Агуглу (Тайна африканского леса)
(Затерянные миры, т. XXVII) - Мариваль Ремон - Страница 22

Нет, решительно, Фои не придет. Мы покинули наше убежище в камышах, но тем не менее, все же не решались отдалиться от берега пруда.

Когда розовая полоса возвестила о наступлении утра, мы увидели, наконец, того, кого ждали.

Он бежал по склону холма, оглядываясь назад. Увидев нас, он поднял руки к небу и, еле переводя дух, крикнул нам:

— Скорее прячьтесь в камыши: они напали на мой след, нельзя терять ни минуты!.

Увы! Было уже поздно, так как отпечатки наших ног ясно виднелись на берегу.

Час спустя, связанные вместе, мы под гиканье и крик тащились обратно по дороге к жилищу.

Жалобно причитая, плелся Фои, руки которого были связаны вместе с руками Абу-Гуруна.

— Успокойся, — сказал ему нубиец, — это было написано в книге судеб.

Он прибавил, проводя руками по лбу:

— Все пути — прообразы жизни. Так или иначе, они приводят нас к концу наших дней.

Нас заперли всех четырех — Абу-Гуруна, Муни, Фои и меня — в пещере, которая уже раньше служила мне тюрьмой. Я нашел там ту же прохладу, тот же мрак, ту же тишину, прерываемую падением водяных капель, стекавших по сводам.

Мы долго не говорили ни слова. Внезапно раздался голос Фои, отраженный скалой.

— Это моя вина. Зачем я возвратился в жилище? Очень надо было мне интересоваться, какое впечатление произвело наше бегство!

Муни прервала его:

— Оставим это; лучше сообщи нам о Сао. Ее-то, по крайней мере, тебе удалось спасти?

— Да, — ответил он, — я отвел Сао к ее племени. Когда вы будете свободны, я отправлюсь к ней.

Увы, будем ли мы когда-нибудь свободны?!

X

КАА

— Вставайте! — крикнул Мур, появляясь на пороге пещеры.

— Боже мой, час наступил! — вздохнула Муни, искавшая моей руки, чтобы сжать ее в своей.

Со времени нашего неудавшегося бегства, мы каждое утро ждали этого неизбежного трагического момента.

Нас собрали на плоскогорье, над жилищами. Там я, к моему горю, был разлучен с моей подругой. Среди толпы других женщин, намеченных в дар патриарху, она поднялась на цыпочки, чтобы бросить мне последний взгляд, когда отряд, к которому я принадлежал, тронулся в путь.

Погода была пасмурная.

Из предосторожности нам крепко связали руки волокнами рафии. Мы шли так под густым ледяным туманом, Абу-Гурун, Фои и я, окруженные шумной толпой Агуглу, не спускавших с нас недоверчивых взглядов.

По мере того, как мы приближались к высоким вершинам, дорога делалась все затруднительней среди потоков лавы и шлака, вздувавшихся от кипения и просверленных подземными парами; в продолжение тысячелетий воды гнали эту лаву по склонам гор. Когда туман рассеялся, появилась местность, где царил ужас полного хаоса. Почва была вспучена, исковеркана, изрыта попеременными приступами потоков и подземного огня. На склонах горы виднелись естественные пещеры с узкими входами, закрытыми кустарником.

— Это здесь, — тихо сказал Фои.

Он указал на глубокую нору, всю изборожденную выбоинами и изрезанную корнями молочая, образовавшими на откосе нечто вроде витой лестницы. Устремив глаза вверх во избежание головокружения, мы начали спускаться гуськом, цепляясь за корни растений и выступы скал, служившие нам точками опоры.

И гора поглотила нас своей темной пастью.

Не в царство ли ночных птиц мы попали?

Испуганные нашим приходом летучие мыши, летучие собаки, галки, совы и козодои в тревоге забили крыльями по скалам.

Мы шли в глубоком мраке, вытянув вперед руки, спотыкаясь о выбоины, на каждом шагу ударяясь лбом о выпуклости свода. Большие капли стекали со сталактитов, падали на наши плечи и беспрестанно ударяли по рукам и коленям.

Это шествие во тьме продолжалось несколько часов. Внезапно Агуглу, ведший нас по этому лабиринту, обернулся в трудном месте. Блеск его глаз странно усилился.

Им была озарена вся верхняя часть его лица.

— Не грежу ли я? — спросил меня в то же время Абу-Гурун. — Посмотри на это удивительное животное у наших ног.

Это был маленький краб, панцирь которого пылал, как уголь, и который быстро прошмыгнул между камнями.

Дальше мы наткнулись на тысяченожку, влачившую в пыли свое фосфоресцирующее туловище. Испуганная шумом наших шагов, она постепенно потухла, как будто бы повернула кнопку коммутатора.

Но еще много поразительного ждало нас впереди.

Когда туннель расширился, открывая вход в пещеру громадных размеров, нам представилось изумительное зрелище. Пораженный Абу-Гурун отступил и невольно поднес руки к глазам.

Перед нами расстилались стоячие воды, которых никогда не волновало ни малейшее дыхание ветерка; они были как будто зажжены и пожираемы внутренним пожаром, пылавшим в их бездонной глубине. Их неподвижная скатерть раскинулась во всю ширину пещеры, почти касаясь обеих боковых стен; она сверкала огненными каплями и искрилась молниями, блестевшими от одного берега к другому. Сколько в природе разнообразия, многогранности и неожиданностей!

Как бесчисленны ее создания! Кто мог подозревать, что в своих таинственных недрах, в самой внутренности земли, она откроет мне с неисчерпаемой расточительностью картину, сходную с той которая открывается в глубине океана!

— Где мы? — повторял мне свои впечатления Абу-Гурун. — В какой заколдованной стране, у какого принца из «Тысячи и одной ночи»?

Сидя на берегу озера, на мелком песке из остатков раковин, мы в изумлении смотрели на развернувшуюся перед нашими глазами картину. У самого подножия скалы, как изумруды и сапфиры, кишели бесчисленные креветки; раскаленные добела мелкие червячки беспрестанно то зажигали, то тушили свой блеск.

В середине озера живое вещество, образованное из микроскопических личинок, покрывало поверхность воды какой-то студенистой массой, которая, чередуясь слоями, то блестела слабым зеленоватым светом, то отливала опаловым блеском. Между этими двумя поясами вод, как будто привешенные за нитку осьминоги и гидры двигали своими щупальцами, от каждого движения которых как будто стекали слезы из расплавленного металла[8].

Ниже начиналось царство крупных рыб. Некоторые из них, с овальным туловищем, покрытым бугорками, были похожи на полированный шар или электрическую ампулу. Другие, среди которых находились сомы с плоской головой и щуки с косым ртом, зажигали каждым движением своих плавников целый фейерверк.

Один из Агуглу положил мне на плечо свою волосатую руку и оторвал от созерцания этих красот.

— Иди за мной, — сказал он, — Каа хочет говорить с тобой.

Я пошел с ним один, мои же спутники, присоединенные к стонущей группе узников, исчезли в другом направлении.

Куда вели меня по этому запутанному подземному лабиринту?

Обширные, глубокие и высокие залы сменяли одна другую. Последняя имела подобие соборного нефа, центр которого занимало озеро. В глубине зала, глубоко в скале была высечена абсида, в которую доходил только рассеянный свет. Там, при таинственном освещении, кристаллические образования, желтые и голубые отложения, различные пласты осадков с вкрапленным в них известняком или покрытые кремнеземом, принимали блеклые оттенки редкой нежности, неуловимой, как пыльца на крыльях бабочки.

Внезапно в глубине абсиды, в зеленоватом сумеречном полусвете, моим глазам представилась картина, к которой я приближался с каждым шагом, и которая поразила и приковала мой взгляд.

Центр картины занимал патриарх. Это был сухой старик, по-видимому, обладавший еще геркулесовой силой. Редкая шерсть, изъеденная годами, обнажала голую сморщенную кожу, на которой жилы образовали то вздувавшиеся, то опускавшиеся узлы. Его руки, никогда не находившиеся в покое, бегали по груди, ощупывая ее, а за впалыми щеками с мешками, как у обезьян, он беспрестанно перекатывал какой-то таинственный плод.

За ним, в качестве почетной стражи, молча и неподвижно стояли прекрасно сложенные юноши, цвет кожи которых был различен: от белого с чуть смуглым оттенком до черного, как сажа. Среди них я узнал нубийцев с длинными носами, Монбутту, волосы которых были украшены иглами дикобраза, тиккитисов, живущих на деревьях и оливковых Гурунгуруссу, стоявших на одной ноге и вытягивавших шеи, как цапли на болоте.