнела, как и залегшие под глазами тени. Присев на корточки, я протянула руку, словно желая коснуться женщины, пустым взглядом глядевшей на меня из воды.

Меня привлекли голоса дозорных – они переговаривались с кем-то, бывшим за стеной. Слов отсюда не разобрать, голоса не звучали угрожающе, но у меня мороз прошел по коже. Мы тут четыре дня, а я так и не знаю, чем закончилась битва. Если…

Едва сознавая, что делаю, я поднялась и бросилась к воротам. Будто, окажись там берсерки, смогла бы их сдержать. Ворота распахнулись, едва я преодолела половину пути, и в городище медленно въехал всадник. Темноволосый, невысокий парень, в сером плаще. В подседельной сумке с десяток свитков. Он спешился, вытащил один из них и с учтивым поклоном протянул мне. Затем, не дождавшись даже, пока я прочту послание, вскочил в седло и ускакал прочь.

— Позволь мне, — появления Веды я не заметила. Приняв у меня свиток, она развернула его принялась читать.

Берсерк мертв – вроде я сама этого не знаю, как и все его войско, включая варяг. Это было первым, что написал Владислав. Он не пощадил никого. Жуткая, звериная ярость жаркой волной прокатилась по моему телу.

Его жена и дети вскоре будут в добром здравии, что означало, вероятно – они живы и оправляются от пережитого кошмара, а Киев будет восстановлен. Еще князь написал, что безгранично благодарен мне и молится о здравии Стаслава, Главы и других.

— Это он прислал тебе, — Веда раскрыла ладонь. На белой коже сияла довольно толстая, но изящная золотая цепочка с алым рубином по центру. На несколько секунд я залюбовалась украшением.

— «Ни одно сокровище не сможет стать достойной платой за содеянное тобой», — зачитала Веда постскриптум.

Я сидела, положив голову на скрещенные руки и всматривалась в едва заметные в темноте очертания лица Стаса. Он спал неспокойно, тяжело дыша и вздрагивая даже не смотря на отвар валерианы, которым я поила его каждый вечер. Еще ему снились кошмары, но он не желал говорить, что было в них. После того разговора он вообще не желал говорить со мной. Я старалась не покидать его на долго, но спать все равно приходилось.

Рана, к слову, заживала хорошо. Настолько, на сколько возможно без антибиотиков и с моим неумелым хирургическим вмешательством. И все же удаление начавших заражаться тканей вероятно помогло – следов инфекции теперь не было.

Его голова метнулась на подушке.

— СТАС! – я коснулась его плеча слегка встряхнув, — Стас, проснись!

Он подскочил, но тут же откинулся на подушки едва слышно охнув от боли.

— Тебе нужно спать, — хрипло пробормотал он.

— А я не могу, — зло прошипела я, — Ни спать, ни есть ведь мой муж терзается, а говорить, что его мучает не желает!

— Я говорил, — сквозь зубы процедил он.

— Ложь, есть что-то еще, — я зажгла лучину. В тусклом свете его лицо, покрытое испариной казалось пугающе бледным. Я склонилась к нему так, что меж нашими лицами было едва ли несколько сантиметров, — И ты мне скажешь, что именно. Сейчас же!

В его синих глазах плескалась злость, смешанная с отчаянием. На миг я усомнилась, правильно ли давить на него. Но как иначе? Как бороться не зная с чем.

— Хочешь знать, что?! – прорычал он.

— Да.

— Каждую ночь. Я будто наяву вижу, как тебя терзают – вновь и вновь, — от боли в его голосе сжалось сердце, — Но не могу даже шевельнуться. И лишь беспомощно смотрю….

Он отвернулся, с силой зажмурился, словно ужасная сцена и сейчас была у него перед глазами.

— Стас! – я забралась в кровать. Коснувшись его щеки, заставила повернуться ко мне, — Но ты же меня спас. Тогда в лесу, в тереме, в той хижине, у Киевских ворот. Ты убил тех, кто угрожал мне — Захара и Берсерка, — я склонилась к нему так, что наши лица разделяла лишь пара сантиметров, — Их больше нет! Берсерков больше нет! А мы живы – ты и я. Кошмар не повториться больше, а случись иначе – ты вновь спасешь меня.

— Почему ты так уверена?

— Потому что знаю тебя. Потому, что видела на что ты способен вопреки всему. Потому, что в чужом для себя мире я чувствую себя в безопасности лишь от того что ты рядом.

— Я так люблю тебя, — тихо сказал он.

— Больше жизни, — прошептала я в ответ.

Глава 8.

— Кажется, я просила вас оставаться в постели, — я уперла руки в бока и со всей возможной строгостью воззрилась на Крепимира стоявшего посреди покоев в исподнем, опираясь на сооруженного для него прапрадеда современного костыля, — Мышцы только начали заживать, вам нельзя напрягать ногу.

— Ишь раскомандовалась, девица, — беззлобно пробурчал он.

— Я и не думала командовать Вами, — обняв его за талию с противоположной от сделавшей то же самое Веды стороны, проговорила я. Вдвоем мы дотащили упрямого правителя до постели, а после покинули его забрав с собой палку. Подобное явление наблюдалось у всех пострадавших уже несколько дней. Мужчины шли на поправку – кто быстрее, кто медленнее, но все по одному сценарию. Возвращающиеся силы создавали иллюзию полного здоровья от того все они не желали больше прислушиваться «к девицам» и спешили вернуться к прежнему образу жизни.

Золотая осень превратила лес и городище в одно сплошное солнце, сияющее багряными оттенками. И хотя октябрь, по-здешнему листопад, выдался холодным на душе было по-летнему тепло. От того я лишь смеялась над Стасовым праведным гневом, когда вместо мяса он получал протертую кашу и куриный бульон.

— Мне нужна нормальная еда чтоб набраться сил!

— Ты нормально не ел две недели, желудок отвык, потому на обычный рацион ты будешь переходить постепенно, — терпеливо отвечала я.

Но было еще кое-что. Мы тогда впервые после его ранения вышли за ворота городища и отправились прогуляться к реке – Стас держал меня за руку, упрямо пресекая малейшие попытки поддержать его.

— В твоих краях все умели лечить гниющие раны? – начал он издалека.

— Будь твоя рана гниющей, я не смогла бы тебя спасти. Заражение лишь начиналось, — уклончиво ответила я – И, нет, не все – я уже говорила.

— Как и то, что ты с тиверских земель, — продолжал он – Только это не так – теперь-то я уверен.